Ловцы книг - Фрай Макс
Новички собрались на берегу Нерис, наискосок от Центрального универмага, где раньше была одна из площадок для взлёта воздушных шаров. Летом тут толпы народа валяются, загорают, а поздней осенью – никого. Впрочем, этой осенью всюду пустынно. Людей у нас не заперли по домам под угрозой арестов и штрафов, как в большинстве условно цивилизованных стран, так они сами заперлись, запуганные интернетом и телевизором до утраты последних остатков разума. Худший тюремщик для человека – его страх.
Но эти-то вон пришли. Топчутся на поляне, не соблюдают рекомендованную дистанцию, добрая половина с открытыми лицами, озираются, ждут, чего будет – уже молодцы.
– Привет! – говорю я, появляясь из тьмы. – Кто ещё не снял маску, снимайте немедленно. И разувайтесь; да, носки тоже надо снять. Сегодня мы будем учиться твёрдо стоять на земле и спокойно дышать. Это – база, без неё не получится вообще ничего. Спорить со мной бесполезно, зато можно прямо сейчас уйти, – говорю я, почувствовав сопротивление (навскидку, четырёх человек, и это прекрасно, не группа – подарок, сомневаются всего четверо из почти тридцати). – Вы сами хотели у меня заниматься. Писали, просили начать поскорей. Вам надо, не мне. У меня и так всё в порядке. И у вас тоже будет. Не сразу, но скоро. Для начала, никто не простудится. И полиция не приедет, чтобы нас заковать в кандалы. Бояться не надо. Вообще никогда не надо бояться, а особенно – рядом со мной.
Никто не уходит, конечно. Поди от меня уйди.
Пока они расшнуровывают кроссовки и стягивают башмаки, я говорю:
– Не переживайте, ходить босиком круглый год я вас не заставлю. Только сегодня. По случаю знакомства. Со мной и всем миром. Мы начинаем учиться быть.
Вильнюс,
Ноябрь 2020
В полночь, натурально в ноль часов, ноль минут, под колокольный звон, доносящийся от Иакова и Филиппа[4], и дальним эхом вторящий ему с Кафедрала, я захожу в «Крепость», открыв дверь ногой. Но не потому, что подражаю персонажам художественных кинофильмов про вооружённых дурно воспитанных говнюков, просто у меня сейчас до нелепости мало рук, всего две, обе заняты, в них я несу просекко, в правой обычное, в левой – розе. Я желаю кутить. Это так редко со мной случается, что можно сказать, вообще никогда. Но нынче всё так удачно совпало: полнолуние, старики-невидимки, отличная новая группа, Зосенька молодец. И кстати, Хэллоуин же! Буквально только что был. Последний день октября секунду назад закончился. И как нельзя более вовремя начался День Всех Святых.
– Поздравляю с профессиональным праздником, – говорю я, размахивая бутылками.
– С профессиональным? – переспрашивает Данка.
Она обычно с лёту меня понимает, но в конце дня иногда тупит.
– Естественно, – киваю, откупоривая розе. – Давай бокалы, отметим. Других знакомых святых у меня в этом городе нет.
– Приносить и распивать спиртные напитки! – восхищённо декламирует Данка. – Настоятельно рекомендуется! Строго разрешено! Глазам не верю: ты – и с бутылкой. Вот это поворот!
– С двумя бутылками, – встревает Артур.
Раусфомштранд, лежащий у него на коленях, в подтверждение мяукает дважды: «Мя-мя!»
Педанты хреновы. Оба, – думаю я. А вслух говорю: «И кто такой самый прекрасный в мире пришёл со мной поздороваться?» – потому что мне в штанину вцепился Артемий, встал столбиком, смотрит умильно. Перед Артемием я устоять не могу. Он и сам перед собой устоять не может, всякий раз, когда видит своё отражение в зеркале, останавливается, любуется, поворачивается, разглядывая себя со всех сторон, и даже урчит призывно, как куницам, по идее, положено только в брачный сезон. Повторил бы судьбу Нарцисса, но для этого Артемий чересчур неусидчив и любопытен. А в мире кроме его отражений полно других интересных вещей. Особенно с точки зрения куницы Артемия, которого регулярно привозят из дома, милого дома в ужасный человечий притон. В смысле, прекрасный. Но я-то сейчас не куница, мне легко притоны хвалить.
