Юрий Леж - Агенты Преисподней
Некта успела заметить человекообразную уплотняющуюся с каждым мгновением косматую и чуть неуклюжую в первых движениях фигуру, больше похожую на вставшего на задние лапы неведомого черного медведя с размытыми невнятными контурами то ли морды, то ли лица... и взмах могучей безжалостной лапы чудовищного хищника, сметающего со своего пути неожиданное, нелепое препятствие – слабого и беззащитного человеческого детеныша, не вошедшего еще в должный для сопротивления ему возраст… и еще один взмах, теперь уже другой лапы, черным сгустком бездны устремившейся навстречу попытавшейся отшатнуться девушке.
А потом слабый свет фонарей и игра теней ночной парка – исчезли.
…из черно-серой, зыбкой ночной темноты, разбавленной ледяным звездным светом, слабо мерцающим на чистом не по-осеннему небе, неясным и расплывчатым, рыжеватым, лохматым пятном появился рукотворный огонь, приближаясь медленно и неуклонно, неотвратимо, как судьба… и через пару-другую минут стало видно, как…
…осторожно ступая, косясь под ноги и тихонько всхрапывая, лошади неторопливо двигались по краю невысокого обрыва, всего в паре саженей под которым посверкивала рябью в звездном свете лента неширокой, быстрой и глубокой речушки. Стараясь держать повыше чадящий факел, пламя которого хоть как-то разгоняло вокруг всадников непроглядную тьму осенней ночи, совсем юный, с едва пробивающимся пушком на верхней губе и подбородке, воин, укутанный бурым, бесформенным плащом, под которым слева, у пояса, выступала рукоять меча, а за спиной горбатился невеликий, но такой нужный на службе заплечный мешок, ворчливо бубнил, вроде бы себе под нос, но с таким расчетом, чтобы слова его слышны были едущему чуть впереди спутнику с кирпично-красным, обветренным лицом бывалого выпивохи и рубаки, заросшим недельной щетиной и украшенным длинным, с сильной проседью, усами.
– Ну, вот, все, как люди, сейчас сидят с пивом у старого либа Мартина, тискают девок, а мы – тут, как неприкаянные души в Чистилище, бродим зачем-то в темноте… – мальчишка чуть привстал на стременах, разминая уставшую спину и слегка помахал факелом, подсвечивая идущую вдоль речного берега, едва заметную и днем тропинку.
– Всю прошлую луну ты дежурил в замке и каждый вечер щупал этих девок, небось, всех попробовал, – с легким смешком отозвался старший, не столько внушая молодому правила службы, сколько разгоняя сон и коротая за разговором время до рассвета. – А нынче пришел твой черед охранять границу…
– Чего её охранять-то? – просто ради того, чтобы не молчать в ночной тишине, отозвался юноша. – Кто эту речку у барона сопрет, что ли?
– Спереть, конечно, не сопрет, да и рыбу нынче по ночам никто беззаконно не ловит, – покивал-согласился старший, но тут же пояснил напарнику: – Вот только пару седмиц назад наш барон поссорился в очередной раз с заречным соседом, в кровь поссорился, не просто побранился на пиру… Теперь, понятное дело, ждет набега с той стороны…
Ветеран, опустив на мгновение поводья, махнул рукой в тяжелой и неуклюжей перчатке в сторону поблескивающей воды, обозначая направление.
– И ты думаешь, даже если соседи успели за две седмицы собрать войско, какой-то дурень станет переправляться ночью через Быстрицу? – поинтересовался юноша, останавливая лошадь.
– Да ты, я гляжу, стратег, – захохотал обидно старший. – Отчего ж еще даже и в десятники не выслужился? Гляди, наш барон любит сметливых мальчишек, да и не только мальчишек…
Молодой воин, поджав губы, уязвлено засопел на незнакомое словцо, сгоряча решив высказать напарнику, как неблагородно с его стороны оговаривать своего сюзерена в тайном содомитстве, но тут же подумал, что за такие слова легко можно огрести от ветерана тупым концом копья по спине, и стал мстительно размышлять – не стоит ли по прибытии в замок рассказать тихонечко кастеляну о нехороших разговорах Стефана Длинноуса.
Короткую невольную паузу в разговоре двух стражников прервал негромкий, но явный в ночной тишине, отчетливо разносящийся над речной поверхностью плеск весла.
