Н. Джемисин - Держава богов
Городские богорожденные тоже неустанно трудились. Они и так многих спасли, переместив из города после первых же взрывов. А потом и еще многих, сумев уменьшить разрушения. Когда Древо падало, его корни почти вырвались из земли. Если бы пень выворотило, спасать оказалось бы уже некого – город превратился бы в огромную братскую могилу. Но их стараниями этого не произошло, а потом богорожденные трудились без устали. Они отправлялись на развалины, вынюхивая признаки угасающей жизни, укрепляли готовые рухнуть дома, обучали писцов и костоправов, передавая им магию, которая в последующие дни спасла немалое количество жизней. На помощь к городским подоспели боженята со всех концов земли и даже кое-кто из державы богов…
Невзирая на все усилия по спасению, из прежнего населения Неба-в-Тени уцелело всего несколько тысяч.
Что касается Шахар, то ее первое распоряжение в качестве нового главы семьи стало одновременно и глупым и блистательным: она велела открыть двери Эха для выживших. Гнев ложился костьми, оспаривая это решение, и в итоге добился, чтобы Шахар и порученных его заботам высокородных поместили в центральной части дворца – в Завитке и сопредельных строениях, где их могли охранять стражники Гнева и немногочисленные солдаты, прибывшие вместе с выжившими горожанами. Остальная часть Эха была отдана в распоряжение израненных и павших духом смертных, многие из которых еще были покрыты пылью и кровью. Они спали на чем придется и поглощали еду, появлявшуюся, когда ее желали. Слабое утешение в подобном горе, но, как говорится, чем богаты…
Затем Шахар срочно созвала внеочередное заседание Благородного Собрания и без обиняков попросила о помощи. Она сказала, что жители Тени смогут заново отстроить город, если им дадут время залечить раны и доставят необходимую подмогу. Но подмогу не только в виде провизии и припасов. Им потребуется то, что Арамери предоставить не в силах, – мир. И Шахар обратилась к собравшимся вельможам с просьбой отложить разногласия, отложить претензии к Арамери и вспомнить наилучшие принципы эры Светозарного. Говорят, то была потрясающей силы речь. И наилучшее тому доказательство – к ней прислушались. В течение первой же недели начали прибывать груженые караваны, а с ними многочисленные добровольцы, вызвавшиеся помочь. Ни о каком восстании больше не было и речи. Перемирие, понятно, было временным, но и на том спасибо.
Кстати, есть причины думать, что благородными двигало не только впечатление от блестящей речи Шахар. В небе появилось кое-что новенькое. И это кое-что приближалось.
Через неделю после пробуждения и достаточно окрепнув, я ушел из Эха. Ушел пешком. Кто-то из боженят – не знаю даже, кто именно, – проложил до самого берега созданные из день-камня мостки. Они тянулись от самого входа во дворец и были достаточно широки для повозок и вьючных животных. Мостки в подметки не годились изящным Вертикальным Вратам Неба, но, по крайней мере, свою задачу выполняли.
Дека, которому требовалась передышка в его напряженных трудах, решил прогуляться со мной. Я хотел было отговорить его, но, когда повернулся к нему и открыл рот, он с таким вызовом посмотрел на меня, что рот сразу захлопнулся.
Мы целый час шли по мосту, почти не разговаривая. В отдалении виднелся в утренней дымке сгорбленный и изломанный силуэт поваленного Древа. Мы старались в ту сторону не смотреть. Ближе, по берегам озера, вокруг Эха уже потихоньку строился городок беженцев. Не все из тех, кто нашел приют во дворце, пожелали остаться в нем насовсем. Теперь они натягивали палатки и возводили из подручных материалов домишки, чтобы быть поближе к семьям и новым друзьям, с которыми познакомились в Эхе. У входа на мост появилось и некое подобие рынка. Завернув туда, мы с Декой наняли двух лошадей у караванщика, устроившего там постоянный ларек. Нам достались два отличных животных, вполне, как выразился дружелюбный хозяин, подходящих для внука и его дедушки. Сев в седла, мы пустились в дорогу, рассчитывая вернуться в тот же день. При нас не было ни спутников, ни охраны. Мы были не настолько важными птицами. Ну и хорошо, подумал я. Мне требовалось уединение, чтобы обо всем поразмыслить.
