Терри Пратчетт - Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус
Здесь возникает серьезный научный вопрос: как эволюции удалось так быстро превратить приматов, не способных тягаться по умственному развитию с шимпанзе, в богоподобных существ, которые пишут шекспировские стихи? Как им удалось за такой срок продвинуться настолько далеко, что вот-вот будет воздвигнут (или обрушен) космический лифт? Не похоже, чтобы 100 000 дедов было для этого достаточно, если учесть, что из бактерий в первых шимпанзе они превращались 50 миллионов дедов[31].
Для столь резкого скачка была необходима какая-то новая уловка. И ей стало изобретение культуры. Именно благодаря ей каждый примат получил возможность использовать идеи и открытия тысяч других приматов. Она же позволила накапливать коллективные знания и не терять информацию со смертью ее носителя. В «Вымыслах реальности» мы ввели термин «экстеллект» для уловки подобного рода, и сейчас это слово уже начинает входить в оборот. Экстеллект похож на наш индивидуальный интеллект, но находится не внутри, а вне нас. Интеллект ограничен рамками, а экстеллект может расширяться до бесконечности. Экстеллект позволяет нам тянуться вверх всем коллективом, мысленно ухватившись за шнурки собственных ботинок.
Противоречие между благородными чувствами Шекспира и культурной среды, допускающей выставлять головы на пиках, в которой он жил, вытекает из того, что его очень интеллектуальный интеллект оказался среди не очень экстеллектуального экстеллекта. В то время немало людей обладали благородством, достойным восхваления Шекспиром, но их слаборазвитый экстеллект еще не успел передать это благородство в общую культуру. Культура была (или считалась) благородной в принципе – короли принимали власть от самого Господа, – но благородство это было варварским. При этом ее разбавляла варварская жестокость, служившая для королей средством самосохранения.
Можно придумать много способов создать существ, обладающих интеллектом, и гораздо больше способов объединить их в культуру, обладающую экстеллектом. У цивилизации крабов из «Науки Плоского мира» все шло хорошо, пока ее Большой скачок вбок не был нивелирован вернувшейся кометой. Мы сами все это придумали, но кто знает, что могло происходить здесь сто миллионов лет назад? Все, что нам известно наверняка – или в определенной степени «наверняка», ведь даже сейчас наши знания основаны на догадках, – это то, что некие существа, похожие на приматов, превратились в нас. И нужно обладать особым высокомерием и безрассудством, чтобы применить эту историю к остальной части вселенной, не приняв во внимание альтернативные варианты.
Важной составляющей нашей истории являются мозги. В отношении к массе тела люди обладают гораздо более крупным мозгом, чем любые другие животные на планете. Объем человеческого мозга в среднем составляет порядка 1350 кубических сантиметров, что примерно в три раза превышает объем мозга примата с аналогичными габаритами тела. Мозг кита крупнее нашего, но они гораздо крупнее нас, поэтому объем самого кита на одну клетку мозга больше, чем аналогичный показатель у человека. Но если речь идет о мозге, то, конечно, количество не столь важно, как качество. Однако мозг, способный выполнять действительно сложные задачи вроде разработки углеродных нанотрубок или починки посудомоечных машин, должен быть довольно крупным, так как возможности маленького мозга были бы ограничены из-за нехватки места для информации, необходимой для решения столь интересных вопросов.
Вскоре мы увидим, что одних только мозгов для этого недостаточно. И все же без них или адекватной им замены далеко вы не уедете.
Существует две основные теории происхождения человека. Одна довольно скучная и, скорее всего, верная, а вторая – увлекательная, но, по всей видимости, ошибочная. Тем не менее вторая лучше как история, поэтому рассмотрим обе.
Согласно скучной общепринятой теории мы эволюционировали в саваннах. Кочующие группы ранних приматов прокладывали себе путь в высокой траве, собирая любую доступную пищу – семена, ящериц, насекомых, – подобно современным бабуинам[32]. А львы и леопарды тем временем охотились на обезьян в этой высокой траве. И эти обезьяны или приматы, которые лучше замечали сигнал в виде колыхающегося хвоста больших кошечек и умели достаточно быстро находить деревья, выживали и оставляли потомство. А те, кому это плохо удавалось, – нет. Дети наследовали навыки выживания и передавали их своим детям.
