Робин Хобб - Город Драконов
Герцог пошевелил губами, и один из пажей вскочил и бросился вперед, держа в руках чашу с прохладной водой. Паренек встал на колени и подал чашу канцлеру. Канцлер подполз на коленях к трону, чтобы поднести чашу к губам герцога.
Он наклонил голову и стал пить. Когда он снова поднял лицо, рядом возник другой прислужник, протянувший канцлеру мягкую ткань, чтобы тот смог вытереть герцогу лицо и подбородок.
После этого герцог позволил канцлеру чуть отойти. Жажда была утолена – и он заговорил:
– От наших посланцев в Дождевые чащобы новостей не было?
Канцлер согнулся еще сильнее. Одеяние из тяжелого красновато-коричневого шелка собралось вокруг него лужицей. Под редеющими волосами виднелась кожа.
– Нет, блистающий. Мне стыдно и горько говорить вам, что новых известий они нам не присылали.
– Драконья плоть не отправлена?
Он и сам знал ответ на эти вопросы, но вынуждал Эллика произносить их вслух.
Канцлер почти касался лицом пола.
– Сияющий лорд, мы не получали сообщений ни о каких отправлениях. Покорно сообщаю вам об этом с глубочайшим смущением.
ерцог обдумывал сложившуюся ситуацию. Ему было слишком трудно полностью открывать глаза. Трудно было говорить настолько громко, чтобы его голос доносился до окружающих. Его роскошные кольца из тяжелого золота с массивными драгоценными камнями болтались на костлявых пальцах и оттягивали руки. Великолепные одеяния, приличествующие его величию, не могли скрыть жуткой худобы. Он сохнет, умирает, а они тем временем смотрят на него и ждут. Ему необходимо реагировать. Он не имеет права казаться слабым.
Он негромко проговорил:
– Расшевелите их. Отправьте наших представителей ко всем, с кем у нас есть контакты. Пошлите им особые дары. Побудите их к безжалостности. – Усилием воли он заставил себя поднять голову и повысить голос. – Есть ли смысл напоминать кому-то из вас, что если я умру, вас всех похоронят вместе со мной?
Эти слова должны были бы гулким эхом отразиться от камней. Вместо этого он услышал то же, что услышало и его окружение: визгливое негодование умирающего старика. Невыносимо, что такой человек, как он, может умереть, не оставив сына-наследника! Тогда ему не надо было бы говорить самому: его сын-наследник должен был бы стоять перед ним, крича на придворных и принуждая к стремительному повиновению. Вместо этого он вынужден шептать им угрозы, шипеть, словно беззубая старая змея.
Как это случилось? У него всегда были сыновья, сколько угодно сыновей. Слишком много сыновей, но некоторые оказались слишком честолюбивыми на его вкус. Некоторых он послал воевать, а некоторых отправил в пыточные камеры за непочтительность. Кое-кого тайно отравил. Если бы он знал, что болезнь унесет не только избранного им наследника, но и трех последних сыновей, то сохранил бы еще нескольких про запас. А он этого не сделал. И теперь у него осталась только одна никчемная дочь, женщина около тридцати лет, бездетная и похожая на мужчину мыслями и движениями. Трижды вдовевшая женщина, которой ни разу не посчастливилось родить ребенка. Женщина, читающая книги и слагающая стихи. Совершенно бесполезная для него, если вообще не опасная как колдунья. А в его теле не осталось силы, чтобы сделать какой-нибудь женщине ребенка.
Это невыносимо. Он не может умереть без сыновей, чтобы его имя стало прахом в устах всего света. Ему должны доставить драконье снадобье: полную мощи драконью кровь, которая вернет ему молодость и мужскую силу. Тогда он заполучит дюжину наследников и надежно запрет их так, чтобы с ними ничего плохого не случилось.
Драконья кровь. Такое простое снадобье – и все же никто не может это снадобье ему добыть.
– Если бы мой повелитель умер, моя скорбь была бы настолько глубока, что только погребение вместе с вами могло бы принести мне хоть какое-то утешение, о великодушнейший.
Заискивающие слова канцлера внезапно показались герцогу жестокой насмешкой.
– Ах, замолчи! Твоя лесть меня раздражает. Какой толк от твоей пустой преданности? Где куски дракона, которые меня спасут? Принеси мне их, а не твои никчемные хвалы. Неужели здесь нет никого, кто служил бы мне с готовностью? – Эта тирада потребовала от него сил, которые ему не следовало расходовать, но на этого раз его крик разнесся по зале. Когда он обвел глазами присутствующих, ни один из них не осмелился встретиться с ним взглядом. Они все съежились, и он дал им время вспомнить о сыновьях-заложниках, которых никто из них не видел уже много месяцев. Он дал им несколько долгих мгновений, чтобы они гадали, живы ли их наследники, а потом спокойным тоном осведомился: – Есть ли известия от другого отряда, посланного нами разобраться со слухами насчет драконов, которых видели в пустыне?
