Кассандра Клэр - Город небесного огня. Часть I
– Потому что соскучился по своей младшей сестренке. Ну а ты? Скучала по мне?
Может, заорать что есть сил? Да нет, она и пикнуть не успеет, как Себастьян приставит кинжал к горлу.
Клэри попыталась утихомирить встревоженное сердце: не в первый раз, выкрутимся как-нибудь. Наверное.
– При нашей последней встрече ты держал мою спину на мушке арбалета, – сказала она. – Та к что я не соскучилась, не обольщайся.
Он что-то начертил в воздухе пальцем:
– Неправда.
– Это ты говоришь неправду. Да ты бы никогда сюда не заявился, кабы не хотел чего-то такого, и я тут ни при чем. Ну, и что ты затеял?
Себастьян вдруг очутился на ногах – грациозный, слишком стремительный, чтобы ее глаза сумели уловить движение. Клэри вспомнила, как они стояли на берегу Сены, как свет играл у него в волосах, тонкихпретонких, белых-пребелых, как пушок одуванчика. Уж не так ли выглядел сам Валентин в пору своей юности?
– Может, мне хочется договориться о мирном соглашении, – сказал он.
– Совет и Конклав никогда не пойдут с тобой на сделку.
– Серьезно? Даже после вчерашнего? – Он шагнул к ней ближе. В девушке взметнулась паническая волна: бежать-то некуда; Клэри подавила невольный вскрик. – Мы – противники. У каждого своя армия. Разве у вас не принято устраивать мирные переговоры, когда альтернативой может быть лишь бессмысленная гибель множества людей, после чего так и так придется сдаться? А потом, с чего ты взяла, что я хочу переговоров с ними? Что, если я пришел договариваться лишь с тобой?
– Но почему? Ведь ты не умеешь прощать, я тебя знаю. Того, что я сделала… ты не простишь вовеки.
Себастьян вновь переместился; мелькнула тень, и вот он в буквальном смысле прижимается к ней, притиснув к стене, заломив ей руку над головой.
– Нельзя ли поконкретней? Ты толкуешь про уничтожение моего дома? Того самого, что некогда принадлежал нашему с тобой отцу? Или про твой обман и предательство? А может, речь идет о разрушении той связи, что существовала между мной и Джейсом?
В глубине его глаз Клэри видела вскипающее бешенство, тесно прижатая грудь передавала буханье его сердца.
Девушку так и подмывало врезать ему коленом, да только ноги не слушались.
– И то, и другое, и третье.
Ну вот, на сей раз голос ее подвел-таки. Дрогнул.
Он стоял до того близко, что Клэри физически ощутила, как обмякло его тело. Себастьян был строен чуть ли не до худобы, поджар, подтянут; от выступавших костей становилось больно.
– Думаю, ты могла бы сделать мне кое-какое одолжение. Похоже, именно к этому все идет. – Она видела собственное отражение в его лукавых глазах, чья радужка была настолько темной, что практически сливалась со зрачками. – Знаешь, я слишком зависел от нашего отца, от его наследия, от его власти. Да и на Джейса чересчур уж опирался. Так что пора бы мне встать на собственные ноги. Порой надо потерять все, чтобы потом все обресть, и вот это-то обретение лечит боль утраты. Я в одиночку объединил Помраченных, в одиночку нашел себе союзников. Своей собственной волей и силами взял Институты… в Буэнос-Айресе, в Бангкоке, в Лос-Анджелесе…
– Ты сам убивал и разлучал семьи, – в тон ему подхватила Клэри. – Возле этого дома дежурил охранник, ему было поручено меня защищать. Что ты с ним сделал?
– Наглядно объяснил, как именно надо выполнять столь ответственную работу, – ответил Себастьян. – Присматривать за моей дражайшей сестренкой. – Свободной рукой он коснулся ее локона, пропустил его между пальцами. – Рыженькая, – дремотно промолвил он. – Как закат в огне и крови… Как падающая звезда, целующая верхний слой атмосферы… Мы ведь Моргенштерны, – добавил он неожиданно резко. – Яркие утренние звезды. Дети Люцифера, наипрекраснейшего из ангелов. И наш облик обретает высшую красоту именно в момент падения. – Он помолчал. – Взгляни на меня, Клэри. Взгляни на меня.
Она невольно подчинилась. Черные глаза – колючие, как острый голод, – резко выделялись на фоне его белых, как соль, волос, его бледной кожи, легчайшей розовой пастели на скулах. Живший в девушке художник знал, что он великолепен: как пантера, как флакон с мерцающим ядом, как полированный череп мертвеца. Люк однажды сказал, что ее талантом было умение выискивать красоту и ужас в обыденных вещах. И хотя все, что касалось Себастьяна, ох как далеко отстояло от обыденности, и то и другое она видела даже в нем.
– Люцифер был самым красивым среди небесных ангелов и самым гордым из всех созданий. И настал день, когда он отказался склонить голову перед человеком, ибо знал, что тот стоит ступенью ниже. Вот за это Люцифера и сбросили в бездну, а заодно и всех тех ангелов, кто встал на его сторону: Велиала, Азазеля, Асмодея и Левиафана. И Лилит. Мою матушку.