Для выполнения таких задач требовались вычислительные способности. Чтобы замечать хвосты и находить деревья, нужно уметь распознавать образы. Мозг должен распознать хвост на фоне камней и грязи похожего желтого цвета; он должен выбрать достаточно высокое дерево, пригодное для лазанья, но не слишком пригодное. И делать все это нужно очень быстро. Вместительный мозг с большим объемом памяти (запоминающий случаи, когда из-за камней выпрыгивало нечто мохнатое, а также расположение подходящих деревьев) способен распознавать визуальные следы львов гораздо эффективнее, чем маленький мозг. А мозг, чьи нервные клетки быстрее передают сигналы друг другу, может более эффективно анализировать входящие данные органов чувств и выявлять присутствие льва быстрее, чем медлительный мозг. Таким образом, на ранних приматов и обезьян оказывалось давление для развития более крупных и быстрых мозгов. Оказывалось оно и на львов, которым нужно было лучше маскироваться, чтобы крупные и быстрые обезьяньи мозги не могли их замечать. И так «гонка вооружений» хищника и жертвы продолжалась, благодаря чему и львы, и приматы стали гораздо эффективнее исполнять свои экологические роли.
Такова общепринятая история эволюции человека. Но есть и другая, менее традиционная и имеющая два основных источника.
Люди – очень странные приматы и вообще очень странные животные. У них на редкость короткий и, как правило, очень мягкий мех. Они ходят прямо лишь на двух конечностях. Имеют слой жира круглый год. Спариваются лицом к лицу (как правило). Превосходно контролируют дыхание – достаточно превосходно, чтобы говорить. Способны плакать и потеть. Обожают воду и могут плавать на длинные расстояния. Новорожденный ребенок, брошенный в водоем, может держаться на плаву: способность плавать у людей инстинктивна. Основываясь на всех этих особенностях, Элен Морган в 1982 году написала книгу «Водная обезьяна», в которой предложила радикальную теорию: что люди эволюционировали не в саваннах, в окружении свирепых хищников, а на побережье. Этим объясняется и плавание, и прямое хождение (когда вас вытесняет морская вода, удобнее эволюционировать на двух ногах), и недостаток шерсти (которая мешает при плавании, и желание от нее избавиться могло быть причиной для эволюции). Хотя если начистоту, можно поспорить с тем, что этим объясняются все особенности человека, которые мы перечислили выше. Первоначальное научное обоснование этой теории было разработано Алистером Харди.
В 1991 году Майкл Кроуфорд и Дэвид Марш в своей книге «Движущая сила» зашли еще дальше, добавив один дополнительный ингредиент. В буквальном смысле. Самое важное на побережье – это морепродукты. А самое важное в морепродуктах – это незаменимые жирные кислоты, жизненно важные для мозга. Фактически примерно две трети мозга состоит из них. Жирные кислоты нужны для образования мембран, через которые мозг передает электрические сигналы, чтобы обрабатывать информацию. Миелин, окружающий нервные клетки в мембранной оболочке, ускоряет передачу сигналов нервной системы приблизительно в пять раз. Так что, для того чтобы получился большой и быстрый человеческий мозг, нужно много незаменимых жирных кислот. И почти столько же было нужно нашему далекому предку-примату. Наш организм, как ни странно, не умеет вырабатывать эти кислоты из более простых веществ, хотя мы синтезируем куда более сложные биохимические вещества, которые нам необходимы. Поэтому нам приходится получать жирные кислоты в готовом виде из нашей пищи – по этой же причине их и называют «незаменимыми». Но что еще более странно, в саваннах они встречаются крайне редко. Там их можно обнаружить только внутри живых существ, но и там их очень мало. Наиболее богатым источником незаменимых жирных кислот являются морепродукты.
Не исключено, что именно поэтому нам хочется проводить больше времени на море. Но что бы ни являлось тому причиной, увеличение размеров мозга стало ключевым шагом в нашей эволюции из волосатого, четвероногого, сто тысяч раз прадеда.
Крупного мозга, однако же, тоже недостаточно. Намного важнее то, как мы его используем. И что нам всегда удавалось, так это стравливать их друг с другом, отчего за многие тысячи лет они научились лучше конкурировать и общаться между собой.
Соревнования обезьяньих мозгов с львиными превратились в гонку вооружений, которая хорошо сказалась на обоих, но гонка эта проходила слишком медленно, потому что они использовали свои мозги только для конкретных целей. А когда идет соревнование одних обезьяньих мозгов с такими же обезьяньими, они работают на полную мощность, причем непрерывно, в результате чего скорость эволюции значительно возрастает.
