Салли Грин - Половинный код. Тот, кто спасет
И вот я снова иду в коттедж, в третий раз. Теперь я подхожу к нему сверху, со стороны леса. Солнце еще не выбралось из-за горных пиков слева от меня, но уже светло. Не знаю, зачем я опять пришел сюда, но знаю, что ненадолго. Просто хочу в последний раз проверить, как тут дела.
Коттедж стоит на спуске в долину, посреди крутого склона, вжавшись в него так, что каменный бок горы служит ему четвертой стеной; сразу под ним начинается альпийский луг. Долина почти вся заросла лесом, но серые пики и гребни гор поднимаются выше самых высоких елей, и даже летом на них кое-где виден снег. В верхней части долины он вообще не тает, там лежит ледник, а из-под него течет речка. От коттеджа ее не видно, зато хорошо слышно: неумолчный рев воды заполняет всю долину.
Мягкими шагами я спускаюсь к опушке леса. Кругом все тихо, только в голове у меня жужжит: это от их мобильных. Правда, жужжит тихонько. Значит, телефонов немного. Не шесть. Скорее, два. И оба в коттедже. Похоже, они все же решили, что Меркури здесь больше не появится, а я не так туп, чтобы прийти сюда еще раз. Ну и зря. Вот он я, снова тут как тут.
Уже совсем светло.
Мне правда надо идти.
Но я не могу больше сидеть в пещере и ждать Габриэля, зная, что он мертв. С другой стороны, мне так хочется его увидеть, и я обещал, что буду ждать, и он обещал, и я знаю, что он ждал бы меня не один месяц, если бы пришлось…
И тут задвижка на двери коттеджа с грохотом отъезжает, и появляется Охотник.
Я сразу узнаю его.
Киеран обходит вокруг коттеджа, потягиваясь и зевая, потом вдруг начинает вращать головой на толстой шее так, словно ему предстоит боксерский поединок. Подходит к куче дров, выбирает кусок ствола, ставит его торцом вверх на пень, который служит колодой для рубки. Берет топор и занимает позицию. У дерева нет шансов.
Он стоит ко мне спиной. Я легко могу к нему подобраться. Мой нож уже скользит из своих ножен.
Киеран останавливается. Нагибается, собирает дрова в охапку и идет с ними к стене коттеджа, где складывает их в поленницу. Мимо него, совсем близко, пролетает небольшая птичка. Трясогузка. Садится на землю у коттеджа. Киеран смотрит на нее пару секунд, потом вскидывает топор на плечо и выбирает новый чурбак. И все начинается сначала.
Нож все еще у меня в руках. Я могу убить его прямо сейчас. Через десять секунд он будет мертв.
И я хочу этого, я знаю. Но я еще никогда никого не убивал вот так, со спины, имея все шансы скрыться. И потом, если я убью его сейчас, то мне точно придется бежать из этой долины. И если Габриэль все же вернется к пещере, то там будет полно Охотников, которые придут за мной. Но я знаю, что Габриэль мертв; просто я не хочу в это верить. Охотники наверняка убили его: моего лучшего друга, самого честного, самого правдивого и тонкого из людей, Габриэля. А здесь, прямо передо мной, как ни в чем не бывало, рубит дрова самый жестокий и отвратительный из людей, Киеран, живой и невредимый. Киеран заслуживает смерти. Без Киерана мир станет лучше.
Киеран замахивается топором, и я начинаю спускаться к нему. Я могу убить его раньше, чем он успеет что-нибудь сообразить. Он уязвим: если я буду двигаться быстро, топор ему не поможет, мой нож войдет ему прямо в шею.
И я хочу, чтобы он умер.
И все же, все же…
Я не могу убить его вот так. Я хочу убить его, но не так, как мне пришлось бы сделать это сейчас: быстро и милосердно. Я хочу убить его так, чтобы он знал, кто его убивает, видел мои глаза в тот миг, когда я буду отнимать у него жизнь, и с ней все, что у него есть.
А может, я просто придумываю себе оправдания? Может, я сомневаюсь?
И еще я не чувствую прилива адреналина, зверь во мне спит, словно это его не касается.
Снова лязгает задвижка на двери коттеджа. Черт! А я стою на самом виду у Охотника, который как раз выходит из дома на травку. Но он скребет в затылке, еще не проснувшись, и смотрит себе под ноги.
Я быстро отступаю. Затаив дыхание, несусь по холму вверх, туда, где деревья растут плотнее, и только там останавливаюсь, чтобы послушать.
Топор все еще стучит.
Но вот стук прекращается, и я слышу голоса: сначала напарника Киерана, потом самого Киерана, но о чем они говорят, я разобрать не могу.
Тишина.
И снова стук топора.
Меня не заметили.
Я убегаю.
Парень, ты не мертвый?