Куница Артемий глядит на меня оценивающе, пытаясь определить, достаточно ли сильно я обрадуюсь, если залезть на меня, как на дерево, цепляясь когтями за мой костюм. Быстро приходит к выводу (верному), что я обрадуюсь недостаточно сильно, запрыгивает на стол, а уже оттуда – мне на плечо.
– У тебя, дорогой, – говорю я, касаясь пальцем макушки Артемия, – выдающийся стратегический ум. – И Данке: – Давай же скорее бокалы! Сколько нас тут?
Вопрос риторический. И так вижу, что со мной всего шестеро: Данка с Артуром, Борджиа, молчаливый Поэт и Труп. Плюс кот и куница. Но звери просекко не пьют.
Данка ставит на стол бокалы, а Борджиа говорит:
– Я не буду. Спасибо! И так голова тяжёлая. Я вообще собирался идти.
Наш Борджиа, если что, не Чезаре, тем более не Лукреция и не папа Александр Шестой, мы тут не настолько продвинутые некроманты (может быть, кстати, зря). Он просто Данкин бывший сокурсник, Йонас Каралис, Борджиа – его прозвище с тех самых институтских времён. Данка говорит, он носился с идеей подсыпать слабительное кому-то из преподов в чай, то ли просто для смеху, то ли чтобы зачёт не сдавать. Дальше болтовни дело, понятно, не двинулось, но прозвище Борджиа прилипло к Каралису навсегда.
– Ничего не поделаешь, надо, – говорю я, вручая ему бокал. – Придётся, раз так влип. Оказался в инфернальном притоне в ночь с Хэллоуина на День Всех Святых! Роковое стечение обстоятельств, злодейка судьба. И я тоже злодейка. От меня не сбежишь.
– Эй, не серди нам Юратичку! – хохочет Данка. – Делай, как она говорит.
Всё правильно она понимает. Не надо меня сердить.
– Да слушай, когда я был против выпить, – вздыхает Борджиа. – Просто сегодня – никак! В последнее время давление скачет…
– …как зайчик, – подхватываю. – Заинька серенький, заинька беленький, некуда заиньке выскочить, некуда серому выпрыгнуть.
– Чего?! – переспрашивает Борджиа. И одновременно хватается за сердце. Чисто на всякий случай. Смешной.
– А ничего, – говорю. – Уже – ничего. Но в хорошем смысле. Некуда заиньке прыгать, сам слышал. Нормально всё теперь будет. Пей давай.
Борджиа смотрит на меня, как смотрел Арвидас с улицы на наше отсутствие в зале. Наконец улыбается, берёт бокал, говорит:
– Из твоих рук – что угодно. Спасибо. Прости, я сперва как-то не сообразил.
– Это счастье! – резюмирует Труп.
У него, как всегда, вместо «счастье» получается «шайзе». Могу спорить, он уже давным-давно научился выговаривать правильно и теперь нарочно так произносит, чтобы нас насмешить.
Фано,
Ноябрь 2020
На окраине города Фано[5], известного также (теперь уже только историкам) как Храм Фортуны, Fanum Fortunae, между Сассонией и Баньи Торретте[6] есть маленький общественный пляж, галечный, но всё-таки отчасти песчаный, то есть среди неприветливой серой гальки раскидано несколько островков мелкого, мягкого золотого песка. Несмотря на довольно удобное расположение, этот пляж даже в сезон остаётся пустым, туда не ходят ни местные, ни туристы. Этому нет ни единого рационального объяснения, зато есть правдивое: так хотят Ловцы книг. Они выбрали город Фано для встреч, вечеринок и пикников – довольно давно, примерно в середине пятидесятых прошлого века, и с тех пор собираются на этом пляже. Не все одновременно, конечно, а компаниями, иногда большими, иногда не особо. Вот и прямо сейчас тут сидят двое – развалившись в шезлонгах, вытянув ноги; отдельный вопрос (он останется без ответа), откуда эти шезлонги на пляже взялись. Тот, что моложе, выглядит как подросток, загорелый, тощий, отчаянно длинноногий, и волосы на солнце выгорели добела. Тот, что постарше, так бледен, словно только вылез из подземелья, где провёл свои лучшие годы, и так широк в плечах, словно в том подземелье не было никаких развлечений, кроме тренажёрного зала; и то, и другое – неправда, да и младший давно не подросток, но на то и первое впечатление, чтобы с толку сбивать.
