Н. Джемисин - Держава богов
А знаете, я ведь не понимал. Не понимал, что это такое – быть смертным бесповоротно, постоянно и неотвратимо, без живительных посещений эфирных планов и тонких измерений, составляющих истинный дом моего племени. Прошли годы, прежде чем до меня дошло: заключение в смертном теле – нечто большее, чем просто магическая или телесная слабость. Это самое настоящее разрушение ума и души. И я не очень-то здорово со всем этим справлялся. По крайней мере, первые несколько веков.
Как это, оказывается, легко – принимать боль и, в свою очередь, передавать ее тем, кто еще слабей. Как просто смотреть в глаза тому, кто доверял мне и ждал от меня защиты, и ненавидеть его, потому что я не мог этого доверия оправдать.
Это я виноват в том, что он стал таким. Я согрешил против себя самого, и моему проступку нет искупления.
– Итак, похоже на то, – сказал Ахад, – что я обзавелся кое-какими интересными свойствами. И, как ты наверняка заметил, я не старею. – Он сделал паузу, оглядывая меня с головы до пят и обратно. – О тебе, кстати, такого не скажешь. От тебя пахнет Небом, Сиэй, и вид у тебя такой, словно какой-то Арамери снова тебя пытал. Но… – тут он прищурился, – случилось что-то еще? Я прав? Чем-то от тебя веет… неправильным.
Даже если бы он не стал божеством, ему про свое состояние я стал бы рассказывать в последнюю очередь. Однако после того, как он увидел меня, что-либо прятать или отрицать стало бесполезно. В этом царстве никто не знал меня лучше, чем он. Если я начну темнить, он только злей отыграется.
Я вздохнул и помахал рукой, отгоняя завитки дыма, но они немедленно вернулись.
– Кое-что стряслось. Верно, я провел несколько дней в Небе. Наследница Арамери… – Нет. Об этом я говорить решительно не собирался. Лучше уж сразу перейти к самому скверному. – Я, кажется… – Я помялся с ноги на ногу, сунул руки в карманы и напустил на себя беззаботный вид. – Я, кажется, умираю.
У Гимн округлились глаза. Ахад – я успел возненавидеть это глупое имя – уставился на меня с сомнением.
– Никто не может убить богорожденного, кроме демонов и богов, – сказал он. – Демонов, насколько мне известно, в этом мире с недавних пор больше нет. Так неужто Нахе надоел его маленький любимчик?
Я сжал кулаки:
– Он до скончания времен будет любить меня!
– Тогда остается Йейнэ. – К моему удивлению, с лица Ахада пропал скепсис. – Что верно, то верно, она мудра и добросердечна, но не имела возможности узнать тебя в те времена, а невинного мальчика ты разыгрывал на удивление хорошо. Она ведь могла сделать тебя смертным, не правда ли? Если так, воздаю ей должное – она обрекла тебя на медленную и жестокую смерть.
Я обозлился бы на него еще больше, но тут и во мне взыграла жестокая струнка.
– Что я слышу? Да никак ты по-детски втрескался в Йейнэ? Если так, должен предупредить: дело безнадежное! Она любит Нахадота, ты же – всего лишь неиспользованные остатки.
Ахад продолжал улыбаться, только глаза у него стали черными и холодными. Ему все же кое-что перепало от моего отца. Теперь я в этом окончательно убедился.
– А ты бесишься из-за того, что оказался не нужен им обоим, – сказал он.
Комната перед моими глазами окрасилась в серое и багровое. Я издал невнятный вопль ярости и бросился на него, намереваясь разорвать и выпотрошить его когтями, забыв на мгновение, что их у меня нет. А еще я забыл по глупости, что он был богом, я же с некоторых пор – нет.
Он мог бы меня убить. Причем даже непреднамеренно: новорожденные боги не всегда осознают пределы своей силы. Вместо этого он схватил меня за горло, оторвал от пола и так швырнул на стол, что дерево затрещало.
Пока я охал и стонал, оглушенный ударом и жестокой болью (подо мной оказались два пресс-папье), Ахад вздохнул и свободной рукой поднес ко рту сигару, чтобы всосать еще порцию дыма. Другой рукой он удерживал меня на столе. Причем с легкостью.
– Что ему нужно? – обратился он к Гимн.
Перед глазами у меня прояснилось, и я увидел, как она вскочила и попыталась спрятаться за креслом. Услышав вопрос, она опасливо выпрямилась.
– Денег, – пробормотала она. – Сегодня утром он втравил меня в неприятности. Потом сказал, что хочет все возместить, но его каверзы и проделки мне не нужны.
Ахад рассмеялся тем лишенным веселья смехом, который у него выработался за последние двенадцать столетий. Я даже припомнить не мог, когда он последний раз по-настоящему веселился.
– Узнаю старину Сиэя, – сказал он.
Улыбнулся, глядя на меня сверху вниз, потом воздел руку, и в ней возник кошелек. Я услышал, как внутри звякали крупные монеты. Ахад бросил кошелек, даже не глянув на Гимн, и та, глазом не моргнув, подхватила его.
