Убийца Войн - Сандерсон Брендон
Он не был пьян. Не мог напиться.
– Что-то происходит. Ты замечаешь? – спросил Жаворонок. – Словно картина, из которой ты видишь всего уголок, как бы ни щурился и ни всматривался?
– Каждый день, ваша милость, – ответил Лларимар.
Он сидел на стуле возле кушетки Жаворонка. Как всегда, он хладнокровно следил за событиями, хотя Жаворонок уловил его неодобрение, когда очередная группа слуг сложила в углу несколько мраморных статуэток.
– И как же ты с этим справляешься?
– Я верю, ваша милость, что кому-то все ясно.
– Надеюсь, не мне, – заметил Жаворонок.
– Вы часть происходящего. Но оно гораздо больше вас.
Жаворонок нахмурился, глядя, как прибывают новые слуги. Вскоре помещение забьется добром, и никто не сможет ни войти, ни выйти.
– Признай, это странно, – махнул Жаворонок рукой в сторону груды картин. – Они теряют всю прелесть, когда свалены. В таком виде это лишь хлам.
Лларимар вскинул бровь:
– Ценность чего-либо определяется отношением, ваша милость. Если вы считаете эти вещи мусором, значит так оно и есть, и не важно, сколько другие готовы за них заплатить.
– В твоих словах таится некое нравоучение. Я не ошибся?
– Я в первую очередь жрец, – пожал плечами Лларимар. – Мы склонны к проповедям.
Фыркнув, Жаворонок махнул слугам.
– Достаточно, – сказал он. – Можете быть свободны.
Слуги, уже потерявшие надежду, мгновенно вымелись вон. Жаворонок и Лларимар остались одни средь залежей добра, которое собирали по всему дворцу и складировали здесь, в одной-единственной комнате.
Лларимар обвел их взглядом:
– Итак, зачем вам это понадобилось, ваша милость?
– Это мой вес, – ответил Жаворонок, отпив вина. – То, что я значу для людей. Они отдают мне свои богатства. Жертвуют дохами, чтобы я выжил. Подозреваю, многие даже умрут за меня.
Лларимар молча кивнул.
– И все, чего от меня хотят сейчас, – решить их судьбу. Воевать или сохранить мир? Что, по-твоему, правильно?
– Я не могу ратовать ни за то ни за другое, ваша милость, – сказал Лларимар. – Легко сидеть на месте и принципиально клеймить войну. Да, она ужасна. И тем не менее кажется, что все великие свершения не обошлись без прискорбных военных действий. Даже Панвойну, принесшую столько горя, можно считать первопричиной нынешнего господства Халландрена на территории вокруг Внутреннего моря.
Жаворонок согласился.
– Но нападать на братьев? – продолжил Лларимар. – Невзирая на провокации, я волей-неволей считаю, что это слишком. Сколько смертей и страданий готовы мы причинить, доказывая одно – мол, нас не запугаешь?
– И что бы ты выбрал?
– Мне, к счастью, не приходится выбирать.
– А если бы заставили? – спросил Жаворонок.
Лларимар немного подумал. Затем осторожно снял митру, обнажив голову с прилипшими от пота редеющими черными волосами. Он отложил церемониальный убор в сторону.
– Дорогой Жаворонок, я обращаюсь к вам не как жрец, а как друг, – произнес он тихо. – Жрец не вправе влиять на божество, ибо боится исказить будущее.
Жаворонок кивнул.
– И как другу, – сказал Лларимар, – мне действительно трудно решить, что делать. Я не участвовал в дебатах.
– Ты этим редко занимаешься.
– Я обеспокоен, – признался Лларимар, вытирая лоб платком и качая головой. – Не думаю, что можно пренебречь угрозой королевству. То, что Идрис – лагерь мятежников, обосновавшийся в наших границах, есть непреложный факт. Мы не трогали его много лет и терпели почти тиранический контроль над северными путями.
– Значит, ты за вторжение?
Помедлив, Лларимар мотнул головой:
– Нет. Нет, я не думаю, что даже восстание идрийцев оправдает резню из-за этих путей.
– Замечательно, – бесстрастно оценил Жаворонок. – Значит, воевать, но не нападать.
– По сути, да, – ответил Лларимар. – Мы объявляем войну, показываем силу и запугиваем их, пока не поймут, насколько рискованно их положение. Если вступить после этого в мирные переговоры, то, готов поспорить, мы добьемся более выгодного договора об этих путях. Они формально объявят свои притязания на наш трон, мы признаем их независимость. Разве каждый не получит свое?