– Никакая она тебе не мать.
– Верно. Она больше чем мать, потому как была бы она обычной матерью, из меня вышел бы колдун. Однако я питался ею кровью еще до собственного рождения, и вот почему я очень отличаюсь от колдунов и прочих ведьмаков, ведь я лучше их. Мать-то моя Лилит была когда-то ангелом.
– К чему ты клонишь? Дескать, демоны те же ангелы, которые всего-то ошиблись выбором?
– Величайшие демоны не так уж отличаются от ангелов, – заметил он. – И мы с тобой тоже во многом схожи. Я ведь уже говорил об этом.
– Помню-помню, – кивнула она. – Да, дочь Валентина, есть в твоем сердце кое-что темное…
– Ну, вот видишь, – удовлетворенно сказал он, пропуская ее волосы сквозь пальцы. Рука опустилась к плечу, затем оказалась на груди и наконец замерла напротив сердца. Пульс у девушки словно взорвался, ударив по венам; тут же возник порыв оттолкнуть Себастьяна, но она сдержалась, заставив правую руку свободно свисать вдоль туловища. Пальцы касались нижней кромки куртки, под которой скрывался Геспер. Пусть даже не получится убить Себастьяна, можно хотя бы выиграть время, пока не подоспеет помощь. Может, даже удастся захватить его в плен… – А вот наша с тобой мать меня обманула. Отказалась от меня, возненавидела. Я был всего лишь младенцем, а она меня уже ненавидела. Как и наш с тобою отец.
– Валентин занимался твоим воспитанием…
– Но всю любовь отдавал Джейсу, неродному ему. Вечному сорванцу, своенравному бедокуру. Я же послушно выполнял все, что говорил отец, а он за это меня ненавидел. И тебя тоже, кстати. – Его глаза пылали в темноте серебряными кляксами. – Парадокс, не находишь? А, Кларисса? Мы с тобой кровь от крови, плоть от плоти Валентина, а он нас ненавидел. Тебя потому, что ты лишила его нашей матери. Ну а меня из-за того, что я в точности был тем, что он и замыслил создать.
Клэри вспомнился Джейс, окровавленный, в разодранной униформе, стоящий с клинком Моргенштернов на берегу озера Лин и кричащий Валентину: «Зачем я тебе? У тебя же рос собственный сын!» И хриплый голос Валентина в ответ: «Не сын был мне нужен, но солдат. Воин. Я думал, что им станет Джонатан, однако в нем слишком много от демона. Он рос жестоким, неуправляемым, непредсказуемым. Ему с детства недоставало терпения и участия, чтобы следовать за мной и вести других по предначертанному пути. Тогда я повторил эксперимент на тебе. И снова неудача. Ты был слишком нежным, не в меру сострадательным. Чувствовал боль других как свою собственную. Ревел, когда умирали твои питомцы. Пойми, сын мой… я любил тебя за эти качества, и они же сделали тебя ненужным».
Клэри слышала дыхание Себастьяна, тяжелое, неровное.
– Ты сама знаешь, – продолжил он, – что я не лгу. Все, что я сказал, чистая правда.
– И какое это имеет значение?
– Что значит какое? Да ведь мы же с тобой почти близнецы! – Голос Себастьяна вдруг поднялся чуть ли не до истерических высот. Клэри вздрогнула и, пользуясь моментом, сдвинула пальцы ближе к Гесперу. – Ты моя, – прибавил он, с видимым усилием удерживая себя в руках. – Ты всегда была моей. С момента появления на свет, сестричка, хотя тогда этого не знала и не понимала. Ничто и никто не разорвет эти узы. И вот почему я даю тебе второй шанс.
– Шанс на что?
Она сдвинула руку ниже еще на сантиметр.
– Победа будет за мной, – заявил он. – Ты это знаешь. Ты была в Беррене и возле Цитадели, видела мощь Помраченных. Знаешь, на что способна Чаша ада. Если отвернешься от Сумеречных и пойдешь со мной, если поклянешься в верности, я дам тебе то, что никогда никому не давал. Ибо это я храню лишь для тебя одной.
Клэри откинула голову, упираясь затылком в стену. Живот скрутило болью, но пальцы уже нащупали рукоять меча. Себастьян не сводил с нее глаз.
– И что же это такое? – сказала она.
Себастьян улыбнулся и медленно выдохнул, словно с вопросом пришло облегчение. В нем словно вспыхнул жар полнейшей самоубежденности; все равно что смотреть на горящий город.
– Пощада, – промолвил он.
Званый ужин оказался на удивление элегантным. За всю свою жизнь Магнус лишь пару-тройку раз сидел за одним столом с фейрами, и декор неизменно тяготел к натурпримитивизму: столы из необъятных пней, вместо вилок, ножей и так далее – кривые прутики, сами же блюда готовились из орехов и ягод. После таких оказий ему всегда казалось, что, родись он белкой, удовольствия было бы в сто раз больше.
