Евгений Щепетнов - Грифон
Все эти мысли медленно текли у меня в голове, пока я бежал к остановке, чтобы снова ехать через весь город. Подошел троллейбус — его по привычке называли троллейбусом — он был такой же квадратный и здоровенный, как прежние рогачи пятидесятилетней давности. На самом деле такой же одушевленный автомобиль, как и все остальные, только размером побольше. Отличался он от маршрутных такси и тем, что никогда не останавливался там, где приспичило пассажиру, — только на остановках, и нигде больше. Но мне на это было плевать, потому что УВД находилось как раз рядом с остановкой — в пятидесяти метрах от нее.
В троллейбусе я впал в полубессознательное состояние, чтобы проще было переносить тяготы монотонного движения в городском потоке. Нормальное состояние пассажира — «самадхи», когда ты предаешься мечтам и самосовершенствованию, а твой сторожевой пункт в голове следит за тем, чтобы его хозяин не проехал нужную остановку.
Особого самосовершенствования я не предпринимал — все больше мечтал, и из головы так и не вылезала Василиса с ее соблазнительным телом и, чего греха таить, тонкой полосой рыжих волос в «зоне бикини». Ее голубые глаза смотрели мне в душу, как два сапфира, и похоже, она потеснила в моем сердце Вику, мое божество, ублажающее каждую ночь своего майора.
Майор вообще-то был чемпионом области по самбо, мастером спорта, и, глядя на его предплечья, я каждый раз видел картину: вот он застает нас с Викой в своей супружеской постели, она жалобно кричит: «Это не то, что ты подумал!» (Интересно, а что можно еще подумать? Занимались упражнениями в тантрической магии?) — а потом мой позвоночник жалобно хрустит, когда злобный спортсмен кидает его на свое чугунное колено.
После таких страшных картин мое сексуальное возбуждение сразу уменьшалось процентов на пятьдесят. И вот эти пятьдесят процентов тут же перекинулись на образ Василисы…
Женский голос троллейбуса, объявляя мою остановку, напомнил оба сексуальных образа, мелькающие у меня в голове. Я выпрыгнул на мокрый тротуар, пахнущий влажной землей и кошатиной, и пошел к дверям УВД.
Показывать удостоверение не понадобилось — постовой, Гришка Костылин, знал меня как облупленного, и вяло сжав мне худыми пальцами руку, тихо шепнул, заговорщицки наклонившись к моему уху:
— Тебя с утра разыскивает начальник УВД. Рвет и мечет. Злой как собака. Будь осторожен. Свалил бы ты куда-нибудь на «землю»… типа ты в розыске, работаешь. Пусть остынет.
— Спасибо, Гриш, — неприятно удивился я. — Вроде бы за собой косяков не знаю, чего за такие репрессии, не в курсе?
— Нет. Он уже к Федоренко заходил, и тот к нему три раза бегал по вызову. Чего там творится — я не в курсе.
Выслушав рекомендации опытного товарища, я резко повернул назад, дабы последовать совету тертого и прожженного Гришки, но полоса неудач, начавшаяся вчерашним утром, похоже, на сломанном такси не закончилась. Я с разбегу врезался в живот Лопаточкина, замнача. Он радостно ухватил меня за руку и с восторгом объявил, что вынужден сообщить пренеприятное известие — меня ждет начальник УВД на беседу. Видимо, наконец-то заметил мою вечную расхлябанность и несобранность. Один мой внешний вид чего стоит! Я никогда не пройду строевого смотра и заработаю выговор — это без сомнения.
Следом за Лопаточкиным я потянулся по пахнущему туалетом коридору на второй этаж, чтобы преодолеть порог комнаты, украшенной высоченными дубовыми дверями, — приемной начальника УВД.
Когда я видел эти монументальные двери, достойные фараонов Египта, я всегда думал о том, что каждый начальник, выбравшийся на такой уровень, почему-то выдает склонность к гигантомании, или же ему и вправду кажется, что все остальные людишки по сравнению с ним есть ничтожные черви, копошащиеся у его ног. Ну как на рисунках, изображавших фараонов, — гигантская фигура какого-нибудь Эхнатона и мааааленькие фигурки подданных у его ног. Видимо, эти самые громадные двери призваны подчеркнуть ничтожность всякого, сюда входящего.
Секретарша Вера строго посмотрела на меня сверху вниз — и это при ее росте в полтора метра — сказала осуждающе и печально:
— Шеф разыскивает тебя с самого утра и не может найти!
— Мне чего теперь — ночевать в УВД? — огрызнулся я. — Жить тут? В принципе я согласен, если ты будешь греть меня долгими скучными ночами!
— Мне есть кого греть, — пренебрежительно покачала головой Вера. — И мой мужчина гораздо солиднее некоторых младших лейтенантов!
