Ловцы книг - Фрай Макс
Поэтому (а ещё потому, что это абсурдно) мы сейчас сидим на причале, прямо на мокрых досках, с термосами и бутербродами. То есть, у нас не условный, не символический, а самый настоящий пикник.
Я говорю:
– Кризис богооставленности преодолевается только многократным персональным духовным опытом, точка. Других способов преодолеть этот кризис не существует. Описания чужого опыта не катят. Полёты фантазии на крыльях воображения не катят. Утешительные теории не катят. Вообще ничего не катит, кроме персонального духовного опыта, дающего подлинную, ощутимую опору в вечности, личный контакт с божественным, взаимную с ним любовь. И кстати о личном контакте с божественным. Тепло ли тебе, девица? В смысле, никто не замёрз?
Они улыбаются, отрицательно мотают головами.
– Тепло почему-то, – недовольным тоном (ну как же! беда! непорядок! зимой не должно быть тепло!) говорит длинный Жёгас, Кузнечик (я его так про себя называю, потому что настоящее имя Кястас совершенно ему не идёт).
– А я вообще расстегнулась, – хвастается Анеличка. – Такая жара!
Я флегматично киваю, как будто бы так и надо (потому что так и надо, действительно, да):
– Это нормально. Рядом со мной внутренний огонь хорошо разгорается. А надо, чтобы он разгорался и без меня. Но это дело такое. Если будете продолжать в том же духе, огонь как миленький разгорится. Никуда не денется он от нас.
– Я вообще с ноября ни разу толком и не замёрзла, даже зимнюю кофту перестала под пальто надевать, – подтверждает Милда.
Люблю её очень, она в группе самая старшая, а по ощущению, совершенно девчонка, вдвое младше любого из нас.
Я говорю:
– С богооставленностью такая беда. Она не то чтобы просто иллюзия. С точки зрения бога – духа, силы, источника жизни, нашей единственной вечной опоры по обе стороны бытия – большинства людей просто нет. Их не видно, не слышно. Живыми они не считаются. Видят нас, или нет, зависит от яркости нашего сияния. То есть, от личной силы, от уровня нашей энергии. Равенства в этом вопросе нет. Поэтому наше существование с точки зрения духа – не константа, а переменная. Люди – как полицейская мигалка из старого анекдота: «Работает! Ой, не работает! Ой, работает! Ой, опять нет!» К сожалению, в отличие от мигалки, среднестатистический человек обычно «работает» крайне редко. В минуты наивысшего душевного подъёма, влюблённости, вдохновения, некоторые – в моменты предельного отчаяния. Ну и всё.
Обвожу глазами явно скисшую аудиторию. И говорю:
– Эй, я рассказываю всё это не для того, чтобы испортить вам настроение и угробить наш прекрасный пикник. А потому, что у меня хорошая новость. Есть чувство, испытывая которое, мы безусловно существуем для духа даже в моменты нашей предельной слабости. Это благодарность. За жизнь. Да, жизнь человека среди людей такой непростой подарок, что за него иногда хочется не в благодарностях рассыпаться, а засветить дарителю в глаз. Но тут ничего не поделаешь. Мы уже взяли этот подарок. Мы живы, мы есть здесь и сейчас. Это, как минимум, честно: взял подарок – поблагодари. Начать вот так сразу испытывать благодарность непросто, это я понимаю. Мы не привыкли, не приучены благодарить. Но ничего, намерение – великое дело. Научимся. Формально говорить, или просто думать «спасибо» для начала вполне сойдёт. И вспоминать о благодарности надо почаще. По всякому поводу. Вот даже прямо сейчас – хорошо же сидим! С чаем, кофе и бутербродами. Дождь не льёт, снег не сыпется, всем тепло – в декабре, на минуточку! За два дня до Рождества! И полиции рядом нет. Есть за что быть благодарными. И на обратной дороге – за то, что у нас был отличный пикник. И дома – за то, что есть дом, где тепло, светло, и плита работает, и вода из кранов течёт. И так далее. Любому из нас найдётся за что говорить «спасибо» по тысяче раз на дню. А искренность приложится, куда она денется. Однажды сама придёт.
