Хрупкие вещи - Гейман Нил

Снаружи выли лорды-вампиры, мучаясь голодом и недовольством – бросались на дверь в ненасытной ярости, но замки были прочны, и Амелия надеялась, что они все-таки выдержат.

Что ей сказал лесоруб? Теперь, в час нужды, его слова всплыли в памяти, как наяву – словно он стоял рядом, буквально в нескольких дюймах, и его мужской запах, запах честного трудового пота, обвевал ее, словно аромат густых пряных духов, и она слышала его слова, как будто он шептал ей на ухо: «Я не всегда был простым лесорубом, барышня, – сказал он. – Когда-то у меня было другое имя. И другая судьба, не имевшая ничего общего с рубкой деревьев. Ты должна знать... в секретере есть потайное отделение... по крайней мере так говорил мой двоюродный дед, когда напивался не в меру...»

Секретер! Ну, конечно!

Амелия бросилась к старому письменному столу. Поначалу она не сумела найти никаких потайных отделений. Она принялась выдвигать все ящики и тогда обнаружила, что один из них был намного короче всех остальных. Амелия просунула тонкую руку в пустое пространство, где раньше был ящик, нащупала кнопку и яростно на нее надавила. Что-то щелкнуло, и в руку Амелии упал туго свернутый свиток.

Он был перевязан черной лентой, посеревшей от пыли. Дрожащими пальцами Амелия развязала узел, развернула бумагу и принялась читать, с трудом разбирая старинный почерк, пытаясь проникнуть в смысл древних слов. Ее прекрасное лицо стало мертвенно-бледным, фиолетовые глаза затуманились ужасом.

Изголодавшиеся вампиры продолжали ломиться в комнату. Амелия не сомневалась, что дверь долго не выдержит. Ни одна дверь не удержит их вечно. Они ворвутся сюда, и она станет для них добычей. Если только... если только...

– Прекратите! – закричала она, и ее голос дрогнул. – Я отрекаюсь от вас, ото всех, и прежде всего – от тебя, Князь Мертвечины. Именем древнего договора между твоими людьми и моими.

Грохот и вой прекратились. Потрясенная тишина опустилась на мир. А потом из-за двери раздался хриплый надтреснутый голос:

– Договор?

И еще около дюжины призрачных голосов зашептали нестройным хором:

– Договор, договор, – шелестом неземных звуков.

– Да! – выкрикнула Амелия Эрншоу, и теперь ее голос был тверд. – Договор.

Ибо свиток, столько лет скрытый от мира, и был договором, заключенным еще в незапамятные времена – нерушимым и страшным, – между Владельцами Дома и обитателями склепа. В нем были исчислены и описаны все кошмарные ритуалы, соединившие два клана в веках – обряды крови, и соли, и еще многого сверх того.

– Если ты прочла договор, – сказал глухой голос из-за двери, – значит, ты знаешь, за чем мы пришли, дочь Хьюберта Эрншоу.

– Вы пришли за невестами.

– Да, за невестами! – прошелестело с той стороны. – За невестами, за невестами! – Шепот все нарастал, растекался по дому призрачным эхом, и, казалось, уже все пространство содрогается в ритме этих слов, бьющихся пульсом тоски, и любви, и неизбывного голода.

Амелия закусила губу.

– Хорошо. Вам нужны невесты. Я приведу вам невест. У нас будут невесты, у всех.

Она говорила тихо, но они услышали ее. За дверью вновь воцарилось безмолвие – глубокая, бархатная тишина. А потом призрачный голос прошипел:

– А может, попросим еще на гарнир этих вкусных рогаликов? Как вы считаете, она не откажет?

Горячие слезы жгли глаза. Молодой человек отодвинул исписанный лист и швырнул перо в стену. Брызги чернил легли темными точками на белый мраморный бюст прапрапрапрадеда. Огромный печальный ворон, сидевший на мраморной голове, испуганно встрепенулся, едва не сорвался с насеста, бешено замахал крыльями и все-таки удержался. Потом неуклюже переступил с лапы на лапу и недобро уставился на человека одним черным глазом.

– Это невыносимо! – воскликнул молодой человек. Он был бледен, его била дрожь. – Я не могу. Никогда не смогу. Клянусь... э... – Он замешкался, перебирая в уме подходящие к случаю проклятия и клятвы из обширных семейных архивов.

