Мюриель Барбери - Жизнь эльфов
Они достигли восточного выгона, потом обогнули холм, из-за которого вылетали стрелы и проносились у них над головой, чтобы ввинтиться в круговерть бури и превратиться в смертоносные бомбы. Но то были стрелы из доброго дерева и перьев, и каждый боец радовался, что можно наконец помериться силой со вполне реальными субчиками, что трусливо прячутся за черной стеной. В тот миг Жежен сделал им знак встать так, чтобы те, на кого они охотились, не могли ни увидеть их, ни учуять их приближения. Так что они подобрались как можно ближе и сделали, как подобает лучникам против лучников, только с оружием современной охоты в руках: пустили пули по ветру. Ах, что за прекрасный момент! То была битва – и одновременно искусство. В ту секунду, когда они встали против войска наемников, им явилось видение голых людей, чье дыхание совпадало с дыханием земли, которой они едва касались, и тогда в каждом из них возникло четкое осознание благородства лучника, непременного почтения к лесам и к братству деревьев, и они поняли, что, как бы черны ни были их ногти, именно они – настоящие хозяева этих земель. «Тот не хозяин, кто не служит», как сказал бы Жежен, если бы то был час стрелять пробками из бутылок, а не пулями – по злодеям. Секунда прошла, но сознание осталось. Тем временем внезапность атаки в две минуты уложила половину поганого войска, а другая его половина спешно отступала и исчезала по ту сторону холма. По правде говоря, драпали они как зайцы, и несмотря на первый порыв преследовать их, от этой мысли быстро отказались, ибо главной заботой было вернуться в селение. Только торопливо глянули на поверженных врагов, и нашли их такими же отвратительными, как наемники всех времен. Кожа у них была белая, волосы темные, и сзади на боевых доспехах начертан был христианский крест, и парни успокоились, только когда закрыли глаза всем мертвым. Потом они попытались отойти назад к церкви. Но вода преграждала путь, и не осталось дороги, которую можно было преодолеть пешком.
А на опушке история, которую Клара подарила Марии, выразилась фразой, которую та шептала снежному небу.
Она раскинулась, как дерево с тремя ветвями, и в них концентрировались три силы ее жизни, и не было уже ни итальянского, ни французского, а только звездный язык рассказов и грез.
в тебе все грезы мираи ты идешь по снежномунебупод мерзлой землей февраля
Землю Мария знала через человека, который в первую ночь принял ее в дочери, небо – от той, что любила ее, как мать, и связывала ее с долгой вереницей женщин, а снег и фантастические туманы достались ей в дар к первоначальному рассказу о рождениях.
Теперь музыка Клары раскрыла их формулу, и Мария видела, как перед ней встает ее сон. Красный мост забрезжил во вспышке видения. Там мерцали силовые поля неведомого мира, и она видела туманные города, черпающие из них свой свет и жизненные соки. В ней самой свершилась нематериальная смычка. Ее внутренние вселенные сложились в новую конфигурацию, точка слияния поглотила их, и возникла новая органическая единица, сплавленная из всех пластов реальности. Потом эта внутренняя реорганизация вышла наружу и рассеялась во внешней безбрежности. И тогда фортепиано умолкло, и, в порыве полного согласия, Мария покорилась истории, которую ей подарили. В снежном небе открылся проем во всю даль мира, из этой мерцающей бездны показались странные существа и высадились на заледеневшую землю. Но больше всего деревенский люд поразило то, что Мария все перевернула и небо стало землей, а почва встала на место облаков, притом что по ней можно было ходить, можно было жить и дышать, как обычно. И всем стало ясно, что именно за счет этой перемены мест небо сумело расколоться надвое и пропустить войско, которое пришло оборонять селение. Однако все дивились тому, что ходят по облакам, а битва разворачивается под землей. Андре снял шапку с ушами и, стоя рядом с дочерью, несгибаемый, как судья, точно врос ногами в почву и разрывался между гордостью и испугом, словно его распилили надвое на равные доли.
Опушка заполнилась союзниками.
– Мария – это новый мост, – сказал Маэстро. – Впервые отряд Армии Туманов может сражаться в мире людей, и эльфы поддерживают в нем свои законы.