– А я уже, – почти беззвучно признаётся Анеличка. – Проснулась позавчера, вдохнула, как ты учила, макушкой, и вдруг стала такая счастливая! Хотя я бедный котик всегда по утрам. И сказала: «Спасибо!» – само как-то вырвалось. И повторила потом ещё много раз. И от этого появилось ощущение, что меня обнимают всем миром. Не мысль, не идея, а именно физическое ощущение. Как будто весь мир – огромная ласковая рука. Мне от неё даже немножко щекотно. И так хорошо!
Остальные молчат. Я вижу, как они сейчас на себя примеряют – не просто слово «спасибо», а новый образ – существа, благодарного за факт бытия. На самом деле это гораздо труднее, чем кажется. Но возможно. Нет ничего невозможного (особенно если рядом я).
Вильнюс,
Декабрь 2020
Самуил (Шала Хан, тут он сразу как миленький снова стал Самуилом, даже на именном значке почётного гостя книжной кофейни, который он забыл отцепить от лацкана, теперь написано «Samuel») – так вот, он специально заявился в ТХ-19 в Сочельник, предположив, что в «Крепости» как-нибудь интересно и весело празднуют Рождество.
Это просто (когда ты адрэле и сила твоих слов велика): вышел из дома в Лейне, почти беззвучно, с мощным, но привычным внутренним усилием буркнув под нос: «Я в Вильнюсе», – и ты уже там. Ну правда не в центре, а в спальном районе, в Северном Городке; ничего не попишешь, так бывает почти всегда. Среди Ловцов и просто мастеров Перехода встречаются умельцы, способные точно рассчитать свой маршрут и оказаться не просто в нужном городе, а на конкретной улице, или хотя бы где-то поблизости; это практически не зависит от силы и опыта, просто такой врождённый талант. Самуил, к сожалению, не из них (когда-то собственное несовершенство его ужасно бесило, потом, куда деваться, привык). Короче, Северный Городок ещё вполне неплохой вариант, – понял он, включив местный телефон и определив своё положение. – До центра отсюда километра четыре, можно дойти быстрым шагом примерно за сорок минут.
По дороге Самуил как-то стремительно скис. Без Тима и Нади он чувствовал себя здесь неприкаянным, лишним, ненужным, чужим; последнее, собственно, правда. Естественно Ловец из Лейна чужой в ТХ-19! И слава богу, ещё не хватало стать тут своим. Однако «неприкаянный», «лишний», «ненужный» это как-то уж слишком. С чего бы вдруг? Но предпраздничный город в локдауне производил очень тягостное впечатление. Холодный, безлюдный, бесснежный, безвкусно и скудно украшенный к Рождеству, он выглядел так, словно все жители умерли; ну, правда, не остались валяться на улицах, а, молодцы такие, аккуратно сами себя где положено погребли.
Мысль об умерших жителях была нелепая и дурацкая, но прилипчивая. Крутилась в голове и портила настроение, как самое настоящее знание об истинном положении дел. За почти час пути печаль с раздражением превратились в настоящую чёрную меланхолию, излишки которой волочились за ним как невидимый, но явственно осязаемый шлейф. В таком состоянии Самуил в «Крепость» идти не хотел. Ну уж нет, – думал он. – Я так, чего доброго, людям праздник испорчу. А себе – репутацию. Мне нельзя быть унылым нытиком! Я же марсианин с Юпитера! Человек-праздник в полосатом пальто!
Решил гулять, пока не исправится настроение, благо вокруг наконец-то красивые улицы, и фонари здесь поярче, и украшений побольше, всё-таки центр. Часа полтора слонялся по городу под мелким холодным дождём, но настроение лучше не становилось. Вильнюс был какой-то не тот. Обычный умеренно старый, не особо богатый город, в европейской части ТХ-19 таких полно.
Ну или я какой-то не тот, – мрачно думал Самуил, сворачивая в очередной знакомый по прошлым прогулкам проходной двор. – Диалоги с городами налаживать не умею. То есть дома умею, а в ТХ-19 – нет. Плохая была идея идти сюда в одиночку. Это же Тимкин город. У них давние отношения, можно сказать, любовь. Рядом с ним и нам здесь было здорово, а без него всё не так и не то.