Юноша резко привстал на стременах, повыше подымая факел и стараясь утихомирить внезапно заколотившееся в страхе сердце – ему почудилось вдруг, как десятки широких, вместительных лодок, набитых угрюмыми, злыми воинами, жутко недовольными, что им не дали спокойно отдохнуть этой ночью, отчаливают от противоположного, низкого, заросшего камышом и осокой берега и на крыльях весел устремляются к баронской земле…
– Кто это? – невольно спросил он, не обнаружив на речной глади вражеской флотилии, вместо нее от их берега быстро отошел узкий челнок с единственным маленьким человечком в нем, усердно и умело взмахивающим веслом. – Лазутчик?..
– Какой тебе лазутчик, – проворчал старший, вглядываясь в пеструю темноту речной ряби. – Тут и без лазутчиков все про всех знают… а это… ох, это ж мельничиха…
– Какая мельничиха? – заинтересовался юноша, тут же забыв о всего лишь мгновение назад испытанном страхе. – Может, догнать её? Чего через реку шастает по ночам?
– Догони, – повернувшись к напарнику оскалился в причудливой насмешке Стефан. – Может, в жабу превратит за любопытство, или в водяного… дочка старого Ганса, говорят, та еще ведьма…
– Ведьма? – озадаченно протянул юноша, всматриваясь, как быстро, уверенно, пересекая речку чуть наискосок, чтобы течение не мешало, а помогало попасть в нужное место на противоположном берегу, двигается челнок. – А что же Священная конгрегация? Не может быть, чтоб не знала…
– Кто же ведает дела конгрегаторов? – серьезно нахмурился и понизил голос при упоминании известных борцов за чистоту веры ветеран, казалось, он побаивается их сильнее, чем мельниковой дочки. – Нам до них далеко, как до…
– Зачем же ведьма поплыла на ту сторону? – перебил его юноша, оживившийся случайным происшествием, еще не понимающий, что в жизни лучше держаться в стороне от всякого рода странностей. – Небось, ворожить там будет?..
– Черный Лес там, – нехотя пояснил Стефан, указывая взмахом зажатого руке копья направо и дальше от продолжающего стремительно удаляться по речной ряби челнока. – Про него много разного и нехорошего рассказывают… такого, что повторять в ночном дозоре – негоже.
– Ты – и боишься? – искренне удивился молодой воин, опуская факел и старательно вглядываясь теперь уже в лицо ветерана.
– Сам бы забоялся, если бы хоть раз услышал половину тех историй, что рассказывают меж баронских крестьян и стражников про этот проклятый лес, – проворчал Стефан, даже и не подумав скрывать суеверный страх. – Вот вернемся в замок, спросишь кого из местных, кто всю жизнь прожил у Быстрицы, там и послушаешь, вместо того, чтоб по вечерам в трактире девок щупать, авось, наберешься малость ума…
Он отвернулся от речной ленты, перехватил поудобнее копье и тронул поводья, направляя лошадь дальше вдоль обрыва. Постояв на месте еще несколько мгновений, но все-таки убоявшись надолго оставаться в одиночестве, юноша последовал за ним… Блеклый свет факела, двигаясь над причудливо протоптанной вдоль берега тропинкой, потихоньку тускнел, удаляясь с каждый лошадиным, неторопливым шагом, пока не скрылся окончательно за темной, загадочно шелестящей под свежим ночным ветерком маленькой ивовой рощицей… остался, будто повис в воздухе, сконденсировался над утоптанной землей, запах навоза и конского пота, сыромятной кожи и тронутого ржавчиной металла, увядающей осенней травы и живой, пропитанной рыбой и лягушачьей икрой, воды быстрой речки…
…больница была не из лучших. Это Некта поняла в первые секунды, еще не открывая глаз, лишь вдохнув густой, насыщенный болью и чужим страхом, тяжелый запах несвежего постельного белья, дешевых моющих средств, хлорки, далеких, но от того не менее пахучих подкроватных уток, наполненных человеческими испражнениями. Но среди этих отвратительных, душащих, выворачивающих нутро наизнанку запахов присутствовал и еще один, едва уловимый, знакомый, близкий, из тех, что с годами переходят в определение – родной. И не признать его, даже с закрытыми глазами, Некта не могла.
Симон, чуть сгорбившись в неудобной позе, сидел на краю больничной кровати, привычно скрестив руки на набалдашнике трости, и рассматривал опухшую, онемевшую левую часть лица девушки, наливающуюся жутковатой, мертвящей синевой, и возложенную на непонятных подставках, загипсованную почти до самой ключицы и зачем-то согнутую под прямым углом в локте руку.
– Я думаю, что тебя так переехал не простой смертный? – улыбнувшись уголком рта поприветствовал соратницу агент Преисподней. – Кажется, и десяток здоровых мужиков не способны нанести такие аккуратные травмы, даже если при этом ты не стала бы сопротивляться… ну, в виде эксперимента.
