Песня для Корби - "Румит Кин"
– Пиво или водку? – Ник прикрыл дверь на кухню и заговорил громче. Корби издал звук, означающий болезненную нерешительность. Ник насмешливо фыркнул. – Шучу. Рассол или колу?
– А простая минералка есть?
– Чистая вода. Есть чай.
– Вода, – выбрал Корби.
Ник налил ему из фильтра полную кружку.
– Что у тебя с лицом?
– Ничего. Ты тоже выглядишь не лучшим образом.
– Одна половина краснее другой. И глаз, кажется, подбит… чуть-чуть.
Корби повернулся спиной к окну, спрятал лицо в тени.
– Тебе кажется.
– Бомж. Что ты имел в виду? – Ник налил себе колы, сел напротив. Корби молчал, сведя брови и глядя, как над чашкой Ника фонтанируют пузырьки. Ему вдруг захотелось остаться в одиночестве и сойти с ума, разрушая какие-нибудь невинные вещи. Он вспомнил, как после смерти родителей шел по полю и палкой рубил траву. От воспоминания стало только хуже.
– Мне неловко, потому что это серьезная просьба, но можно мне будет у тебя пожить?
– Это дед, – сказал Ник. – Этот гребаный палач НКВД разбил тебе лицо.
Корби начал пить.
– Надеюсь, он сейчас тоже утирается кровавыми соплями, и что у него подбиты оба глаза, и что его старые яйца ноют как никогда в жизни!
Корби допил чашку.
– Нет.
– Этот урод бил тебя, а ты стоял и терпел?
– Нет. – Корби разозлился. Ему очень хотелось сказать Нику, что все это не его, Ника, собачье дело, но он не мог так сказать, потому что это он пришел сюда и сидел здесь со своими вещами, и собирался жить здесь еще пару месяцев.
– Послушай, да эта гнида достойна быть избитой ногами уже за то, что ты клянчил школьные завтраки, не имел денег на телефоне и ходил в обносках!
Корби встал. Ник дернулся, думая, что он совсем уходит.
– Подожди, – сказал Корби. Через полминуты он вернулся на кухню с рюкзаком, достал полотенце в розочках и вытряхнул его содержимое на стол. Деньги разлетелись веером, «стечкин» тяжело рухнул в центр кучи, а сверху на него упали зубная щетка и паста. Получилось не эффектно, как в кино, а по-идиотски. Ник уставился на пистолет. Корби отложил его в сторону и сгреб бумажки в маленький холм. – Говоришь, он был мне должен? Ну вот, мы в расчете. – Его руки опять начали предательски трястись, как тогда, после пощечины.
– О господи. Лучше бы ты просто разбил ему лицо.
– Он не знает, что я его обчистил. А когда узнает, уже ничего не сможет с этим сделать. Послушай, я в любом случае ушел из дома и туда не вернусь. Просто скажи, да или нет. Я могу у тебя пожить?
– Надолго?
– Пока что-нибудь не придумаю. Если поступлю в ВУЗ, с августа можно переселиться в общагу.
Ник устало потер лицо.
– Это не ко мне. К сожалению, это не ко мне. Это должен решать отец. Но я буду просить за тебя.
– Спасибо, – поблагодарил Корби. Ник пристально смотрел на него, явно не считая разговор оконченным.
– Деньги – это я понимаю, он тебе их был должен. Но зачем ты взял его пушку? Ты совсем рехнулся? С отцом или без, я не позволю тебе хранить это дерьмо здесь. Извини, но я не хочу сесть за чужую глупость.
– Есть причина, по которой я ее взял, – промямлил Корби. Он сбивчиво рассказал про пари с прилипалой, про идею банды. Выражение лица Ника становилось все более недоверчивым, как будто он слушал историю про инопланетян.
– Я тебя не понимаю. Видно, старик заразил тебя своим безумием. Что такого тебе сделал Андрей? Он тебя пидорски облапал? Увел девчонку? Кнопки клал на стул? Я весь год удивляюсь, почему ты его так ненавидишь. Объясни мне.
– Ну, он какой-то странный. Как будто чего-то все время хочет, а сказать не может.
– Он помог мне с английским языком. Он стеснительный и замкнутый. У него богатая вздрюченная мамка, которая устраивает скандал всякий раз, когда он возвращается домой позже девяти, и еще более богатый отец, который, правда, с ними не живет, но тоже постоянно до него докапывается. А в остальном…
– Ты с ним общаешься, – упавшим голосом констатировал Корби.
– Почти нет. Но это не отменяет того факта, что странно здесь ведешь себя именно ты. Ни у кого, кроме тебя, нет проблем с тем, чтобы просто с ним поговорить.
– Он не пьет, ему плевать на девчонок, он не слушает нормальную музыку… Что удивительного, что у нас с ним мало тем для общения?
Ник пожал плечами.
– Он стеснительный. Если бы ты захотел ему помочь и вместо своих загонов привел в нашу компанию, он бы сейчас уже пил, бегал за девчонками и слушал рок.
