Анджей Сапковский - Дорога без возврата (сборник)

– Не понимаю, о чем вы.

– Это я вам расскажу. Вы думаете, что если маньяк с огородов приходится вам родственником или кем-то близким, то вы не будете нести уголовную ответственность за его сокрытие. Возможно. Но, кроме уголовной ответственности, есть еще другая ответственность. Если окажется, что вы прикрывали маньяка-убийцу, то ни в этой больнице, ни в какой другой больнице этого направления во всем мире вам уже не работать. Спасти вас может только здравый смысл. Жду, когда пани его проявит.

– Пан… Повторяю, что я не знаю, в чем тут дело, – опустила голову Иза. – Это был не мой голос, слышите? Похожий, но не мой. Это был не мой стиль речи. Я так не говорю. Можете спросить кого вам угодно.

– Спрашивал, – сказал Нейман. – Множество людей вас узнали. Кроме того, я знаю, с какого аппарата звонили. Подумайте серьезно, пани Иза. Пожалуйста, перестаньте руководствоваться эмоциями. Мы имеем дело с убийством, со зверским убийством, убийством людей. Людей, понимаете? Вы понимаете, что этого нельзя оправдать ничем, и уж тем более заботой о благе животных. Это преступление – типичное проявление реакции параноика, маньяка. Отомстил за кота, убил детишек, которые его мучили. А завтра он прикончит кого-нибудь, кто бьет собаку. Послезавтра порешит вас, когда вы раздавите жужелицу на тротуаре.

– О чем вы говорите?

– Я утверждаю, что вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Потому что вам известно, кто это сделал и почему он это сделал. Потому что вы его лечили или же будете лечить и знаете, в чем состоит, я извиняюсь, задвиг вашего пациента. Это кто-то, прошу прощения, задвинутый на пункте хорошего отношения к животным.

– Пан Нейман, – сказала Иза, ее трясло, она уже не могла справиться с дрожью в руках и тяжестью в груди. – Сами вы задвинутый. Прошу прощения. Арестуйте меня. Или оставьте меня в покое.

Нейман встал. Стажер Здыб встал тоже.

– Жаль, – сказал комиссар. – Жаль, пани Иза. Если вы все же решитесь, прошу мне позвонить.

– Не на что мне решаться, – сказала Иза. – И я не знаю вашего номера.

– Ах так. – Нейман покачал головой, глядя ей в глаза. – Понял. Жаль. До свидания, пани Иза.

– Пан Хенцлевский, – сказал комиссар полиции Нейман. – Мне казалось, что я имею дело с серьезным человеком…

– Эй! – Адвокат предупреждающе вскинул руки. – Не забывайтесь. Мы не в комиссариате. Что вы имеете в виду, чума вас забери?

– Видите ли, – сказал стажер Здыб, не скрывая злости. – Столько было анекдотов о милиционерах и так мало об адвокатах. А выходит, что зря.

– Еще слово, и я выставлю вас обоих за дверь, – спокойно сказал Хенцлевский. – Это что за разговорчики? Что вы себе позволяете, господа милицейские?

– Полицейские, будьте добры.

– Горе-полицейские. Убийца моего сына ходит себе на свободе, а вы тут приходите молоть всякий вздор. Ну, короче, ближе к телу. Мое время – деньги, господа.

– Слишком много вы говорите, – сказал Нейман. – Как заведетесь, так остановиться не можете. С нами говорите, а что еще печальнее – и с другими. И из-за этого рыпнулось все дело, господин адвокат.

– Что рыпнулось? Яснее, пожалуйста.

– Фамилия Пшеменцка вам что-нибудь говорит? Доктор Пшеменцка, из психушки.

– Нет у меня знакомых психов. Это кто такая?

– А та самая, кто знает обо всем, что мы запланировали. Не от нас. Выходит, что знает она об этом от вас. А если это так, значит, не она одна.

– Вздор, bullshit, – выпрямился Хенцлевский. – О плане знают только я и вы двое. Я не говорил об этом никому. Это вы все ныли и охали, что не можете ничего сделать без ведома начальства. И, стало быть, вы поставили в известность начальство, а начальство скорее всего поставило в известность полгорода, в том числе и доктора Пшесменцку, или как ее там. Quod erat demonstrandum, или что и требовалось доказать. Увы, господа. И вы ошиблись, пан Здыб. В анекдотах о милиции – довольно много правды.

– Не говорили мы никому ни о чем, – покраснел стажер. – Никому, слышите? Ни жене, ни начальству. Никому.

– Ладно, ладно. Чудес не бывает. Разве что… Эта врачиха из психушки, как вы говорите, могла вас просто подловить. Блефовать. Что она вам говорила? Когда? При каких обстоятельствах?

– Послушайте сами. Дай магнитофон, Анджей.

