Холли Блэк - Самая темная чаща
Хэйзел скривилась:
– Даже пробовать не хочу. Я вообще понятия не имею, что это такое.
– Тогда подумай о брате, – совсем не строго сказал отец, взъерошив волосы дочери, будто считал ее милым несмышленышем. – Ведь ты бы хотела его поддержки, если бы сама следовала за мечтой?
– Моя мечта – вернуться домой, – заявила Хэйзел, скрестив руки на груди.
– Просто ты еще не нашла себе дела по душе, – улыбнулась мама.
Хэйзел-то нашла.
Только не представляла, как это объяснить.
«Это неправда, – хотелось возразить ей. – Мне по душе убивать чудовищ». Но маме не стоит об этом знать – да и вообще, глупо о таком рассказывать. Мама может ужаснуться или испугаться. Может начать следить, куда ходит и что делает дочь. Кроме того, так сладко хранить все в секрете… Ей нравилось думать о нем почти так же сильно, как чувствовать тяжесть меча в руке.
И если какая-то часть Хэйзел желала, чтобы родители защитили ее от необходимости убивать чудовищ, другая ее часть знала: это невозможно. Не то что бы папа с мамой ее не любили, просто не обращали внимания на многие вещи. Иногда – очень важные.
Они прожили в Филадельфии два года. Бен учился играть на всех подряд музыкальных инструментах (даже на рюмках и тубе) в школе своей мечты, а у Хэйзел появилось новое хобби – разбивать сердца.
Хэйзел была не самой лучшей, но и не самой худшей ученицей в классе. Возможно, она бы добилась успехов в спорте, но даже не удосужилась попробовать. Зато записалась на курсы самообороны и ходила на них после школы – отрабатывать приемы боя на мечах, которые учила по видео на Ютубе. Но в двенадцать девочка выяснила, в чем была хороша как никто другой: она могла заставить страдать любого мальчика.
Она смотрела на них и улыбалась, если они ловили ее взгляд.
Накручивала огненные локоны на палец и покусывала губу.
Подпирала грудь рукой или партой, или одним из тех ярких шелковых бюстгальтеров на косточках, которые уговорила купить маму.
Она плела всем и каждому, что у нее постоянные проблемы в школе: один или два раза это было правдой, а потом ее просто понесло.
Флирт для нее ничего не значил. У Хэйзел не было ни плана, ни цели. Просто что-то вроде самовыражения: способ быть замеченной там, где так легко превратиться в невидимку. Она никому не хотела делать больно. Хэйзел даже понятия не имела, что такое вообще возможно. Ей было двенадцать, она скучала и действительно не отдавала себе отчета в том, что делает.
Пока она флиртовала, Бен впервые влюбился – в мальчика по имени Керем Аслан. Они встречались каждый день после школы: шептались, делая уроки, украдкой целовались, когда думали, что на них никто не смотрит. Иногда Бен играл Керему отрывки из своих новых незаконченных песен, хотя раньше показывал их только Хэйзел. Она до сих пор помнила, как увидела Бена, выводящего имя возлюбленного на руке мокрым пальцем. Аслан, как лев из Нарнии. Керем действительно был немного похож на льва: золотисто-коричневые глаза и грива черных волос.
Раньше у Хэйзел с Беном все было общее, теперь же их почти ничего не связывало. Разные школы, разные друзья, разные истории; разное все. Хэйзел чувствовала себя несчастной, а Бен еще никогда не был таким счастливым.
А потом семья Керема обо всем узнала. Его родители позвонили папе и разговаривали так грубо, что он бросил трубку. Бен плакал за кухонным столом, уткнувшись лицом в сложенные руки, и неважно, сколько раз папа обнимал его и обещал, что все будет хорошо.
– Не будет, – шептал Бен, повторяя, что его сердце разбито навсегда.
На следующий день в обед Бен написал Хэйзел, что Керем избегает его и рассказывает гадости их общим друзьям. После школы девочка не пошла домой – решила зайти за братом. Хэйзел знала, что последним уроком у него было долгое индивидуальное занятие игры на флейте. После они могли бы пойти поесть мороженого с эспрессо – вдруг это бы его приободрило?
Она незаметно прошмыгнула мимо охранника и села на скамейку рядом с музыкальным классом. Девочка удивилась, увидев Керема Аслана с львиными глазами и львиным именем, который направлялся прямо к ней.
– Привет, сестричка, – сказал он. – Хорошо выглядишь.
Хэйзел улыбнулась. На автомате: наполовину в благодарность за комплимент, наполовину по-дружески. Улыбнулась, как и тысячу раз прежде.
– Знаешь, ты мне всегда нравилась. Когда я заходил к вам в гости, то всегда спрашивал, не хочешь ли ты пойти потусоваться с нами, но Бен отвечал, что ты занята. Он утверждал, что у тебя есть парень, – Керем говорил так, будто заигрывал, но она слишком хорошо его знала, чтобы допустить – у его слов двойное дно.