– Этого хватит? – осведомился он, когда она распутала завязки кошелька и заглянула в него. Глаза у Гимн округлились, она кивнула. – Можешь идти.
Девочка сглотнула.
– Мне за это влетит? – спросила она, поглядывая на меня. Я силился вздохнуть, насколько позволяла рука Ахада.
– Ни в коем случае. Тебе неоткуда было знать, что мы с ним знакомы. – И он бросил на нее многозначительный взгляд. – И ты по-прежнему ничегошеньки не знаешь, ну, не мне тебе объяснять. Про то, кем являюсь я, про то, кем является он. Ты его вообще не встречала и тем более не приводила сюда. И смотри, расходуй денежки постепенно, не то им быстренько ноги приделают.
– Знаю. – Гимн нахмурилась и неуловимым движением спрятала кошелек. Потом, к моему удивлению, вновь посмотрела на меня. – А с ним ты что собираешься сделать?
Я уже начал задаваться тем же вопросом. Он держал меня так крепко, что я слышал биение собственной крови. Я дотянулся и стал царапать его запястье, силясь ослабить хватку. С таким же успехом я мог бы расшатывать корни Древа.
Ахад с ленивой жестокостью наблюдал за моими усилиями.
– Еще не решил, – сказал он. – А что, тебя это волнует?
Гимн облизнула губы.
– Мне кровавые деньги без надобности.
Он поднял на нее глаза и молчал, пока тишина не стала тяжелой и невыносимой. Его слова оказались доброжелательней взгляда.
– Не беспокойся, – проговорил он. – Он в любимчиках у двух из Троих. Я не настолько глуп, чтобы его убивать.
Гимн торопливо втянула воздух – наверное, в надежде почерпнуть силы.
– Слушай, не знаю, что там между вами было, и знать не хочу. Я бы никогда не… Я не собиралась… – Она замолкла и снова перевела дух. – Давай я верну деньги, а ты просто дашь ему уйти вместе со мной.
Ахад еще крепче стиснул мне горло, и у меня по краю зрения замерцали звездочки.
– Не вздумай, – произнес он голосом, жутковато напомнившим голос моего отца, – не вздумай даже пытаться приказывать мне.
Гимн выглядела сбитой с толку. Еще бы, ведь смертные не осознают, насколько часто они выдают фразы в повелительном наклонении. Я имею в виду простых смертных. Арамери этот урок усвоили давным-давно – когда кое-кому из них пришлось жизнями заплатить за забывчивость.
Я давил в себе страх, пытаясь сосредоточиться. «Проклятье, оставь ее в покое! Играй в свои игры со мной, а не с ней!»
Ахад даже вздрогнул и метнул на меня пристальный взгляд. Я не мог понять почему, пока не сообразил, насколько он был юн по нашим-то меркам. И это напомнило мне о преимуществе, которое у меня было.
Я закрыл глаза и мысленно сосредоточился на Гимн. Она была яркой горячей точкой на горизонте моего меркнувшего восприятия. Когда явились мусорщики, я нашел источник силы, чтобы ее защитить. Сумею ли я отстоять ее у одного из наших?
По ямам и провалам моей невезучей души словно просвистел холодный заряженный ветер. Я собрал совсем немного, гораздо меньше, чем следовало бы, однако этого должно было хватить.
Я улыбнулся и крепко взял Ахада за руку.
– Брат, – произнес я на нашем языке, и он заморгал, изумленный: оказывается, я еще мог говорить. – Раздели себя со мной.
А потом втянул его в свое божественное естество. Бело-зелено-золотая вспышка понеслась сквозь твердь из чистейшей слоновой кости все вниз, вниз и вниз. Это ни в коем случае не являлось сердцевиной моей души, ибо я никогда не допустил бы его в это место сладости и остроты, но находилось от нее достаточно близко. Я чувствовал, как он испуганно бился, ибо мое существо – течение, поток – грозило совсем его поглотить. Но у меня не было такого намерения. Мы неслись вниз, и я притягивал его все ближе. Здесь, вне царства плоти, я был гораздо старше и сильней. Он просто еще не постиг себя, и я легко взял над ним верх. Ухватил за грудки и усмехнулся ему прямо в широко распахнутые, полные ужаса глаза.
– Давай-ка теперь поглядим на тебя, – предложил я и запустил руку ему в рот.
Он испуганно завопил – весьма глупый поступок, учитывая данные обстоятельства. Этим он только облегчил мне работу. Я весь перелился в единый изогнутый коготь и скользнул в самое его нутро. Был миг сопротивления и взаимной боли – просто потому, что все боги в какой-то мере противоположны один другому. Затем последовала вспышка странности: я вкусил его природу, темную и в то же время не темную, полную воспоминаний и саднящую в своей новизне, жаждущую, отчаянно жаждущую чего-то, чего он не хотел и даже не осознавал, что жаждет. А потом он потянулся ко мне с яростью, которой я никак не ждал. Юные боги редко бывают настолько свирепы. И вот пожираемым сделался уже я…
