Нил Гейман - Никогде
Они прошли в дверь, и Ричард невольно зажмурился от яркого света, полоснувшего по глазам как нож. Когда осторожно приоткрыл глаза, он с удивлением обнаружил, что они оказались в длинном переходе между станциями «Моньюмент» и «Бэнк». Туда-сюда сновали люди, не обращавшие на них ни малейшего внимания. Где-то выл саксофон, довольно успешно выводя «I’ll Never Fall In Love Again» Берта Бакара и Хэла Дэвида.[26] Ричарду захотелось подпеть, но он, разумеется, этого не сделал. Они шли к станции «Бэнк».
– Так кого же мы ищем? – невинным тоном спросил он. – Архангела Гавриила? Рафаила? Михаила?
Маркиз постучал по станции «Энджел» на карте метро, мимо которой они как раз проходили:
– Ислингтона.
Ричард тысячу раз проезжал станцию «Энджел», расположенную в фешенебельном Ислингтоне с его антикварными магазинами и дорогими ресторанами. Он мало что знал об ангелах, но был уверен, что станцию назвали в честь какого-нибудь паба или таверны. И решил сменить тему:
– Когда я пару дней назад пытался сесть в вагон, у меня ничего не получилось.
– Надо было показать вагону, что ты сильнее, вот и все, – раздался негромкий голос Охотницы откуда-то сзади.
– Не волнуйся, мы сможем сесть на тот поезд, который нам нужен, – проговорила Дверь, кусая губы. – Если, конечно, сумеем его найти.
Ее слова потонули в музыке, звучавшей совсем близко. Они спустились по ступенькам, свернули за угол и увидели саксофониста. Он играл, а на полу перед ним было расстелено пальто. На нем лежали россыпью монетки, наверняка брошенные самим саксофонистом в надежде подбодрить прохожих. Но судя по всему, этот фокус ни на кого не действовал.
Саксофонист был необыкновенно высокий, с темными волосами до плеч и длинной раздвоенной бородой, с глубоко посаженными глазами и крупным носом. Он был в линялой футболке и заляпанных жиром голубых джинсах. Когда они подошли к нему, он перестал играть, вытряхнул слюну из мундштука, снова прижал его к губам и заиграл «Cry Me A River» Джули Лондон:[27]
Now, you say you’re sorry…[28]
Ричард с удивлением понял, что саксофонист их видит, хотя и старается этого не показать. Маркиз остановился прямо перед ним. Мелодия с жалким писком оборвалась. Маркиз холодно улыбнулся.
– Ты ведь Лир, не так ли?
Саксофонист неохотно кивнул, нервно перебирая пальцами клавиши саксофона.
– Нам нужен Эрлс-корт, – сказал Маркиз. – У тебя случайно не найдется расписания?
Ричард начал догадываться, что «Эрлс-корт»[29] вряд ли означает ту станцию метро, на которой он сто раз сидел на лавочке в ожидании поезда, читая газету или просто о чем-нибудь думая. Саксофонист Лир облизнул губы.
– Может, и найдется. А что я получу взамен?
Маркиз сунул руки в карманы плаща и улыбнулся, как кот, которому доверили клетку с бестолковыми, жирными канарейками.
– Говорят, – промолвил он таким тоном, будто вел светскую беседу, – что наставник Мерлина Блэз однажды сочинил мелодию, настолько завораживающую, что монеты сами выпрыгивали из карманов у всех, кто ее слышал.
– Такая мелодия стоит больше, чем какое-то расписание, – прищурившись, заметил Лир. – Если, конечно, вы ее знаете.
Маркиз правдоподобно изобразил недоумение. Его лицо говорило: «Еще бы! Эта мелодия почти бесценна!».
– Ну, очевидно, ты будешь мне должен, – важно объявил он.
Лир кивнул, вытащил из заднего кармана джинсов сложенное вчетверо расписание и показал маркизу, но когда тот хотел его взять, Лир отдернул руку.
– Нет уж, сначала мелодия. И я хочу убедиться, что она работает.
Маркиз вскинул бровь, сунул руку в один из многочисленных карманов плаща и вытащил оттуда оловянный свисток и стеклянный шарик. С удивлением поглядел на шарик, хмыкнул, словно говоря: «А, так вот куда он запропастился!» – и убрал шарик в карман. Потом размял пальцы, поднес свисток к губам и заиграл странную развеселую мелодию. Она то взлетала, то опадала, и Ричард вдруг почувствовал себя снова тринадцатилетним, когда музыка так много для него значила. Ему вспомнилось, как он слушал на большой перемене «Лучшую двадцатку» хитов, и это казалось безумно важным. Мелодия, которую играл маркиз, представилась ему той самой, какую он всегда мечтал услышать.
Горсть монет со звоном полетела на пальто. Прохожие улыбались, шагая в такт. Маркиз опустил свисток.