Земля как будто снова встала на место, и пять десятков странных существ окружили Марию. Некоторые имели внешность фантастического вепря, другие походили на зайцев, белок или на неуклюжего массивного зверя, может, медведя. Были также напоминающие выдр, бобров, орлов, дроздов и всевозможного рода известных и неизвестных животных, в числе которых, как с изумлением обнаружили люди, сказочный единорог. Однако все пришельцы несли в себе нечто человеческое и конское, и к ним добавлялось еще что-нибудь, и все три сущности не сливались, а поочередно переходили одна в другую, что уже было знакомо Марии и парням. Андре посмотрел на своих соратников. Они тоже скинули шапки и, молодцевато вытянувшись, разглядывали необычное войско. Хотя кровь и стыла у них в жилах, они бы скорее умерли, чем спасовали, и перед единорогами и медведями стояли под ружьем прямо. Настала великая тишина, потом один из пришельцев с небес отделился от толпы себе подобных, чтобы подойти и поклониться Марии. Это был прекрасный гнедой конь, его хвост взлетал вверх и горел как огонек, а когда проступала его беличья сущность, в серой радужке глаз на человеческом лице вспыхивали золотые искры. Он выпрямился после поклона и обратился к Марии на непонятном языке фантастического вепря, которого она видела прежде.
В Риме предок выскользнул из рук Клары и стал расти, пока не достиг роста мужчины, а потом принялся кружить по комнате. И при каждом повороте какая-то сущность выделялась из меховой сферы и, не исчезая, вливалась в хоровод. Клара увидела коня, белку, зайца, медведя, орла, и большого коричневого вепря, и еще много других зверей, которые появлялись в танце, пока к нему не присоединилось все множество воздушных и земных животных. Наконец предок замер, но все животные оставались видимыми в подвижном и полном слиянии друг с другом. Маэстро встал и прижал руку к груди. Глаза Петруса блестели.
– Свершилось чудо! Мы уже потеряли надежду, – сказал Маэстро. – В древние времена все эльфы были предками. Потом они мало-помалу впали в летаргию, и мы рождались без некоторых из своих сущностей, так что под конец их осталось только три, и мы опасались, что в дальнейшем и их не останется. Мы не знаем причину исчезновения сущностей, но это как-то связано с уменьшением туманов. Однако есть по крайней мере две вещи, которые мы предчувствовали с особой силой. Первое – что ваши рождения как-то вписываются в эту эволюцию и идут ей во благо, второе – что прежнее единство утрачено навсегда, но можно выстроить его по-другому. Недуг, разделивший природу, можно преодолеть путем нового союза.
И Клара увидела слезы в его глазах.
На опушке восточного леса посланец Армии Туманов говорил с Марией. Силой предка ожило время, когда природные виды еще не были разделены, и девочки понимали, что он говорит и что говорит каждая из них. А люди – те не понимали ничего и молча ждали, когда Мария расскажет, под каким соусом их сожрут.
– Мы пришли на ваш зов, – сказал гнедой конь, – хотя вы и не нуждались в нас для этой битвы. Но возникновение нового моста – это ключевое событие, и мы должны знать, какие надежды и какие силы теперь возможны.
– Мне нужна ваша помощь, – сказала она. – Одна я не справлюсь.
– Нет, – ответил он, – это нам нужна брешь, которую ты создаешь и в которой действуют законы наших туманов. Но ты не одна, и, когда дело дойдет до битвы, небо, земля и снег будут на твоей стороне.
– Ты не одна, – сказала Клара.
– Ты не одна, – повторил Петрус.
– Снег на твоей стороне, – добавила Клара.
И эти слова наконец одолели все остальное, потому что бывают снега начала всех начал, как бывают снега конца, они светят как фонари вдоль вымощенной черными камнями дороги и – в нашей душе – как огонь, пронзающий ночь. Знакомый жар объял Марию, и в то же время на незнакомую сцену пала тьма. В лунных сумерках, где периодически слышались отзвуки дальних разрывов, шла вперед колонна мужчин, и Мария знала, что это солдаты-победители, навеки приговоренные к мукам памяти о погибших товарищах, и что в тот час холод разит храбрецов, которых не смогла истребить величайшая война в истории, целыми легионами. Один из этих мучеников поднял голову, и Мария прочла мольбу в его взгляде.
И тут пошел снег.
Пошел белый искрящийся снег, его завеса быстро скрыла всю опушку до затопленного крыльца церкви. Невозможно было различить ни небо, ни землю: они слились воедино под плотными белоснежными хлопьями, с которыми на землю спускалось чудодейственное потепление. О, это теплое ласковое прикосновение к замерзшему лбу! Не будь они мужчинами, расклеились бы, как последние молокососы. По знаку Марии войско двинулось в путь по извилистой тропе, по которой они прежде угрюмо карабкались вверх, и снег сдувал февраль ноябрем, и оттепель наступала на замерзших полях.