Волна вероятности - Фрай Макс
– То есть, в жизни у них все как в книжках? – удивилась Сарелика Та Митори. – Я думала, они просто стесняются описывать как есть.
– Ой, в жизни д-гоххи даже скромнее, чем в книгах! При переводах это теряется, но у них в языке есть несколько сотен способов деликатно намекнуть, что ты хочешь спать или недавно проснулся. В их книгах слова «сон», «сновидения» встречаются часто, чтобы взбудоражить читателя, а в разговорах я этих слов еще ни разу не слышала, это непристойность, ты что!
Сарелика Та Митори рассмеялась, девчонка радостно взвизгнула и закрыла руками лицо, демонстрируя взрослым, что прекрасно поняла про непристойность и считает, что это смешно.
– Поэтому мне так нравится жить в Хой-Броххе, – неожиданно заключила Лестер Хана. – Тому, кто недавно был духом, легче поладить с теми, для кого вершина непристойности – увидеть друг друга во сне. Здешние нравы для меня пока, знаешь, слишком уж буйные. Перебор! А д-гоххи сами почти как духи. Но по-человечески ласковые. И у них навалом вкусной еды. Только, – спохватилась она, – ты другим про меня не рассказывай. Не потому, что это какой-то страшный секрет. Просто пока про меня никто ничего толком не знает, мне легче быть такой, какая я есть.
– А от того, что мы знаем, тебе труднее не станет? – забеспокоилась Сарелика Та Митори. – Может быть, нам с дочкой лучше все, что ты рассказала, забыть?
Девчонка посмотрела на нее с выражением «спятила, мать, совсем». Было ясно, что она не орет только потому, что младенческий крик – это слишком мало, чтобы выразить охватившее ее возмущение. Забыть! Такой! Разговор!
– Знайте себе на здоровье, – сказала им Лестер Хана. – Два человека – не все Сообщество Девяноста Иллюзий, мне это не повредит. Да и рассказала я вам совсем мало, почти ничего. Меня поддерживает не сама тайна, а разнообразие противоречивых предположений и версий, высказанных на нашем не знающем лжи языке. Пусть только в виде гипотез, с обязательными вступлениями вроде «я слышала», «предполагаю», «догадываюсь», «говорят» – неважно, оно все равно работает. Помогает мне быть сразу всем и везде.
– Понять тебя невозможно, – вздохнула Сарелика Та Митори. – Но мне кажется, я все равно понимаю. Немножко. Словно бы вижу смысл, как город из самолета, издалека, с большой высоты. Я, конечно, не проболтаюсь. И дочка тоже умеет хранить секреты. Училась этому всю свою прошлую жизнь.
– Ну в ней-то я не сомневаюсь! – кивнула Лестер Хана. – Серьезный она у тебя человек. Надеюсь, мы со временем станем друзьями. Достаточно близкими, чтобы иногда сниться друг другу. Все-таки мы не д-гоххи и понимаем, что ничего непристойного в этом нет.
Лейн, весна 2-го года этера
– Даже не то удивительно, что год оказался настолько коротким, – сказал Ший Корай Аранах. – Бывали в истории годы и покороче, чем двести тридцать шесть дней. Что меня потрясло, так это внезапность. Сколько живу на свете, а такого бардака не припомню. Чтобы все астрономы Сообщества объявили наступление нового года только в последний день уходящего?! Уму непостижимо. Это же не просто капризы погоды, а серьезный процесс, смена лет!
– Может, это потому, что я приволок невозможную кошку из несбывшейся вероятности? – предположил Анн Хари. – И сразу все пошло кувырком.
Ший Корай Аранах с сомнением покосился на Бусину, которая сосредоточенно вылизывала белую заднюю лапу с видом «я здесь вообще не при чем».
– При всем уважении к нашему Положению Дел, это все-таки вряд ли, – наконец сказал он. – Хотя посмотрим, как будет дальше. Кто ее разберет… А знаешь, что хорошо?
– Да по-моему, все, – безмятежно ответил Анн Хари, вытягиваясь в гамаке.
– Это да. Но я о том, что крышу мы с тобой починили до начала весенних дождей, которые, по прогнозам синоптиков, хлынут прямо завтра с утра. А то пришлось бы в авральном режиме латать ее словом. Что гораздо быстрее, но дом бы на нас обиделся. Он любит, чтобы его ремонтировали руками. Нравится так ему.