– Ну…
– Он ведь не ушел с концерта? И вчера вечером тоже бухал.
– Шампанское.
– И что? С него выносит не хуже, чем с пива, а остальное – дело вкуса и денег. У него есть деньги на шампанское. Кстати, он предлагал остальным. Он не жадина и не говнюк, как твой дед.
Корби тяжело вздохнул.
– Ладно. А что с пари? Подыграешь?
– Я не буду ничего красть, – отрезал Ник. – Но я могу принести реально крутую вещь. Спрошу у отца. Ты мой друг, и я не хочу, чтобы ты выглядел идиотом.
– Спасибо.
Ник усмехнулся.
– Сочтемся. – Он медленно, осторожно поднял пистолет со стола, следя за тем, чтобы дуло все время смотрело в стену. – Ты умеешь обращаться с этой штукой?
– Немного. Капелька сбоку – это предохранитель и переводчик режимов огня. Рычажок сзади – курок.
– А как вытащить обойму?
– Снизу на рукоятке.
Ник извлек магазин. В маленьких круглых головках пуль Корби увидел отражение комнаты и бледное с похмелья лицо друга.
– Восемнадцать?
– Обойма полная, значит, двадцать. У деда где-то лежали еще, но у меня не было времени.
Ник медленно вставил магазин обратно в рукоятку оружия.
– Надеюсь, двадцати достаточно. Зачем тебе больше?
– Думал пострелять по банкам.
– Глушитель есть?
– Не у этой модификации.
– Тогда твои выстрелы услышит весь микрорайон.
Корби не ответил. Он опять был идиотом. Ник встал, взял кухонную тряпку и тщательно вытер со «стечкина» отпечатки своих пальцев. Потом достал и протер обойму.
– Ты параноик, – заметил Корби. Ник, вытирающий пистолет тряпочкой, выглядел сурово. Закончив, он положил пушку на стол перед Корби.
– Так что ты собираешься с ним делать? Я уже сказал, здесь хранить его нельзя.
– До вечера он полежит у меня в рюкзаке, а после встречи с Андреем мы его куда-нибудь денем. Хоть закопаем.
– Хорошо, – согласился Ник. – У меня есть эмалированная жестяная коробка. Отец даст масляную тряпку.
Корби кивнул. От мысли о спрятанном в землю смертоносном оружии у него по спине пробежали мурашки. Они уже не дети, и их игра – не совсем игра; они поступят с пистолетом так же, как поступила бы настоящая банда гангстеров.
– Твой звонок меня разбудил, – сказал Ник.
– Извини.
– Ничего. Просто, если не возражаешь, я еще посплю. Могу сделать тебе пару бутербродов.
– Нет, меня мутит со вчерашнего. Я тоже посплю.
– Балкон твой, – любезно предложил Ник. Корби благодарно кивнул. Ник принес ему чистую простыню. – Пока папа не сказал «нет», чувствуй себя как дома.
Корби выпил еще чашку воды, убрал со стола краденое и лег спать. В одиночестве обиды и глупости этого утра вдруг разом вернулись к нему, и во сне на него обрушилась мешанина странных, тревожных образов. Он снова был на концерте «Зеленых Созданий», потом почему-то оказался на сцене, огромной, вмещавшей тысячу музыкантов. Потерянный, он стоял между ними, живыми и мертвыми, пытаясь отыскать взглядом своих друзей, но не мог найти никого. Вдруг все разом заиграли, запели. Тысячи инструментов и голосов, огромный, невозможный ряд оттенков звука – все сложилось в песню, в один колоссальный, непередаваемый по силе призыв. Он взорвал что-то в душе Корби, так, что стало больно. Постепенно он различил слова.
– Андрей Токомин, – звали они все множеством голосов. – Андрей Токомин. Андрей…
Из третьего ряда поднялся Андрей. Он пошел к сцене, но кто-то преградил ему путь. Корби сшибся с неизвестным, и они выскочили из зала через дверь, которая откуда-то появилась, на улицу. Потом Корби бежал вверх по стальным лестницам, прилепившимся к стене старого кирпичного небоскреба; шел мелкий дождь, город внизу был окутан сумерками и дымами, сквозь которые светили огни, и все это напоминало старые боевики про Нью-Йорк. Мокрые перила липли к ладоням, металлические ступени звенели под ногами. Так же они звенели над головой, куда убегал неведомый противник. У самой вершины Корби почти настиг его, но тот успел проскользнуть в запасной выход. Корби локтем разбил стекло. За ним был коридор. С внутренней стороны дверь была зеркальной, и в осколках он увидел, что у него другое лицо. Потом он поднял взгляд и обнаружил, что в коридоре стоит человек с какой-то дикой, оскаленной ухмылкой. Но тут все померкло, ушло куда-то, куда Корби уже не мог последовать, и сам он, наконец, провалился в забывчивую темноту без сновидений и огней.
