Роберт Говард - Приключения Конана-варвара (сборник)
В поисках спасения беглецы устремились к реке, но моряки флотилии, на которых вновь обрушились камни и стрелы воспрянувших духом горожан, обрубили якорные цепи и отплыли к южному берегу, бросив недавних товарищей на произвол судьбы. Многие из них сумели-таки добраться до берега, прыгая с лодки на лодку, из тех, что составляли плавучий мост, пока защитники Шамара не оттолкнули их от берега в середину потока. И тогда сражение превратилось в бойню.
Загнанные в речные воды, где тяжелые доспехи тянули их на дно, или безжалостно уничтожаемые в рубке на берегу, захватчики гибли тысячами. Они никому не давали пощады, и с ними обошлись беспощадно.
От подножия гряды холмов до самых берегов Тибора долина была завалена трупами, а река, воды которой покраснели от крови, уносила вдаль погибших. Из девятнадцати сотен рыцарей, выступивших с Конаном в поход на юг, уцелело, чтобы похвастаться своими шрамами, едва ли пятьсот человек, а потери среди лучников и копейщиков были ужасающими. Но огромная и блистательная армия Страбонуса и Амальруса была вырублена под корень и прекратила существование, причем спасшихся и бежавших оказалось намного меньше, чем павших.
Пока у реки продолжалась бойня, финальный акт жестокой драмы разыгрывался на другом берегу. Среди тех, кто сумел переправиться на луг по плавучему мосту до того, как он был разрушен, оказался и Тсота, промчавшийся как ветер на внушающем суеверный ужас поджаром жеребце, за которым не мог угнаться ни один обычный конь. Безжалостно сбивая с ног и друзей и врагов, он добрался до южного берега, и беглый взгляд, брошенный им через плечо, показал, что за ним гонится мрачный всадник на огромном черном скакуне. Канаты уже были перерублены, и лодки начали расцепляться, расходясь в стороны, но Конан и не подумал остановиться, бесстрашно заставляя своего коня перепрыгивать с одной палубы на другую, словно человек, перебирающийся по льдинам. Тсота прошипел злобное проклятие, но черный жеребец совершил последний прыжок и, заржав от напряжения, выскочил на южный берег. Колдун повернул своего коня и пустил его вскачь по лугу, удаляясь от реки, а вслед за ним помчался король, пришпоривая своего скакуна и размахивая тяжелым мечом, с которого срывались на траву ярко-алые капли.
Они скакали, преследуемый и преследователь, и черный жеребец никак не мог сократить разделявшее их расстояние, хотя и выкладывался из последних сил. Они мчались прямо в заходящее солнце, сквозь пелену смутных и призрачных теней, пока шум бойни окончательно не стих вдали. И тогда в небе появилась черная точка, которая по мере приближения превратилась в гигантского орла. Спикировав на них с небес, он нацелился прямо в голову коня Тсоты, который заржал и встал на дыбы, сбросив своего всадника на землю.
Колдун вскочил на ноги и повернулся лицом к своему преследователю. Глаза его были похожи на зрачки обезумевшей змеи, а лицо превратилось в оскаленную морду дикого зверя. В каждой руке он держал сгустки сверкающего огня, и Конан понял, что это – смерть.
Король спешился и подошел к своему врагу. Доспехи его грозно лязгали при каждом шаге, а с меча по-прежнему капала кровь.
– Вот мы и встретились снова, колдун! – яростно выкрикнул он.
– Прочь! – завизжал Тсота, уподобившись бешеному шакалу. – Я сожгу мясо на твоих костях! Ты не сможешь пленить меня, даже если разрубишь на куски – моя плоть и кости вновь воссоединятся, и тогда тебя ждет смерть! Я чую здесь руку Пелиаса, но я бросаю вызов вам обоим! Я – Тсота, сын…
Конан шагнул вперед, настороженно прищурившись, и взмахнул мечом. Тсота отвел правую руку, а потом резко послал ее вперед, и король быстро пригнулся. Что-то просвистело у него над шлемом и гулко взорвалось за спиной, обжигая землю адским пламенем. Прежде чем Тсота успел метнуть в него огненный шар, который держал в левой руке, меч Конана перерубил его тощую шею. Голова колдуна слетела с плеч в фонтане крови, и фигура в развевающейся мантии неловко покачнулась и осела на траву, словно пьяная. Но безумные глаза продолжали испепелять Конана дьявольским огнем, губы зловеще дернулись, а руки заскребли по земле, словно пытаясь отыскать отрубленную голову. И вдруг в шелесте крыльев что-то огромное упало с неба – это оказался орел, напавший на коня Тсоты. Он схватил могучими когтями окровавленную голову и взмыл в небо, а Конан оцепенело замер на месте, потому что из клюва птицы раздался рокочущий человеческий смех, в котором нельзя было не узнать голос чародея Пелиаса.