Я хочу уйти из этой долины. Уйти и никогда больше не возвращаться. Мне надо найти Меркури и придумать новый план, как помочь Анне-Лизе, план без Габриэля. Но сначала мне нужно вернуться в пещеру. Я думаю оставить там что-нибудь на случай, если чудо все же произойдет и Габриэль когда-нибудь туда доберется.
По дороге я останавливаюсь и присаживаюсь на землю с куском дерева, который начинаю строгать ножом. Я хочу сделать из него маленький деревянный нож боуи, такой, как тот, которым я его режу. Пусть лежит в пещере, в том дальнем углу, где Габриэль зарыл когда-то свою жестянку с письмами, а я уйду и больше не вернусь.
Вырезая, я вспоминаю, как получил этот нож в подарок от Габриэля…
Мы уже два дня живем в коттедже Меркури. Ее саму я видел всего раз, в день прибытия, с тех пор она не появлялась и не сказала со мной ни слова, так что я не знаю, поможет она мне с Дарением или нет, и все время дергаюсь. Мы с Габриэлем много гуляем и купаемся. В тот день мы выходим из коттеджа еще до рассвета и сразу пускаемся бегом. Габриэль впереди, я за ним. Даже в теле фейна он бегает очень быстро. У него длинные ноги: каждый его шаг на треть длиннее моего. Мы взбираемся по крутой стене каменной горловины, и я справляюсь неплохо. Я повторяю все его движения, пользуюсь теми же опорами, что и он, и у меня с каждым разом получается все лучше, но он делает это без усилий.
Взобравшись на небольшую вершину, он останавливается и смотрит на меня. Синяк вокруг глаза у него прошел, порез под левой бровью заживает, но, думаю, шрам останется – памятка о том, как я набросился на него в той квартире в Женеве. А ведь я мог и глаз ему выбить.
Он протягивает мне руку, я хватаюсь за нее, и он втаскивает меня наверх. Там совсем мало места, и мы стоим почти вплотную друг к другу.
Дальние вершины все в снеговых шапках. Здесь холодно, но мне жарко.
– Ты запыхался, – говорит Габриэль.
– Мы же высоко. Здесь воздух разреженный.
– Для меня вроде ничего, нормальный.
Я толкаю его плечом.
– Не начинай того, чего не сможешь кончить, – отвечает он и тоже подталкивает меня.
За моей спиной отвесная стена и обрыв, оканчивающийся острыми камнями, а у Габриэля – короткий склон и мягкая травяная полянка. Я толкаю его, несильно, и хватаю за рукав куртки, чтобы он не упал.
Но он вырывает у меня руку и сильным движением ладоней толкает меня назад. Я хватаю его за оба рукава и, ругаясь, на чем свет стоит, удерживаю равновесие. Он ухмыляется, как больной, и мы еще немного толкаемся и пихаемся, с каждым разом все сильнее и сильнее, пока я обеими руками не толкаю его в плечи так сильно, что он начинает заваливаться назад, его руки тянутся ко мне, а лицо серьезно и даже встревоженно. Я хватаю его, но подаюсь слишком далеко вперед и, потеряв равновесие, лечу за ним. В воздухе я успеваю притянуть его к себе и извернуться так, что я падаю на спину, а он – на меня.
– Ай-й!
Я лежу на полянке, но в траве оказались мелкие плоские камни, они-то и воткнулись мне в спину.
Габриэль, хохоча, скатывается с меня на землю.
Я ругаюсь на него.
– Кажется, я ребро сломал.
– Поной, поной. Вечно вы, англичане, ноете.
– Я не жалуюсь, а констатирую факт. Если я могу исцелиться, это еще не значит, что мне не больно!
– Вот не знал, что ты такой неженка.
– Я? Неженка?
– Ага. – Теперь он сидит рядом со мной на коленях и тычет меня в грудь пальцем. – Неженка!
Я уже заживил свое ребро и теперь хватаю его за руку, выворачиваю ее и бросаю его на землю, а сам усаживаюсь на него.
Я тычу его в грудь пальцем.
– Я не неженка.
– Неженка, но это не страшно. За это я тебя и люблю.
Я снова ругаю его последними словами и встаю. Протягиваю ему руку, он берет ее, я помогаю ему подняться.
Мы снова спускаемся с горы в лес, переходим ручей и поднимаемся по другому склону, заросшему деревьями и такому крутому, что местами приходится хвататься за камни и корни, чтобы удержать равновесие. Деревья, растущие на склоне, высокие и толстые, каждое у самой земли поворачивает вверх под таким углом, что его ствол делается похожим на хоккейную клюшку. Мы пробираемся через заросли и оказываемся на языке недлинной каменистой осыпи у раскрытого рта пещеры. Она не глубокая, но широкая – всего четыре или пять метров в длину и примерно столько же в ширину, так что, наверное, я мог бы спать здесь по ночам, и меня бы не тошнило.