Ворона это явно не впечатлило.

– Прежде чем начнешь клясться, и проклинать, и, может быть, поднимать из могил уважаемых почтенных предков, упокоившихся в мире и, надо сказать, заслуживших свой вечный покой, ответь мне, пожалуйста, на один очень простой вопрос. – Голос ворона был похож на стук камня о камень.

Молодой человек удивленно смотрел на птицу. Всем известно, что вороны разговаривают, но этот ворон не разговаривал еще ни разу, и никто даже не ждал, что он может заговорить.

– Да, конечно. Задавай свой вопрос.

Ворон наклонил голову набок.

– Тебе нравится это писать?

– Что – это?

– То, что ты пишешь. Отражение жизни. Иногда я читаю твои, так сказать, произведения. Тебе нравится это писать?

Молодой человек внимательно посмотрел на птицу.

– Это литература, – объяснил он, словно беседовал с ребенком. – Настоящая литература. Настоящая жизнь. Наша действительность, как она есть. Задача писателя – показать людям мир, в котором они живут. Мы держим для них зеркала.

Молния расколола ночное небо. Молодой человек выглянул в окно: в ослепительной вспышке небесного пламени силуэты скрученных голых деревьев, похожих на черные кости, и руины аббатства на дальнем холме казались особенно мрачными и зловещими.

Ворон прочистил горло.

– Я спросил, тебе нравится это писать?

Молодой человек посмотрел на птицу, потом отвел взгляд и молча покачал головой.

– Вот поэтому ты и пытаешься убивать свои вещи насмешкой, – заявил ворон. – Когда ты делаешь злую сатиру на избитые фразы и однообразные серые будни, в тебе говорит не сатирик. Все дело в скуке. Тебе наскучили обыденность и повседневность. Тебя уже не возбуждает жизнь, как она есть. Неужели ты не понимаешь? – Ворон помедлил, поправляя клювом топорщившееся перо, а потом строго спросил: – А ты никогда не задумывался... может быть, тебе стоит начать писать фэнтези?

Молодой человек рассмеялся.

– Фэнтези?! Слушай, я пишу настоящие книги. Настоящую литературу. Фэнтези – это не жизнь. Эзотерические мечты, красивые выдумки, которые меньшинство пишет для меньшинства, это...

– Это то, что ты стал бы писать, если бы понимал, что для тебя хорошо, а что плохо.

– Я приверженец классической школы, – сказал молодой человек и указал на книжную полку с образцами бессмертной классики. «Тайны замка Удольфо», «Замок Отранто», «Рукопись, найденная в Сарагосе», «Монах» и так далее. – Это литература.

– Никогда, – сказал ворон. И больше он не произнес ни слова, отныне и впредь. Ворон сорвался с бюста, расправил крылья и вылетел из кабинета – в темноту, ждущую за распахнутой дверью.

Молодой человек зябко повел плечами. Потом перебрал в уме стандартные темы фэнтези: автомобили, игра на бирже, сезонные транспортные билеты, домохозяйки и полицейские, советы психологов и реклама моющих средств, подоходный налог, дешевые рестораны, глянцевые журналы, кредитные карточки, уличные фонари и компьютеры...

– Да, это чистой воды эскапизм, – сказал он вслух. – Но не в этом ли главное стремление человека: порыв к свободе, тяга избегнуть обыденности?

Молодой человек вернулся к письменному столу, собрал страницы своего незаконченного романа и безо всякого сожаления убрал их в нижний ящик стола: к пожелтевшим старинным картам, зашифрованным загадочным завещаниям и документам, подписанным кровью. Пыль взметнулась потревоженным облаком, молодой человек закашлялся.

Он взял новое перо, заострил его перочинным ножом. Окунул кончик пера в чернильницу. И снова начал писать:

Амелия Эрншоу отрезала два ломтика серого хлеба с отрубями, положила их в тостер и нажала на кнопку ВКЛ. Она настроила таймер на «сильно поджаристый», как любит Джордж.

Сама Амелия любила чуть-чуть подрумяненные золотистые тосты, без коричневой корочки. И ей больше нравился не серый, а белый хлеб, пусть даже в нем не было никаких витаминов и прочих полезностей. Она не ела белого хлеба уже лет десять.