А затем случилось нечто страшное. Обезглавленная фигура поднялась с земли и, шатаясь из стороны в сторону, побежала на негнущихся ногах за птицей, которая уже превратилась в далекую точку и растаяла в сумрачном небе. Конан стоял, словно статуя, и смотрел вслед быстро удаляющейся фигуре, пока ее не поглотили лиловые вечерние сумерки, уже запятнавшие яркую зелень луговой травы.
– Клянусь Кромом! – Его могучие плечи непроизвольно передернулись. – Чума и мор на эту колдовскую вражду! Пелиас по-доброму обошелся со мной, но я ничуть не пожалею, если мы с ним никогда более не встретимся. Дайте мне честный меч и честного врага, в плоть которого я мог бы его погрузить. Проклятье! Чего бы я только не отдал сейчас за кувшин вина!
Башня Слона
1
Факелы угрюмо и мрачно освещали бурное гулянье на Болоте, где воры Востока устроили ночной карнавал. Здесь, на Болоте, они могли бражничать и веселиться, как им заблагорассудится, потому что честные люди десятой дорогой обходили эти кварталы, а стражники, которым щедро платили полновесным золотом, старались не вмешиваться в их забавы. По кривым немощеным улочкам, усеянным кучами отбросов и зловонными лужами, покачиваясь, бродили пьяные гуляки. В глубоких подворотнях сверкала сталь – там волки охотились на волков, а из темноты доносился пронзительный визгливый смех распутных женщин и звуки ударов. Из разбитых окон и распахнутых настежь дверей сочился багровый свет факелов, а запахи дешевого вина и немытых тел, звон кружек, стук кулаков по столам и обрывки непристойных песен, доносящиеся оттуда, ударяли в лицо, сбивая с ног.
В одном из таких притонов веселье достигло такого накала, что от него содрогался закопченный потолок. Здесь собралось самое последнее отребье – ловкие карманники, коварные похитители детей, кичливые бандиты и головорезы со своими подругами и женщины с пронзительными и скрипучими голосами в безвкусных и аляповатых нарядах. Преобладали местные жулики и негодяи – смуглые темноглазые заморийцы с кинжалами на поясах и вероломством в сердце. Впрочем, их компанию разбавляли волки из других стран и народов. Сидел здесь и изменник из Гипербореи, неразговорчивый опасный гигант с огромным мечом на перевязи – потому что сталь на Болоте носили открыто. Был тут и шемитский фальшивомонетчик с орлиным носом и завитой иссиня-черной бородой. На коленях рыжеволосого гундерландца – явного наемника, дезертира из какой-то разгромленной армии – сидела нахальная девица из Бритунии, а жирный огромный негодяй, чьи непристойные шуточки вызывали приступы громового хохота у сотрапезников, был профессиональным вымогателем из отдаленного Котха, вознамерившимся обучить искусству похищения женщин заморийцев, которые от рождения разбирались в этом ремесле намного лучше него.
Мужчина оборвал себя на самом интересном месте – он только что смачно расписывал прелести предполагаемой жертвы – и сунул нос в огромную кружку с элем. Затем, слизывая пену с толстых губ, он продолжал:
– Клянусь Белом, богом всех воров, я покажу им, как надо воровать девчонок; я домчу ее до границы с Заморой еще до рассвета, а там ее уже будет поджидать караван. Триста монет серебром – вот сколько мне пообещал конт[6] из Офира за холеную и гладкую бритунку из высшего света. Я несколько недель скитался по приграничным городам, прикидываясь нищим, прежде чем нашел ту, что мне нужна. А уж красива, чертовка, пальчики оближешь!
И он слюняво причмокнул, выражая тем самым свое неподдельное восхищение.
– Я знаю лордов в Шеме, которые отдали бы за нее тайну Башни Слона, – заявил он, возвращаясь к своему элю.
Прикосновение к рукаву его туники заставило вымогателя повернуть голову и нахмуриться, выражая недовольство тем, что его прервали. Он увидел перед собой высокого и крепко сбитого молодого человека, выглядевшего здесь столь же неуместно, как серый волк выглядит в стае помойных крыс. Дешевая туника не скрывала атлетической фигуры, литых широких плеч, массивной выпуклой груди, тонкой талии и бугрящихся канатов мускулов на руках. Тело его покрывал ровный коричневый загар, а на лице выделялись яркие синие глаза; на широкий лоб падала прядь непокорных черных волос. На поясе у него висел меч в потертых кожаных ножнах.
Котхиец непроизвольно отпрянул. Молодой человек не принадлежал ни к одной из известных ему народностей.
