Энтони Райан - Песнь крови
– Говорят, есть и другие пророчества, – ответил он.
– Пророчества? – Тварь, что прежде была Баркусом, разразилась хриплым, скрежещущим хохотом. – О, как же мало вам известно! Всем вам, пытающимся записать свои жалкие потуги на мудрость и именующим их «писанием», когда это всего лишь бред безумцев, алчущих власти!
– Испытание глушью. Ты тогда им овладел, да?
Тварь, носящая лицо Баркуса, ухмыльнулась.
– Он так отчаянно хотел жить! То, что он нашел Дженниса, было даром жизни, но его братские чувства были столь сильны, что он не смог заставить себя сделать то, что было необходимо.
– Он нашел тело Дженниса замерзшим, без плаща.
Тварь расхохоталась вновь, грубо и хрипло, смакуя собственную жестокость.
– Его тело и его душу. Дженнис был все еще жив. Он умирал от холода, но еще дышал и шепотом умолял Баркуса спасти его. Разумеется, сделать бы он ничего не смог, а он был голоден, страшно голоден. Голод творит с человеком странные вещи, напоминает ему, что он просто зверь, зверь, которому нужно жрать, а мясо есть мясо. Искушение сводило его с ума, голод толкнул его за грань безумия, и он побрел прочь и лег в снег, чтобы умереть.
«Хентес Мустор, Одноглазый, тот плотник, что сжег дом Ам Лина – все они побывали на грани смерти…»
– Смерть открывает тебе путь.
– Они взывают к нам сквозь ненавистную пустоту. О, этот жалобный зов души в преддверии смерти! Словно блеяние потерявшегося ягненка, привлекающее волка. Но овладеть можно не всяким – лишь теми, кто наделен семенем злобы и даром могущества.
– В Баркусе не было злобы.
Снова ядовитый хохот.
– Может, и есть такой человек, в чьем сердце нет злобы, но я его пока не встречал. Баркус свою злобу прятал так глубоко, что сам едва знал, что она существует. Она сидела в его душе вредоносным червем и ждала, пока ей дадут пищу, ждала меня. Понимаешь, то был его отец – отец, который отослал его прочь, который ненавидел его дар и завидовал ему. Он видел удивительные вещи, которые мальчишка умел творить из металла, и жаждал могущества. Так всегда бывает с теми из нас, кто наделен дарами. Верно ведь, брат?
– И ты все время был при нем? Каждое слово, произнесенное с тех пор, каждый поступок, каждое доброе дело… Мне не верится, что все это был ты.
Тварь пожала плечами:
– Да верь во что хочешь. Они встречаются со смертью, мы их забираем, и с тех пор они наши. Мы знаем все, что знают они, так проще поддерживать личину.
Песнь крови затянула слабую, но противную нотку.
– Врешь. Хентес Мустор ведь не был полностью в твоей власти, верно? Вот почему ты убил его прежде, чем он успел рассказать мне ту ложь, которую ты нашептал ему голосом его бога. А когда ты явился за аспектом Элерой, в твоей власти было трое людей, но атаковали они порознь – несомненно, потому, что ты был занят аспектом Корлином в Доме Четвертого ордена, и это тебя отвлекало. Не думаю, что ты способен полностью контролировать более чем один разум одновременно. Могу поручиться, что от твоей власти можно избавиться.
Тварь кивнула головой Баркуса.
– Боевое Зрение – действительно могучий дар. Очень скоро ты окажешься близок к смерти, и один из нас явится и овладеет им. Лирна тебя любит, Мальций тебе доверяет. Кто лучше тебя сумеет направлять их в грядущие смутные годы? Интересно, что за злоба таится в твоей груди? Кого ты ненавидишь? Быть может, мастера Соллиса? Или Януса с его бесконечными интригами? Или свой орден? В конце концов, это ведь они отправили тебя сюда, чтобы изгнать меня, и таким образом лишили женщины, которую ты любишь. Скажи мне, что в тебе нет злобы, брат!
– Но если вам нужна моя песнь, отчего же вы тогда уже дважды пытались меня погубить? Зачем послали наемников в Урлиш, чтобы убить меня во время испытания бегом, зачем послали ко мне в комнату сестру Хенну в ночь резни аспектов?
– Для чего нам наемники? А сестру Хенну снарядили второпях: так некстати оказалось обнаружить тебя в Доме Пятого ордена именно в ту ночь, прежде чем мы поняли, какое могущество ты способен нам дать! Кстати, она передает тебе привет. И очень жалеет, что не смогла явиться сюда.
Он ждал подсказки от песни крови, но ответом была тишина. Тварь не лгала ему.
– Но если не вы, то кто же?
Он осекся, когда до него вдруг дошло, принесенное отчаянным аккордом песни крови: страх брата Харлика в разрушенном городе. «Вы явились сюда, чтобы убить меня?»
– Седьмой орден… – пробормотал он вслух.