Дорога, по которой мы ехали, некогда представляла собой большак, соединявший город с ближними окрестностями. Теперь она была здорово исковеркана. Нам попадались то участки вздыбленной мостовой, то завалы. Приходилось спешиваться и проверять копыта лошадей – не застрял ли где камешек? В одном месте дорога оказалась просто расколота, и поперек нее тянулась самая настоящая пропасть. Оценив ее глубину, я не стал возражать против объезда. Вокруг простирались лишь перепаханные катастрофой поля, и я решил, что обходной путь не окажется долгим. Но тут Дека, что редко с ним случается, взбунтовался. Он обратился к камням и уговорил их сложиться в узковатый, но прочный мост через провал. Мы проехали по этому мосту, и я негромко посоветовал Деке реже пользоваться магией как первоочередным средством решения всех проблем. Он зыркнул на меня так, что я ссутулился. И понял, что сейчас говорил с ним именно так, как старики говорят с молодыми.
Мы неторопливо продвигались вперед и во второй половине дня добрались до городских окраин. Здесь дорога стала и вовсе никудышной, и мы еле ползли. Мощеные улицы превратились в груды битого камня, а тротуары – в смертельные западни. Это в тех случаях, когда улицы вообще удавалось проследить. Посмотрев в сторону Южного Корня, я увидел полнейшее разрушение и испытал приступ отчаяния. Конечно, оставалась исчезающе малая вероятность, что Гимн и ее родители успели выбраться оттуда до падения Неба. Я помолюсь Йейнэ, попрошу присмотреть за ними – мертвыми или живыми…
Нам не требовалось глубоко проникать в город, так что мы сумели обойти самые скверные места, следуя по окраинам. Здесь раньше жили люди состоятельные, но не слишком: те, у кого недоставало денег отстроиться непосредственно на стволе Древа, но хватало достатка купить жилье в освещенных солнцем местах подальше от гигантских корней. Здесь имелись широкие лужайки и грунтовые дороги, вполне проходимые для лошадей. Ну а солнечный свет теперь свободно изливался повсюду.
Наконец мы приблизились к обрушенному стволу, больше похожему на очень длинную гору, тянущуюся вдаль, насколько видит глаз. Здесь нам впервые попались горожане – вся остальная территория выглядела совершенно безлюдной. Здесь же шныряли мародеры, шарившие в руинах богатых особняков, некогда лепившихся к Древу. Они встречали нас злобными взглядами и демонстративно поигрывали длинными тесаками. Мы проявляли благоразумие и объезжали их стороной – так, чтобы все были счастливы.
Спустя время мы добрались до Неба. И к моему удивлению, обнаружили, что мы там не одни.
Запах раскуренной сигары достиг наших ноздрей еще до того, как мы узрели Ахада. Другое дело, что запах показался мне непривычным. Нюх у меня был уже не тот, что прежде, и, лишь приблизившись, я понял, что Ахад подмешал к листьям гвоздику для улучшения запаха. А потом догадался и о причине: к запаху сигары подмешивался запах цветов хираса, духов Ликуи Шот.
Они наверняка услышали топот копыт еще раньше, чем мы возникли в поле их зрения, но не двинулись с мест. Ахад развалился, как на троне, на одной из ближних, меньших куч мусора и обломков. Позади него устроилась Ликуя, и его голова покоилась у нее на груди. Она опиралась локтем на подходящий кусок битого день-камня, свободной рукой перебирая его распущенные волосы. Лицо Ахада хранило, по обыкновению, холодное выражение, но на сей раз я не купился. Уж слишком беззащитной была его поза, и слишком много доверия в том, как он позволял Ликуе поддерживать его голову. А еще от меня не укрылась настороженность в его взгляде. Кое-чего он просто не мог от меня спрятать. Поэтому, наверное, и не пытался. Но вздумай я по этому поводу язвить, как бы он меня не убил…
И я промолчал.
– Если вы явились поплясать на могиле, то опоздали, – процедил он, когда мы спешились и подошли к их насесту. – Я вас опередил.
– Ну и ладно, – сказал я, приветливо кивая Ликуе. Она молча кивнула в ответ. (В отличие от Ахада, она не скрывала, как гордится возлюбленным. И даже в том, как она гладила его волосы, сквозило некое самодовольство, мимолетно напомнившее мне Итемпаса прежних времен, когда они с Нахадотом были близки.) Я потянулся, разминая конечности после долгой езды, и невольно поморщился от боли в коленях. – У меня все равно нет желания плясать.
– Ага. К твоему сведению, выглядишь ты дерьмово, – заметил Ахад и выпустил длинную кудрявую струю дыма.
Я видел, как он раздумывал: помучить меня еще или прекратить. Он много чего мог бы этак ненавязчиво мне наговорить. Например: «А ты, оказывается, еще худший отец, чем мне казалось». Или еще так: «Хорошо хоть не я оказался твоей первой ошибкой». Я приготовился вытерпеть что угодно, ведь сделать я все равно ничего не мог. Если верить Деке, я продолжал стариться быстрее положенного: примерно на десять дней за один. Простое осознание своего отцовства стало ядом, который должен был убить меня если не за год, то за два уж точно.