– Ах ты жулик! – воскликнул Лир. – Ладно, я тебе должен.
– Конечно, – согласился маркиз, разворачивая расписание и удовлетворенно кивая. – Смотри не переборщи. От души советую: не увлекайся.
И они пошли дальше по переходу, мимо рекламы нижнего белья и новых фильмов, а также надписей, запрещавших уличным музыкантам играть в переходе. Издали доносился плач саксофона и звон монет, падающих на пальто.
Маркиз привел их на платформу Центральной линии. Ричард заглянул за край, как всегда гадая, по какому из рельсов идет ток. На этот раз он решил, что по дальнему, под который подложены белые керамические изоляторы, и улыбнулся, увидев темно-серую мышь, смело снующую по шпалам в поисках чипсов и недоеденных булок.
Из динамиков послышалось: «Отойдите от края платформы!» – официальный, бестелесный мужской голос, всегда предварявший появление поезда. Как большинство лондонцев, Ричард давно уже не замечал такие объявления, воспринимая их как звуковой фон. И вдруг Охотница схватила его за руку выше локтя:
– Отойди от края, – приказала она. – Встань там, у стены.
– Чего? – удивился Ричард.
– Я сказала, отойди… – начала она, но тут у края платформы появилось оно.
Призрачная, бесформенная тень – какой-то густой черный дым – вздувалась, как шелковая ткань под водой, скользила стремительно и в то же время медленно – как в дурном сне. Тень вытянулась, словно протянула щупальце, обвила лодыжку Ричарда, обжигая даже сквозь ткань джинсов… и дернула его к краю платформы, так что Ричард пошатнулся.
Краем глаза он заметил, что Охотница бьет тень шестом, снова и снова нанося мощные удары.
Послышался далекий вскрик – тонкий и неосмысленный, словно у ребенка-дауна отобрали любимую игрушку. Тень отпустила Ричарда и скрылась за краем платформы. Охотница взяла Ричарда за шкирку и оттащила к стене, к которой он тут же тяжело привалился. Его била дрожь. Все вокруг казалось нереальным. Там, где призрак коснулся его джинсов, на ткани осталась светлая полоса, словно джинсы неудачно покрасили в домашних условиях. Он подвернул штанину – на коже были ранки.
– Что… – хотел сказать Ричард, но голос пропал. Тогда он сглотнул и попробовал снова: – Что это было?
Охотница глянула на него совершенно бесстрастно. Казалось, ее лицо вырезано из темного дерева.
– Насколько я знаю, у них нет названия. Они живут за краем платформы. Я же говорила тебе отойти.
– Я раньше никогда такого не видел.
– Раньше ты не был частью Нижнего мира, – объяснила Охотница. – В другой раз стой у стены. Так безопаснее.
Маркиз достал массивные золотые часы, поглядел на них и снова пристроил в жилетный карман. Потом сверился с расписанием и удовлетворенно кивнул.
– С Эрлс-корт нам повезло, – объявил он. – Наш поезд через полчаса.
– Но ведь «Эрлс-корт» не на Центральной линии, – заявил Ричард.
Маркиз насмешливо на него поглядел..
– Какое у вас незамутненное сознание, молодой человек. Нет ничего лучше абсолютного неведения, не правда ли?
Ричард почувствовал теплый поток воздуха. К станции подошел следующий поезд. Ричард с завистью смотрел, как люди входят и выходят, занятые своими обычными делами. «Отойдите от края платформы, – призывал голос. – Не задерживайтесь в дверях – проходите в глубь вагона».
Дверь глянула на Ричарда и встревожилась. Он побледнел как полотно и тяжело дышал. Она подошла к нему и взяла за руку. «Отойдите от края платформы», – снова повторил голос.
– Я в порядке, – мужественно соврал Ричард, ни к кому конкретно не обращаясь.
* * *Во дворе заброшенной больницы, в которой обосновались Круп и Вандемар, было сыро и безрадостно. Пучки травы пробивались у ножек оставленных здесь столов, резиновых покрышек и обломков мебели. Казалось, лет десять назад (то ли от скуки, то ли от отчаяния, а может, в знак протеста) врачи выкинули все из своих кабинетов и оставили здесь гнить.
Двор усеивало множество осколков. Здесь было несколько матрасов, почему-то прожженных. Почему, никто не знал, да и никому не было дела. Трава пробивалась между пружин. Целая экосистема сложилась вокруг фонтана в центре двора, который уже много лет не мог порадовать никого ни красотой, ни живительными струями. Дождевая вода собиралась в чаше фонтана вместе с водой из лопнувшей неподалеку трубы, и здесь расплодилось множество лягушек, которые беззаботно скакали вокруг, радуясь, что им ничто не грозит, если не считать их единственных врагов – птиц.
В свою очередь, вороны, дрозды, а также залетающие сюда изредка чайки считали это место уникальной закусочной, где в изобилии имеются лягушки, зато нет ни одного кота.