Канцлер не пошевелился, мучительно раздираемый противоречащими друг другу приказами.
«Кипишь ли ты в душе, Эллик? – думал он. – Помнишь ли ты, что когда-то скакал рядом со мной, бросаясь в битву? Смотри, во что превратились военачальник и его мечник: в немощного старца и корчащегося от страха слугу. Если только ты доставишь мне необходимое, все станет, как прежде. Почему ты меня подводишь? У тебя есть собственные амбиции? Мне тебя надо убить?»
Он взирал на своего канцлера, но Эллик не поднимал взгляда. Когда он почувствовал, что слуга вот-вот сломается, он рявкнул на него:
– Отвечай!
Эллик поднял глаза – и герцог увидел ярость, прячущуюся в глубине покорных серых глаз. Они слишком долго скакали стремя к стремени, сражались плечом к плечу, чтобы им удавалось полностью скрыть друг от друга свои мысли. Эллику были знакомы все герцогские уловки. Когда-то он им подыгрывал, но сейчас его мечнику эти игры начали надоедать.
Тем не менее канцлер сделал глубокий вдох.
– Пока известий не было, мой господин. Однако драконы прилетали к воде нерегулярно, и мы приказали отряду оставаться на месте, пока он не добьется успеха.
– Хорошо. По крайней мере, нам пока не сообщали об их неудаче.
– Да, славнейший. Надежда еще есть.
– Надежда. Это ты можешь надеяться. Я – требую! Канцлер, ты надеешься, что твое имя тебя переживет?
Мужчину охватила ужасающая неподвижность. Его герцог знал, какое место у него наиболее уязвимо.
– Да, господин.
Он произнес эти слова шепотом.
– И у тебя есть не только сын-наследник, но и еще один сын?
Герцог с удовлетворением услышал в его голосе дрожь:
– Да, судьба меня так благословила, о великодушный.
– Гм.
Герцог Калсиды попытался прочистить горло, но вместо этого раскашлялся, заставив слуг заметаться. Ему подали чашу с охлажденной водой и чашку с испускающим пар чаем. Чистая белая ткань была наготове в руках еще одного подползшего на коленях слуги, а еще один приготовил кубок вина.
Слабым взмахом руки он отогнал их всех и сделал хриплый вдох.
– Два сына, канцлер. И потому ты надеешься. А у меня сына нет. И мое здоровье сдает из-за одной малости. Простое снадобье из драконьей крови – вот все, о чем я попросил. Тем не менее мне его не доставили. Интересно: правильно ли то, что у тебя есть такая надежда на то, что твое имя продолжит громко звучать в мире, когда мое замолчит из-за этого упущения? Конечно же, неправильно!
Канцлер на глазах медленно съеживался. Его господин наблюдал за тем, как голова служителя падает на его согнутые колени, а все тело проминается, физически передавая желание своего хозяина стать незаметным для герцога.
Герцог Калсиды шевельнул губами, сложившимися в тень улыбки.
– Сегодня ты можешь оставить при себе обоих своих сыновей. Завтра? Завтра мы оба будем надеяться на добрые вести.
* * *– Сюда.
Кто-то поднял тяжелый полотняный клапан, служивший дверью. Полоса света пробила полумрак, но тут же исчезла, сменившись желтым светом ламп. Двуглавый пес в соседнем стойле заскулил и заерзал. Сельден задумался о том, когда бедное животное в последний раз видело дневной свет – настоящий дневной свет. Искалеченное создание уже проживало здесь в тот момент, когда купили самого Сельдена. Он сам не ощущал прикосновения солнечного света уже многие месяцы, а может, и целый год. Дневной свет был врагом тайны. Дневной свет мог показать, что половина чудес и легенд, выставленных в убогих стойлах базарного шатра, были либо капризами природы, либо подделками. Дневной свет мог показать и то, что даже те существа, которые имели какое-то основание считаться подлинными, были нездоровы.
Как и он сам.
Свет лампы приблизился, и от яркого желтого света у него заслезились глаза. Он отвернулся от света и сомкнул веки. Он не стал вставать. Он точно знал длину цепей, закрепленных на его лодыжках, и пытался померяться с ними силой, когда его только сюда привели. С тех пор цепи слабее не стали, а вот он – стал. Он остался лежать на месте, дожидаясь, чтобы гости прошли мимо. Однако они остановились у его загона.
– Это он? Я думал, он будет крупный. Он же не больше обычного человека!
