Алисон Ноэль - Вечность
— Я куплю тебе другой свитер, — сказал тогда папа, и наши глаза встретились в зеркальце заднего вида. Две пары глаз одинакового голубого оттенка. — Если сейчас вернуться, мы как раз попадем в час пик.
— Это мой любимый свитер! — ныла я. — Нам их выдали в лагере! В магазине такого не купишь.
И я надулась, чувствуя, что победа близка.
— Он тебе действительно позарез нужен?
Я кивнула. Папа, вздохнув, покачал головой и повернул машину. Наши взгляды снова встретились в зеркальце, и в эту секунду на дорогу выскочил олень.
***Я очень хотела поверить в то, что говорила Райли, и приспособить свое сознание к этой новой точке зрения. Но, поскольку я знаю правду, вряд ли мне это когда-нибудь удастся.
Вытирая слезы, я вдруг вспоминаю слова Авы. Если с сестрой мне надо было попрощаться, значит, с Дейменом — не надо?
Я оглядываюсь на леденец с запиской, который я положила на стол, и ахаю: конфета превратилась в тюльпан.
Огромный блестящий красный тюльпан.
Я бросаюсь к себе в комнату, ставлю на кровать лэптоп и запускаю поисковик.
На страничке, посвященной языку цветов, нахожу вот что:
«В девятнадцатом веке каждому цветку приписывали определенный смысл. Из цветов составляли целые послания. Вот несколько значений…»
Я прокручиваю алфавитный список, ища глазами слово «тюльпан», и у меня перехватывает дыхание, когда я читаю:
«Красный тюльпан — вечная любовь».
Для смеха я нахожу «белые розы» и начинаю громко смеяться.
«Белые нераспустившиеся розы — сердце, не знающее любви; сердце, неспособное любить».
***Теперь я понимаю, что Деймен все время испытывал меня. Он хранил про себя свою огромную, потрясающую тайну и не знал, как мне рассказать — приму ли я такую перемену в своей жизни или прогоню его прочь.
Флиртуя со Стейшей, он хотел вызвать у меня хоть какую-нибудь реакцию, чтобы подслушать мои мысли и понять, как я к нему отношусь. А я так хорошо научилась врать себе практически во всем, что в результате запутала нас обоих.
Конечно, я не одобряю того, что он делал, но ведь сработало! А теперь мне только нужно произнести вслух заветные слова, и он появится передо мной. Потому что я люблю его. Я никогда не переставала его любить. Я любила его с самого первого дня. Любила даже тогда, когда клялась, что ненавижу. Ничего не могу поделать — я люблю. И хотя его бессмертие — дело весьма сомнительное, в Летней стране действительно было здорово. А если Райли права и в самом деле существует такая вещь как судьба, так может, это и к нам относится?
Я закрываю глаза и представляю себе, как горячее тело Деймена прижимается к моему, как шепчут его нежные губы совсем близко от моего уха, шеи, щеки, его полуоткрытый рот касается моих губ… Чудесное ощущение! Я держусь за этот образ, за воспоминание о нашей несравненной любви, о нашем несравненном поцелуе, и шепчу слова, которые держала в себе так долго, которые боялась произнести — слова, которые вернут мне его.
Я повторяю их снова и снова. Мой голос набирает силу, он уже наполняет всю комнату.
Но когда я открываю глаза, рядом никого нет.
И я понимаю, что ждала слишком долго.
Глава 37
Я спускаюсь в кухню за мороженым. Конечно, порция сливочного мороженого не исцелит разбитого сердца, зато поможет хоть немного его утешить. В обнимку с полукилограммовой упаковкой отправляюсь на поиски ложки и тут же все роняю, услышан голос:
— Как трогательно, Эвер! Очень, очень трогательно.
Я сгибаюсь пополам — надо же, отбила ногу коробкой ванильно-миндального! — и ошарашенно смотрю на Трину. Она сидит за кухонным столом, скрестив ноги, сложив руки на коленях — настоящая леди.