– А ты что, и впрямь думал, будто это всего лишь кучка безобидных мистиков, которые трудятся во благо вашей дурацкой веры? Нет, у них свои планы и свои методы. Не обманывай себя: они не колеблясь попытаются тебя убить, если ты окажешься для них препятствием.
– Тогда почему же они с тех пор не пытались напасть на меня?
Тварь шевельнула телом Баркуса в плохо скрываемом беспокойстве:
– Время тянут, выжидают удобного случая.
Снова вранье, подтвердила песнь крови. «Волк! Седьмой орден натравил на меня наемников, но волк их убил». Быть может, они это восприняли как свидетельство некоего Темного благословения, защиты, дарованной силой, которой они страшились? Вопросы… Как всегда, новые и новые вопросы.
– Ты когда-нибудь был человеком? – спросил он у твари. – У тебя было имя?
– Имена много значат для живых. Но для тех, кто ощутил бездонный холод пустоты, это все детские побрякушки.
– Так, значит, когда-то ты был живым. У тебя было собственное тело.
– Тело? О да, у меня было тело. Терзаемое дикой глушью, изморенное голодом, гонимое ненавистью на каждом углу. У меня было тело, рожденное от изнасилованной матери, которую звали ведьмой. Нас выгнали из дома, потому что ее дар позволял ей менять ветер. Мужчина, который был мне отцом, солгал и сказал, будто она воспользовалась Тьмой, чтобы принудить его лечь с нею. Солгал, будто отказался остаться с нею, когда заклятие развеялось. Солгал, что она воспользовалась своим даром, чтобы в отместку погубить урожай. Они прогнали нас в лес, швыряясь камнями и гнильем, и в лесу мы жили, подобно зверям, пока голод и холод не отобрали ее у меня. Но я остался жить, скорее зверем, чем мальчиком, я забыл язык и людские обычаи, забыл обо всем, кроме мести. И со временем я отомстил, отомстил в полной мере!
– «Он призвал молнию, и деревня сгорела, – процитировал Ваэлин. – Люди кинулись было к реке, однако он заставил ее разлиться от дождей, и берега не выдержали и рухнули, и людей унесло течением. Но его мести все было мало, и он призвал ветер с далекого севера, чтобы ветер сковал их льдом».
Тварь изобразила улыбку, леденящую улыбку: в ней не было ни капли жестокости, одно только счастливое воспоминание.
– Я до сих пор помню его лицо, лицо своего отца, вмерзшего в лед, глядящее на меня из глубин реки. Я помочился на него!
– Ведьмин Ублюдок! – прошептал Ваэлин. – Ведь этой истории, наверно, уже лет триста!
– Время – такая же иллюзия, как и твоя вера, брат. Заглянув в пустоту, ты увидишь, насколько все огромно и мелко одновременно, в один-единственный миг ужаса и изумления.
– А что это? Та пустота, о которой ты толкуешь?
Улыбка твари вновь сделалась жестокой.
– Ваша вера зовет ее «Вовне».
– Лжешь! – бросил он, хотя песнь не издала ни звука. – Вовне царит бесконечный покой, безграничная мудрость, тонкое единство с вечными душами Ушедших.
Губы твари дрогнули, а потом она принялась хохотать. Громкие взрывы искреннего веселья далеко разносились над берегом и морем. У Ваэлина зачесались руки выхватить кинжал, припрятанный в сапоге, и он не без труда сдержал это желание, слушая, как тварь продолжает хохотать. «Рано еще…»
– Ох! – тварь потрясла головой, утерла слезинку, выкатившуюся из глаза. – Ну и дурень же ты, братец!
Он подался вперед. Лицо того, что было его братом, выглядело багровой маской в свете костра. Он прошипел:
– Мы и есть Ушедшие!
Ваэлин ждал, когда отзовется песнь крови, но ответом было лишь ледяное молчание. Это было невозможно, это было кощунство, но тварь не врала.
– «Ушедшие ожидают нас Вовне, – процитировал он, ненавидя себя за отчаяние, звучащее в голосе. – Души, обогащенные полнотой и добродетелью своих жизней, они даруют мудрость и сострадание…»
Тварь расхохоталась снова: она буквально валилась со смеху.
– Мудрость и сострадание! В душах, что пребывают в пустоте, не больше мудрости и сострадания, чем в стае шакалов! Мы голодны и хотим жрать, и смерть – мясо для нас!
Ваэлин крепко зажмурился и вновь принялся читать наизусть:
– «Что есть смерть? Смерть – всего лишь врата, ведущие Вовне, к воссоединению с Ушедшими. Она есть конец и начало одновременно. Страшись ее и приветствуй…»
– Смерть приносит нам свежие души, которыми можно повелевать, и новые тела, которые можно подчинять нашей воле, которыми можно утолять нашу похоть, которые служат его замыслу!..
– «Что есть тело без души? Разложившаяся плоть, ничего более. Чти уход возлюбленных тобою, предавая их оболочки огню…»