Жаворонок погрузился в раздумья.
– Трудно сказать, – ответил он. – Это весьма разумное решение, но я не думаю, что сторонники войны его примут. Кажется, мы чего-то не учитываем, Шныра. Почему именно сейчас? Почему после свадьбы напряжение так возросло, хотя казалось, что мы должны объединиться?
– Не знаю, ваша милость, – сказал Лларимар.
С улыбкой Жаворонок встал.
– Ну так давай выясним, – предложил он, сверля первосвященника взглядом.
* * *Сири озлилась бы, не будь она в таком ужасе и не сиди в черной опочивальне одна. Отсутствие Сьюзброна казалось дикостью.
Она надеялась, что с наступлением ночи его все же пустят к ней. Но он, конечно, не пришел. Что бы ни замышляли жрецы, беременеть ей было необязательно. Они уже разыграли свою карту и заперли Сири.
Дверь скрипнула, и она села на постели, снова обретя надежду. Но это всего лишь стражник заглянул с очередной проверкой. Солдафонского вида хам из тех, что караулили ее последние несколько часов.
«Зачем поставили этих людей? – подумала она, когда дверь закрылась. – Что случилось с прежней охраной из безжизненных и жрецов?»
Так и оставаясь в нарядном платье, она упала на кровать и уставилась на балдахин. Упорно вспоминалась первая неделя во дворце, когда ее держали взаперти перед «свадебными торжествами». Было тяжко, но Сири знала, что заточение кончится. Сейчас даже не было уверенности, доживет ли она до утра.
«Нет, – подумала она. – Меня будут беречь, пока не родится „малыш“. Я – страховка. Если у них что-то разладится, им понадобится показать меня людям».
Слабое утешение. При мысли о полугодовой неволе с запретом с кем-либо видеться – иначе поймут, что она вовсе не беременна, – хотелось выть.
Но что она могла сделать?
«Вся надежда на Сьюзброна. Я научила его читать и придала нужную решимость, чтобы он вырвался из лап жрецов. Придется ограничиться этим».
* * *– Ваша милость, вы правда хотите это сделать? – неуверенно спросил Лларимар.
Присев на корточки в кустах, Жаворонок смотрел на дворец Милосердной. В большинстве окон царила тьма. Это было хорошо. Но стражей все равно собралось немало – богиня боялась нового вторжения.
И не зря.
Луна едва успела взойти. И висела почти так же, как видел Жаворонок накануне во сне – в том же сне, в котором узрел туннели. Неужели и правда символы? Сигналы из будущего?
Он все еще упирался. Правду сказать, ему и не хотелось верить в свою божественность. Слишком много ответственности. Но он не мог не считаться с видениями, даже если они являлись из подсознания. Ему придется проникнуть в подземные ходы под Двором богов. Выяснить, есть ли хоть что-то пророческое в его сновидениях.
Выбор момента виделся важным. Восходящая луна… разве что градус немного не тот.
«Пора», – решил Жаворонок, оторвав взгляд от неба. Приближался патруль.
– Ваша милость? – окликнул его уже сильно издерганный Лларимар.
Дородный первосвященник стоял рядом с Жаворонком на коленях в траве.
– Надо было взять меч, – задумчиво проронил бог.
– Ваша милость, вы не умеете им пользоваться.
– Мы этого не знаем, – возразил Жаворонок.
– Это глупо, ваша милость. Давайте вернемся во дворец. Если так нужно осмотреть эти туннели, можно нанять кого-нибудь в городе.
– Уйдет слишком много времени. – Патруль обходил здание с их стороны. – Ты готов? – спросил Жаворонок.
– Нет.
– Тогда жди здесь, – распорядился Жаворонок и стремительно снялся с места.
Через секунду до него донеслось шипение Лларимара:
– Призраки Калада!
Кусты зашуршали, жрец устремился следом.
«Надо же! Впервые слышу, как он бранится», – весело подумал Жаворонок, ощутив прилив сил. Он не оглядывался и знай себе мчался к распахнутому окну. Как в большинстве дворцов возвращенных, двери и окна были открыты. К этому понуждал тропический климат. Бодрый, как никогда, Жаворонок добежал до стены. Проскользнув в окно, он высунулся и протянул руку подоспевшему Лларимару. Тучный жрец пыхтел и потел, но Жаворонок сумел втащить его внутрь.