— Как очаровательно ты звала Деймена после того как нарисовала в своем воображении целомудренную любовную сценку! — Она смеется, меряя меня взглядом. — Да-да, я по-прежнему вижу все, что у тебя в голове. Твой убогий ментальный щит? Тоньше, чем Туринская плащаница! Что касается тебя и Деймена, а также вашей долгой-долгой счастливой жизни… Сама понимаешь, этого я допустить не могу. Так получилось, что главная цель моего существования — уничтожить тебя. Между прочим, это все еще в моих силах.
Я пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы дышать медленно и размеренно, очищая свой разум от любых мыслей, которые она могла бы использовать против меня. Беда в том, что стараться очистить свой разум — все равно что сказать кому-нибудь: «Не думай о слонах». После этого ни о чем другом думать не сможешь!
— О слонах? — Трина протяжно вздыхает — низкий, зловещий звук разносится по комнате. — Боже, что он только в тебе нашел?! — Она окидывает меня взглядом, полным презрения. — Уж во всяком случае, не интеллект и не остроту ума, поскольку их пока вовсе не наблюдается. А твое представление о любовной сцене? Это же Дисней, это телеканал «Для всей семьи», это так пресно! Позволь тебе напомнить, что Деймен живет на свете не сколько сотен лет, в том числе застал и шестидесятые, годы свободной любви!
Она укоризненно качает головой.
— Если ты ищешь Деймена, так его здесь нет, — говорю я в конце концов.
Голос у меня хриплый и скрипучий, как будто им давно не пользовались.
Трина выгибает бровь.
— Можешь быть уверена, я знаю, где Деймен! Я всегда знаю, где он.
— Значит, ты его преследуешь?
Я сжимаю губы. Да, ее не следует злить, да что уж там — терять все равно нечего. Так или иначе, она меня убьет. За тем и пришла.
Скривив губы, она разглядывает свои ногти с безупречным маникюром.
— Едва ли, — шепчет она.
— Ну, если ты за ним следишь последние триста лет, как еще это назвать?
— Не триста, а все шестьсот, мерзкая ты маленькая троллиха, шестьсот лет!
Она гневно сдвигает брови.
Шестьсот лет? Ничего себе!
Трина, поморщившись, встает.
— Вы, смертные, так глупы, так скучны, так предсказуемы… Вы такие обыкновенные! И при всех своих очевидных недостатках вы каждый раз вдохновляете Деймена кормить голодных, служить человечеству, искоренять нищету, спасать китов, бороться за чистоту на улицах, за мир во всем мире и за вторичную переработку отходов, говорить «нет» наркотикам, алкоголю и вообще всему, ради чего стоит жить. Одно скучнейшее альтруистическое занятие за другим! И для чего? Вы хоть чему-нибудь учитесь? Очевидно, не учитесь. Одно глобальное потепление чего стоит! И все же, и все же, каким-то образом мы с Дейменом каждый раз преодолеваем все это. Правда, иногда уходит ужасно много времени на то, чтобы снова превратить его в чувственного, жадного до наслаждений беспринципного гедониста, каким я его знаю и люблю. И в этот раз, поверь, все будет точно так же. Ты и опомниться не успеешь, а мы с Дейменом снова окажемся на вершине мира.
Трина приближается ко мне. Ее улыбка становится шире с каждым шагом. Трина крадется вдоль барной стойки, словно сиамская кошка.
— Говоря откровенно, Эвер, я не представляю, что ты в нем нашла. Я сейчас говорю не о том, что видит в нем каждая женщина, а если смотреть правде в глаза, то и большинство мужчин. Я о другом. Ты постоянно страдаешь из-за Деймена. Из-за него тебе приходится терпеть адские муки. — Она качает головой. — Что бы тебе не погибнуть в той автокатастрофе? Подумать только, ведь я была твердо уверена, что ты мертва, и вдруг узнаю, что Деймен переехал в Калифорнию, потому что, видите ли, вернул тебя с того света! — Она снова качает головой. — Казалось бы, за столько сотен лет я могла научиться терпению. Но, что же делать, я не виновата — просто ты нагоняешь на меня ужасную скуку.
Она смотрит на меня, а я не реагирую. Я все еще пытаюсь расшифровать ее слова. Выходит, аварию устроила Трина?
Она смотрит на меня и с досадой корчит гримаску.
— Да, аварию устроила я! