Джон Толкин - Дети Хурина. Нарн и Хин Хурин
Пошатнулся Турин, словно получил смертельную рану.
– Откуда вам это ведомо? – спросил он.
– Она говорила со мной перед смертью, – отвечал Дорлас. – Поглядела она на нас, словно высматривая ко го-то, кого ожидала увидеть, и молвила: «Мормегиль. Скажите Мормегилю, что Финдуилас здесь». Более ничего она не сказала. Из-за предсмертных слов мы похоронили ее там, где умерла она. Покоится она в кургане близ Тейглина. Да, месяц назад случилось это.
– Проводите меня туда, – велел Турин; и отвели его к холму у Переправы Тейглина. Там лег он наземь, и тьма сомкнулась над ним, так что все посчитали его мертвым. Дорлас поглядел на лежащего, а затем оборотился к своим людям и сказал так:
– Слишком поздно! Что за прискорбная превратность судьбы. Взгляните: здесь лежит сам Мормегиль, великий военачальник Нарготронда. Должно нам было признать его по мечу, раз уж орки, и те догадались.
Ибо слава Черного Меча Юга разнеслась из края в край и дошла даже до лесных чащоб.
Так что подняли его лесные жители и с почетом отнесли к селению Эффель Брандир; и вышел им навстречу Брандир и подивился при виде носилок. Затем, отдернув покрывало, взглянул он в лицо Турина, сына Хурина; и темная тень омрачила его сердце.
– О жестокие люди Халет! – воскликнул он. – Зачем не дали вы умереть этому человеку? С превеликим трудом принесли вы сюда погибель народа нашего.
Отвечали лесные жители:
– Нет, то Мормегиль Нарготрондский, могучий убийца орков, и добрым помощником станет он нам, если выживет. А коли и нет, или следовало нам бросить человека, сокрушенного горем, как падаль у обочины?
– Воистину не следовало, – отозвался Брандир. – Судьба распорядилась иначе.
И он принял Турина в свой дом и принялся заботливо его выхаживать.
Когда же наконец Турин сбросил с себя оковы тьмы, уже наступала весна; и очнулся он, и увидел блики солнца на зеленых почках. Тогда пробудилась в нем отвага Дома Хадора, и воспрял он, и сказал в сердце своем: «Все деяния мои и прошедшие дни были темны и исполнены зла. Но вот настал новый день. Здесь заживу в мире и откажусь от имени и родни; так избавлюсь я от преследующей меня тени или хотя бы не стану омрачать ею тех, кого люблю».
Посему взял он себе новое имя и нарекся Турамбаром, что на Высоком эльфийском наречии означает «Победитель Судьбы»; и поселился он среди лесных жителей, и завоевал их любовь; и повелел он им позабыть его прежнее имя и считать его уроженцем Бретиля. Однако ж вместе со сменой имени не смог он вовсе изменить нрав свой, равно как и вычеркнуть из памяти былые обиды на прислужников Моргота; и часто отправлялся он на охоту за орками с несколькими единомышленниками, к вящему недовольству Брандира, который надеялся уберечь свой народ скорее благодаря осторожности и скрытности.
– Мормегиля нет более, – говорил он, – однако ж остерегись, как бы доблесть Турамбара не навлекла на Бретиль сходную кару.
Потому Турамбар отложил до поры черный свой меч: ныне ходил он в бой, вооруженный копьем и луком. Не желал он терпеть, чтобы орки пользовались Переправой Тейглина или приближались к могиле Финдуилас. Курганом эльфийской девы, Хауд-эн-Эллет назвали его; и орки скоро научились страшиться этого места и теперь обходили его далеко стороной. И сказал Дорлас Турамбару:
– Ты отрекся от имени, но Черным Мечом ты остался и по сей день; правду ли говорит молва, будто он был не кем иным, как сыном Хурина Дор-ломинского, владыки Дома Хадора?
И отвечал Турамбар:
– Я слыхал, что так. И все же прошу тебя, если ты друг мне – не разглашай того.
Глава XIV
Выезд Морвен и Ниэнор в Нарготронд
Когда же отступила Лютая Зима, в Дориат пришли новые известия о Нарготронде. Ибо те, кому удалось спастись при разграблении города и пережить в глуши зиму, явились наконец просить прибежища к Тинголу, и приграничная стража привела их к королю. И одни уверяли, будто все враги возвратились на север, а другие – будто Глаурунг и поныне обитает в чертогах Фелагунда; одни говорили, что Мормегиль убит, а другие – что Дракон заколдовал его, и пребывает Мормегиль в Нарготронде и по сей день, словно обращенный в камень. Но все твердили в один голос, будто незадолго до гибели города в Нарготронде стало известно, что Мормегиль – не кто иной, как Турин, сын Хурина Дор-ломинского.
Великий страх и неизбывная скорбь охватили Морвен и Ниэнор при этой вести; и молвила Морвен:
– Сомнения эти – не иначе как козни Моргота! Или не можем мы выяснить истину и узнать достоверно худшее?
Тингол же и сам весьма желал узнать больше о судьбе Нарготронда и уже намеревался выслать нескольких своих воинов, чтобы те незамеченными пробрались туда, но полагал он, что Турин и впрямь мертв либо спасти его не возможно; и с ужасом предчувствовал тот час, когда Морвен убедится в этом доподлинно. Потому сказал он ей так:
– Дело это опасное, Владычица Дор-ломина, и должно обдумать его со всех сторон. Возможно, сомнения эти и впрямь насланы Морготом, дабы подтолкнуть нас к какому-нибудь безрассудству.
Но Морвен в смятении воскликнула:
– К безрассудству, владыка? Ежели сын мой умирает в лесах от голода, ежели страждет он в оковах, ежели мертвое тело его лежит непогребенным, так я буду безрассудна! Ни часа лишнего не мешкая, отправляюсь я искать его.
– О Владычица Дор-ломина, – молвил Тингол, – такого сын Хурина, конечно, не пожелал бы. Он, верно, думает, что здесь, под приглядом Мелиан, обрели вы приют куда более надежный, нежели в любой другой доселе уцелевшей земле. Ради Хурина и ради Турина не хотелось бы мне, чтобы выходила ты за пределы королевства навстречу черным напастям нынешних времен.
– Турина ты от напасти не уберег, а меня к нему не пускаешь! – воскликнула Морвен. – Под приглядом Мелиан, вот как! Да – в плену Пояса! Долго не решалась я вступить в его пределы, и ныне горько жалею о сделанном.
– Нет; раз уж заговорила ты так, Владычица Дор-ломина, знай же: для тебя Пояс – не преграда, – молвил Тингол. – Свободно и по доброй воле пришла ты сюда; свободна ты и остаться – либо уйти.
Мелиан же, что до сих пор хранила молчание, промолвила:
– Не уходи отсюда, Морвен. Истинно сказала ты: сомнения эти – от Моргота. Если уйдешь ты, то уйдешь по его воле.
– Страх пред Морготом не удержит меня от зова родной крови, – отвечала Морвен. – А ежели ты страшишься за меня, владыка, так пошли со мной своих воинов.
– Тебе я приказывать не волен, – отозвался Тингол. – Но над своими подданными я властен. И пошлю я их лишь тогда, когда сочту нужным.
Более ничего в ту пору не сказала Морвен, только разрыдалась и ушла. Тяжело было на сердце у Тингола: прозревал он в Морвен одержимость обреченного; и спросил он Мелиан, не сумеет ли она смирить гостью при помощи своей магии.
– Многое могу я сделать, дабы воспрепятствовать при ходу зла, – отвечала та. – Но помешать уходу тех, кто же лает уйти, не в моей власти. Это – твое право. Если должно удержать ее здесь, придется тебе удерживать ее силой. Однако ж тогда, верно, помутится в ней разум.
Морвен же отправилась к Ниэнор и сказала:
– Прощай, дочь Хурина. Я ухожу искать сына – либо достоверных известий о нем, ибо никто здесь и пальцем не пошевельнет до тех пор, пока не будет слишком поздно. Жди меня: может статься, и возвращусь я.
Ниэнор в страхе и горе принялась ее отговаривать, но Морвен ничего не ответила и ушла к себе в покои, а с рас светом взяла коня и ускакала прочь.
Тингол же повелел, чтобы никто ей не препятствовал и остановить ее не пытался. Едва же уехала она, он собрал отряд самых доблестных и закаленных воинов из числа приграничной стражи и поставил Маблунга во главе их.
– Поспешите следом, не мешкая, – наказал Тингол, – однако пусть она о вашем присутствии не догадывается. А когда окажется она в глуши, ежели будет ей угрожать опасность, тогда явите себя; и ежели откажется она вернуться, тогда оберегайте ее в меру сил своих. И еще хотелось бы мне, чтобы несколько разведчиков пробрались так далеко, как смогут, и разузнали все, что сумеют.
Вот так случилось, что Тингол выслал куда более многочисленный отряд, нежели собирался поначалу, и было среди них десять всадников с запасными лошадьми в поводу. Последовали они за Морвен: она же отправилась на юг через Регион и так пришла к берегам Сириона выше Сумеречных озер и там остановилась, ибо река Сирион была широка и быстра, а дороги Морвен не знала. Потому эльфам пришлось волей-неволей себя обнаружить, и молвила Морвен:
– Намерен ли Тингол задержать меня? Или с запозданием посылает мне помощь, в которой отказывал прежде?
– И то, и другое, – отвечал Маблунг. – Не возвратишься ли ты?
– Нет, – отрезала она.
– Тогда должно мне помочь тебе, – отозвался Маблунг, – пусть и вопреки собственной воле. В этом месте Сирион и широк, и глубок: непросто переплыть его человеку и зверю.
