Мария Артемьева - Темная сторона российской провинции
Они осели и сгорбились трухлявыми крышами, нахохлились, словно коты, подобравшие под себя лапы и спящие на согретой солнышком лужайке с бессмысленно безмятежным видом.
Вся история мертвой деревни предстала передо мной как на ладони. Люди забросили свои дома, и на нехоженых дорогах и улочках начал прорастать молодой лес.
Лес подбирался к спящим людским жилищам и втягивал их в себя. Столько лет жители деревни питались лесными богатствами, и теперь лес медленно восстанавливал справедливость, питаясь людским добром, поглощая нажитое ими имущество.
Развалины старой церкви он тоже силился проглотить, но камень есть камень: труднее подольститься, сложнее втереться в доверие.
А потом какой-то случайный пожар — может быть, от удара молнии — и трухлявые сухие бревна загорелись. Огонь перекинулся от одной избы на другую, на церковь. Уцелел лишь один из домов — тот, в котором я ночевал.
Наверное, потому, что был укрыт каменным строением, зданием церкви. Может быть, это и вправду был дом священника?
А может, все было совсем не так, как мне представилось.
Интересно, есть ли на земле кто-нибудь, кто мог бы рассказать мне историю этой погибшей деревни?
Впрочем, я даже не знаю, как она называется.
Да и что мне до нее, в конце концов?
Я примерно помнил направление, откуда пришел, и теперь шагал в обратную сторону, по пути рассуждая про себя о невозможности того, что случилось ночью, и о собственном душевном здоровье (или нездоровье?).
Спустя час мне повезло: я выбрался, наконец, на трассу.
Первый же автолюбитель, которого я остановил, согласился подкинуть меня до моей машины, брошенной неподалеку от указателя поворота на поселок Хомутляй. Водитель сказал, что это единственное поблизости ответвление от федеральной дороги.
Я поведал водителю (его звали Володя) свою историю о подрезавшей «семерке» и моих ночных приключениях. О тех деталях, в которых сам я не был уверен, умолчал.
Володя посочувствовал мне. И охотно поделился информацией о гараже местного автомобильного гуру, мастера Сергеича.
— Он, если хочешь, это колесо тебе отбортует, на камеру посадит — легко на нем до Москвы доедешь. Давай сейчас возьмем твое колесо, я тебя сразу к нему отвезу! — предложил Володя.
Он даже помог мне снять пробитое колесо. Потом мы вместе поехали к Сергеичу, и тот, с шутками и прибаутками, как-то между делом, болтая с Володей, за полчаса все сделал. Денег Сергеич взял с меня совсем не много, а Володя, привезший меня обратно к машине, и вовсе ничего за помощь не запросил.
«Да пустяки! Все ж мы люди-человеки. Когда-нибудь и ты мне поможешь. Если нагряну к тебе в Москву», — на прощание Володя хитро подмигнул мне и уехал на своей старенькой, дребезжащей «Ниве».
А я завел свою японскую малышку и спустя полчаса все-таки закончил путь, отыскав среди живописных тамбовских пейзажей пансионат «Тихий угол».
Пока молодой курносый портье искал мою бронь, изучая данные моего паспорта и сверяя их с записями у себя в компьютере, я решил немножко расспросить его.
— Скажи-ка, а много ли тут деревень поблизости? — спросил я.
— Да ни одной, — усмехнулся парень. — Будьте спокойны, тут у нас и вправду тихий угол. Глушь! Тут даже персонал нанять негде было — все городские.
— Да ну? Что, даже горничные? Даже посудомойки?
— Нет, ну из поселка еще есть люди. Так то ж поселок. Там магазины, клуб…
— Ну да. А все-таки на карте какая-то деревня была. Там еще развалины старой церкви… Не знаешь, что это за деревня?
— Может, Горелая? Только там никаких развалин нету. Деревушка совсем небольшая.
— Странно. А мне говорили — церковь каменная. Развалины…
Портье поднял голову и, заметив мой разочарованный вид, подумал и сказал:
— Вообще-то я тоже слышал про развалины. Только никогда не видел их. У нас ходят слухи, что эту самую деревню Горелое основали переселенцы. С какого-то старого места сюда пришли. Было где-то у них село и там церквушка каменная, батюшка местный в ней служил. Но в 30-е годы, при советской власти, когда с религией сильно боролись, эти деревенские своего попа расстреляли вместе с попадьей. Сами. Он им запретил церковь грабить, стыдил, активистов ругал. Ну и нашелся там у них какой-то отморозок — и попа с попадьей расстреляли, и церковь в отместку подожгли.