Она победно посмотрела на меня — понял ли я, как она нарочито выделила слово «младших»? Я понял. Но виду не подал. Хотя настроение и упало.
Двойные двери кабинета начальника приоткрылись, и из них выглянул Лопаточкин:
— Кольцов, заходи!
Вхожу:
— Здравия желаю, товарищ полковник! Младший лейтенант Кольцов!
Начальник внимательно смотрит на меня тяжелым взглядом карих глаз и присесть не предлагает. Плохой знак.
— Ты что творишь, младший лейтенант Кольцов? — Голос начальника тяжек и укоризнен, будто я только что изнасиловал секретаршу Верочку прямо на КУПе, святая святых отдела.
— Не знаю, товарищ полковник!
— Зато я знаю! — Слова начальника падали как тяжелые гранитные камни. — Вместо того чтобы бороться с преступностью, исполнять свои непосредственные обязанности в качестве оперуполномоченного по розыску, ты используешь свои магические способности для того, чтобы околдовывать девиц! Да не просто девиц, а таких, за которых не только погоны отшибут, но и голову! Как так получается, а, Кольцов?
— Это наветы, товарищ полковник. Эта баба просто дура! Я и заклинания такого не знаю, и уровня моего недостаточно, чтобы наложить заклятие подчинения! Она напридумала себе, а теперь бегает с жалобами! Кстати, обещала нам спонсорскую помощь, если мы найдем ее дочь, — наш кабинет отремонтировать, мебель поставить — и обманула. Она лживая и нехорошая женщина!
— Она обещала, если вы просто найдете, а не станете в себя влюблять! — рявкнул полковник. — Ты знаешь, во что это вылилось? Нет? Я тебе скажу. Дочь этого предпринимателя, Василиса, сегодняшней ночью попыталась покончить с собой, перерезав себе сосуды на запястьях!
— И я тут при чем? Я, что ли, ее заставлял? — попытался трепыхнуться младший лейтенант Кольцов и тут же был остановлен начальственным рыком:
— Молчать, когда с тобой твой непосредственный начальник говорит! Распустились! Дисциплину забыли! Обнаглели!
— Я же говорил — надо смотр устроить, — вмешался Лопаточкин. — Уверен, у него сейчас с собой нет ни носового платка, ни свистка, ни расчески! Выходит на службу — без свистка! Что может получиться из этого младшего лейтенанта?!
В кабинете воцарилось долгое молчание, прерываемое лишь сиплым дыханием начальника. Потом он поднял глаза от стола и со вздохом сказал:
— Садись, пиши рапорт.
— Что, увольняете? — убитым голосом спросил я и представил глаза моей матери, скорбно смотрящие на беспутного сына, отца, пожимающего плечами и бодро покрикивающего: «Ничего-ничего — освободилось место слесаря, Мишка запил, и его поперли со станции. Пойдешь работать, хватит хреном груши околачивать, настоящим делом займешься! Машины всегда ломаются. Их ремонтировать надо. И заработки приличные, и уважение. А что менты — тьфу одно! Их никто не любит!»
— Пиши рапорт на отпуск за свой счет. На полгода.
— Это с чего вдруг? — не понял я. — А жить на что? Я ведь все-таки работаю тут, деньги зарабатываю! А как же мой отдел, мои розыскные дела? С ними кто будет заниматься?
— Федоренко решит, кому передать. Ты поступаешь в распоряжение семьи Гриньковых. Будешь делать то, что они скажут. Типа — телохранитель дочери. Оружие сдай — понадобится, они тебе свое дадут. Насчет зарплаты не беспокойся — они тебе заплатят за каждый месяц. Стаж у тебя не прерывается, так что не переживай. Девица ведь из-за тебя собиралась свести счеты с жизнью. Из-за того, что не может соединиться с тобой в счастливых объятиях. Твоя задача — сделать так, чтобы она от тебя отстала, забыла, прогнала. И как ты этого добьешься — меня не волнует. Любым способом. Иначе…
— А если я не хочу идти к ним работать? Если я хочу остаться в отделе и не буду писать никаких рапортов? — на всякий случай попробовал я взбрыкнуть, чтобы прощупать ситуацию.
— Тогда тебя уволят с волчьим билетом, и пойдешь ты работать в народное хозяйство. Причина увольнения? Не беспокойся, найдем…
Я и не беспокоился. Знал — точно найдут.
— Число какое поставить?
— Завтрашнее. Завтра с утра явишься к их дому. Адрес у Федоренко. Оставляй рапорт у Веры. Все, вали отсюда, видеть тебя не хочу!
Довольный, что закончилось все не так уж и плохо, и раздосадованный тем, что убедился в очередной раз — правды в мире нет! — я выкатился из кабинета начальника.