– Это неправда, – ответила Хэйзел. Она видела, как они с Беном, склонив друг к другу головы, шептались и смеялись, не обращая внимания на весь остальной мир.
– Значит, у тебя нет парня? – переспросил Керем. Она могла бы догадаться по его тону, что он специально не понял ее с первого раза, но ей все еще не верилось.
– Нет, я хотела сказать… – начала была она.
И вдруг, скосив взгляд вниз по коридору, он наклонился и поцеловал ее.
Она со столькими флиртовала, но это был ее первый поцелуй – не считая бабушек, престарелых тетушек, родителей и брата. Его губы оказались мягкими и теплыми, и хотя девочка не поцеловала его в ответ, она не сопротивлялась.
Плохо, что она растерялась. Поцелуй продлился всего мгновение, но все испортил.
– Прекрати! – крикнула она, отталкивая его.
На них уже таращилось несколько одаренных музыкантов. Из класса вышла учительница и спросила, все ли хорошо. Должно быть, Хэйзел закричала громче, чем думала.
Нет, ничего не было хорошо – Бен стоял тут же и смотрел на них. Через секунду Хэйзел увидела рюкзак на спине брата, пятки его черных ботинок и захлопывающуюся за ним дверь музыкального класса.
– Ты это специально! – накинулась Хэйзел на Керема. – Хотел, чтобы он увидел!
– Я же сказал, ты мне нравишься, – ответил Керем, приподнимая брови, но в его голосе не слышалось торжества.
Хэйзел не могла унять дрожь, пока ждала Бена возле класса, из-за двери которого лилась напряженная музыка. Она собиралась рассказать брату, что на самом деле произошло, и объяснить: она не хотела, чтобы Керем ее целовал. Но девочка не получила такого шанса: несколько минут спустя учительницу Бена свалил инфаркт, чуть ее не убивший. Примчалась скорая и родители Бена и Хэйзел. Бен не захотел ни с кем говорить, ни в школе, ни по дороге домой.
Он был расстроен, когда играл – возможно, даже сердит, – и сердце учительницы не выдержало. Хэйзел знала, что он винит себя, винит магию, а еще – ее.
Когда она поднялась в комнату Бена – попытаться вымолить прощение – дверь была открыта, а брат сидел на полу, баюкая левую руку.
– Бен? – позвала девочка. Тот поднял на нее испуганные, красные от слез глаза.
– Я больше не хочу играть, – выговорил он слабым голосом, и Хэйзел поняла, что надо было сделать с рукой, чтобы она висела вот так, как плеть. Он прищемил ее дверью. Возможно, не раз. Кожа стала не просто красной – фиолетовой, а пальцы торчали под каким-то неправильным углом.
– Мама! – закричала Хэйзел. – Мама!
– Это должно прекратиться, – сказал Бен. – Я должен прекратить. Кто-то должен остановить меня.
Они вызвали такси и повезли Бена в больницу, где врачи скорой помощи зафиксировали множественные переломы. А его наставник подтвердил, что тот больше не сможет играть – во всяком случае, долгое время. Ему придется подождать, пока кости не срастутся, а потом разрабатывать пальцы, чтобы к ним вернулась прежняя подвижность, быть очень осторожным и внимательным.
Бен никогда не говорил, что он сделал или почему он это сделал; Хэйзел тоже молчала. Но родители все поняли, и вскоре семья вернулась обратно в Фэйрфолд, к захламленному дому и старой жизни.
Бен не был ни осторожным, ни внимательным со своей рукой.
Он постоянно слушал музыку, буквально поглощал ее. Но после возвращения домой даже ничего не напевал. И больше не играл, а это означало, что когда в Фэйрфолде пропадал очередной турист, Хэйзел охотилась в одиночку.
Без него все было по-другому, и после такого долгого перерыва возвращаться в лес оказалось нелегко. Ремень, на котором она носила меч за спиной, стал ей короток. Теперь, хотя это и было непривычно, она вешала его на пояс, и ножны били ее по ноге, постоянно отвлекая. Хэйзел чувствовала себя глупым подростком, затеявшим детскую игру. Даже лес казался незнакомым. Тропинки обнаруживались совсем не там, где были раньше, и девочка постоянно ошибалась, пытаясь пробираться старой дорогой.
Но теперь Хэйзел стала выше и сильнее. Ее переполняла решимость сделать все самой и показать брату, что она в нем больше не нуждается; доказать самой себе, что все еще может быть рыцарем. Девочка знала: во время охоты на Народец фокус заключается в том, чтобы постоянно быть начеку и не забывать о коварстве фей. Даже трава под ногами может двигаться и водить тебя по кругу. Прежде чем выдвигаться, Хэйзел выворачивала носки наизнанку и забивала карманы толокном – так их с Беном, тогда еще совсем крошек, учила бабушка. Девочка была готова. Она должна была вернуться в лес. Должна была найти чудовищ. И сражаться с ними – с ними всеми – до тех пор, пока не доберется до самого страшного чудовища, таящегося в сердце леса. Чтобы навсегда покончить с убийствами; чтобы все всегда чувствовали себя в безопасности.