Но от горящей церкви и вся деревня загорелась. Так что люди там больше жить не могли. Отстраиваться по новой почему-то не стали. Кто уцелел, ушли на другое место. А новую деревню для памяти Горелой назвали. Если честно, у нас многие думают, что неспроста они все оттуда ушли. Мутная какая-то история там приключилась. Никто правды не рассказал. Но уже и не расскажет, конечно.
— М-да, интересно, — сказал я.
— Да чего тут интересного! — ухмыльнулся портье. — Вот вечером у нас дискотека будет — вот то да. Приходите. — Он вернул мне паспорт и передал ключ от номера.
В «Тихом углу» я пробыл не меньше недели. Отдохнул, сил набрался. К людям подобрел. Живые, они все-таки поприятнее мертвых, что ни говори.
Я не однажды пытался после отыскать ту заброшенную деревню с призраками и развалинами горелой церкви. Но больше мне это ни разу не удалось. Возможно, это капризы моей полосатой, как зебра, судьбы. А может быть, у призраков тоже случаются приступы мизантропии. И они попросту не желают встречаться с людьми.
МЕДВЕДЬ
Смоленская область
Поначалу никакого страха мы не испытывали — ни я, ни товарищи мои. Страх появился потом.
Он нарастал постепенно, подспудно. Когда мы поняли, что всему случившемуся нет рационального объяснения. Когда стало ясно, что мы перешли какую-то зыбкую грань, которую переходить не стоило. Когда осознали, что надеяться на время бессмысленно: не уляжется ничего, не забудется, не утрясется.
Наоборот. С каждым годом тревога наша будет усиливаться.
Встречаясь, мы предпочитаем не говорить о том, что нам довелось увидеть. Мы всегда соблюдаем этот молчаливый уговор, потому что… Мы знаем — почему.
* * *Осенью 2007 года мы с двумя товарищами и коллегами по работе, Виктором Харитоновым и Леней Бортником, выбрались поохотиться в места, о которых нам рассказал кто-то из приятелей. Дескать, от Москвы недалеко, а леса там глухие и дичь практически непуганая. Вокруг полно пустующих деревенских домов, и местное население только радо гостям, поскольку возможностей заработать там немного. Крестьяне живут, в основном, натуральным хозяйством, и продукты у них дешевы.
Поверив таким рекомендациям, мы оформили двухнедельные отпуска и прибыли в деревеньку на окраине Смоленской области, вблизи белорусской границы и крохотных, не отмеченных на карте притоков реки Угры.
Ржавый «пазик» — эти мастодонты, оказывается, все еще ползают по здешним дорогам — высадил нас под дождем у развилки. Водитель сказал, что обычно он подвозит пассажиров к самой деревне, но теперь… «Сами видите! Развезло. Сяду здесь на брюхо — кто вытаскивать станет?»
Он махнул нам, двери «пазика» закрылись, и маленький горбатый автобус, фырча мотором и шумно подгазовывая, уехал. А мы, взвалив на плечи рюкзаки и снаряжение, потопали по глинистым скользким берегам луж, вольготно раскинувшимся на дороге, к поселку. Мокрые опавшие листья, желтые и коричневые, сбитые в кучи, усеивали обочины.
Поселок выглядел уныло. Десяток угрюмых черных изб за покосившимися заборами и ни единой живой души на улицах. Ни собак, ни кошек, никакой живности. Даже в окна никто не выглянул, чтобы посмотреть, что за люди явились на ночь глядя в деревню.
Нам пришлось долго стучать в двери и окна «дома возле колодца, пятый, если считать от дороги» (именно так нам описали дом тети Даши, в котором мы предполагали найти ночлег, благодаря хлопотам приятеля и договоренности его с хозяйкой).
Наконец нам открыли. Мы ожидали увидеть какую-нибудь дряхлую старушенцию, но нам отворила дверь девушка, почти девчонка на вид — светленькая и тоненькая, как былинка в поле. Симпатичная. Я бы назвал ее даже красивой, если б не глаза. Таких испуганных, лихорадочно бегающих глаз у красивых женщин не бывает.
Вежливо поздоровавшись, Леонид спросил хозяйку.
— Я хозяйка, — прошептала девчонка, обшаривая наши лица взглядом. Леонид закашлялся.
— А нам сказали — дом тети Даши…
— Да. Это моя мама. Она умерла, — быстро сказала девушка, зябко передернув плечами.
— Простите. Мы не знали, — забормотал Леня, отступая на шаг. Мы с Виктором тоже буркнули что-то сочувственное и поглядели друг на друга: вот это номер!
— Когда же это случилось? Ведь мы звонили четыре дня назад.
— Позавчера.
— Простите, девушка, как вас зовут?
— Маша.
— Мария, вы нас извините, пожалуйста. Но мы договаривались с вашей мамой…