– Мне, кстати, тоже понравилось, – признался Анн Хари. – Отличная штука ремонт. Восстанавливать то, что разрушилось, устранять неполадки – это прямо тянет на новый смысл жизни. Ну или не жизни. Но смысл! И голова в порядок пришла за работой. Пока заколачивал гвозди, все новые вводные утряслись как бы сами собой.
– Твоя голова – герой каких мало. Такие вводные поди утряси.
– Говорю же, ремонт помогает. Особенно если вместе с тобой. Когда ты требуешь держать покрепче здоровенную доску и одновременно срочно сбегать вниз за шурупами, все остальные проблемы, скромно потупившись, отходят в сторону и превращаются в пустяки. Я сам не заметил, как свыкся с фактом, что у меня две судьбы и две жизни. Что я не только Ловец из Лейна, но и художник из несбывшейся вероятности. Что угодил туда чудом и еще большим чудом сбежал почти в последний момент. И что забыл обо всем на полвека, наверное, тоже нормально. Может быть, та вероятность до такой степени отменилась, что вспоминать стало нечего? Потому что не было ничего. А теперь она стала чуть более вероятной, и мне снова есть что вспомнить. Хотя бы фрагментарно, отчасти, как давний сон.
– Рассуждаешь, как древний философ.
– Да если бы! Я, скорее, живу в философском трактате. А рассуждать пока не готов. Не хватает теоретической базы. Зря, получается, в юности публичные лекции на философском не посещал.
– Ты всегда был мастер устраивать бурю на ровном месте. Чуть что, сразу рвать и метать. А как появилась реальная причина чокнуться, сразу стал спокойный и рассудительный, – улыбнулся Ший Корай Аранах.
– С такой причиной любой дурак может чокнуться, – сказал Анн Хари, раскачивая гамак. – Неинтересно! Ты меня знаешь, я легких путей не ищу.
– У меня есть гипотеза, что ты успокоился из-за кошки. Посмотрел, как она забивает на все житейские бури, включая невозможность собственного существования, и взял пример.
– Из-за Бусины, кстати, тоже, – серьезно согласился Анн Хари. – Не то чтобы я у нее научился. До кошачьего пофигизма мне пока далеко. Но у меня какой-то неописуемый камень с сердца свалился, когда я принес эту кошку в Лейн. Как будто главное дело жизни сделал, больше ничего не обязан, теперь можно жить для собственного удовольствия, без миссии, просто так.
– Смешно, если так и есть.
– Смешно, – подтвердил Анн Хари. – В моей истории вообще много смешного. Думал, я окутан романтическим ореолом невыразимой тайны, а оказался комический персонаж. Хотя тайна при этом никуда не девалась. И степень ее невыразимости я бы, будь моя воля, слегка прикрутил. А то начинаю тебе рассказывать и затыкаюсь на полуслове, потому что выразить не могу.
– Да это как раз понятно, – кивнул Ший Корай Аранах. – Помнишь, когда мы только дружить начинали, ты сердился, что я о себе почти ничего не рассказываю? Ну вот, считай, отомстил.
– Главное, я же теперь понимаю, как ты тогда старался, – невольно улыбнулся Анн Хари. – И как всякая тайна сама себя бережет, наотрез отказываясь выговариваться, тоже стало понятно. И много чего еще. Когда перестаешь понимать самого себя, начинаешь ясно видеть все остальное. Удивительный парадокс.
– Так и есть. А теперь выметайся из гамака.
– Чего? – изумился Анн Хари. – Какое может быть «выметайся»? Сейчас моя очередь в нем лежать!
– У тебя в половине восьмого какая-то встреча в центре. Сам просил напомнить заранее, чтобы не опоздать.
– Ай, точно же! – просиял Анн Хари. – Хорошо, что ты вспомнил. Мне Та Ола обещал ключи от квартиры. Он сейчас человек занятой, не хочу заставлять его ждать.
– Ключи от квартиры в ТХ-19?
– Да. Я его попросил. Хотя люблю останавливаться в отелях. Условно комфортных, безликих, умеренно дорогих. Там сама обстановка помогает держать дистанцию, не ощущать себя частью потусторонней реальности, оставаться чужим. Но Вильнюс – другое дело. Можно забить на дистанцию. Он даже в сбывшемся виде вполне ничего. И у соседа Та Олы моя картина, буквально за стенкой. Висит, зараза, излучает невыразимое. Хочу пожить рядом с ней.