Они сидели, куря сигарету за сигаретой. Нейман наблюдал, как в доме напротив лысый тип с помощью нескольких дружков устанавливает на балконе огромную тарелку, с виду – вылитая спутниковая антенна. С соседнего балкона, на котором стояла ярко раскрашенная лошадка на полозьях, переползла к сборщикам пестрая морская свинка. Лысый, не выпуская тарелки, пнул ее ногой. Свинка свалилась с балкона. Нейман не встал посмотреть, что с ней сталось. Это был восьмой этаж.

– Та-ак, – сказал адвокат, прослушав запись до конца. – У нее что, не все дома, у этой врачихи? Знаете этот анекдот…

– Знаем, – сказал стажер Здыб.

– Завеса. Какая завеса? И этот… веал, или как его там… Невнятица какая-то. Эта докторша… Пшесмыцка?

– Пшесменцка.

– Вы ее знаете? Проверяли?

– Проверяли. Молодая, без большой клинической практики, мало контактов с пациентами. Занимается какими-то исследованиями. Чем-то очень сложным, холера, это связано с волнами мозга, нейронами, не помню.

– Безумная пани доктор Франкенштейн, – скривился адвокат. – Знаете что? Я бы все это не брал в голову.

– А я наоборот, – сказал Нейман. – Скажу больше, уже взял. Пан Хенцлевский, у нас еще не все закончилось, чистка продолжается. Кто-то, может, холерно заинтересован меня подсидеть. Слегка подперченная врачиха – такое же орудие провокации, как любое другое, не хуже, не лучше. Я должен это проработать.

– Вы эгоцентрик, пан Анджей, – заметил Хенцлевский. – Ваша персона в этом деле, извините, имеет мало значения.

– Будь оно так, – усмехнулся комиссар, – я бы нисколько не убивался. Но и вы, дорогой пан Хенцлевский, пожалуй, заблуждаетесь. После звонка пани доктора голову даю на отсечение, что вашего сына убил буйнопомешанный. Никакая это была не месть. Не важно, кого и для чего вы защищали во время военного положения и скольким секретарям вставили перо в зад. Вы не Пясецкий. Извините.

– Вывод? – Адвокат слегка покраснел.

– Просто как пареный веник. Если это сумасшедший, то с точки зрения закона он человек больной. Больной, понимаете, пан адвокат?

– Когда я слышу такие вещи, – вспылил Хенцлевский, – то у меня зубы скрежещут! Больной, сукин сын! Он моего Мачека… Больной!

– Я‑то вас понимаю. У меня тоже скрежещут. Но нам ничего не удастся сделать, и это однозначно сказала та врачиха. Предположим, что она блефовала, что ничего не знает о нашем плане. Но она могла догадываться, когда меня предостерегала. Она однозначно меня предостерегала.

– Вы отыскали в ее невнятице предостережение? И какое?

– Не притворяйтесь. Она меня предостерегала, чтобы я не пробовал взять этого психа как мороженое мясо. Я могу его арестовать, воспользовавшись нежными уговорами, надеть на него смирительную рубаху и передать специалистам. На лечение.

– Вы перепуганы, пан Анджей, и поэтому все неправильно понимаете. – Адвокат переплел пальцы. – Я тоже слушал эту запись. И в ней имеет кардинальное значение нечто совсем другое. Послушайте меня. Давайте поиграем. Я буду вами, а вы – вашим полковником или там инспектором полиции, как это сейчас называется, если я не ошибаюсь. Докладываю, пан инспектор полиции. Я проанализировал странный разговор с пани доктор Икс. Меня удивило, что она многократно употребляла слова, из которых следовало, что подозреваемый буйный помешанный очень опасен. Это настолько глубоко засело в моем подсознании, что, когда дело дошло до встречи лицом к лицу, у меня нервы сдали. Видя, что он на меня нападает с опасным орудием, я воспользовался служебным оружием, не переходя границ самообороны. Как? Хорошо получилось, пан инспектор? Хорошая интерпретация?

– Засуньте эту интерпретацию себе в задницу, – спокойно проговорил Нейман. – Так, разумеется, сказал бы мне мой инспектор. Господин адвокат, вы хорошо знаете, что означает необходимая самооборона в случае вооруженного полицейского, который к тому же знает, что имеет дело с человеком не вполне вменяемым. Это вам не Америка. Я не намерен идти под суд.

Адвокат задумался и больше минуты молчал.

– Ну ладно, – сказал он наконец. – Возможно, пан Нейман, вы действительно правы. Итак, что будем делать?

– Расторгнем соглашение.

– Ну, тут вы несколько далеко зашли, вам не кажется? Я понимаю, ни стрельба, ни какие-либо другие серьезные действия не входят в сценарий. Но псих может оказать сопротивление. Сбежать. Может споткнуться и здорово расшибиться. Я о таких случаях слышал, наслышался от моих клиентов. A propos, знаете ли вы, сколько моих клиентов проживает в Варшаве?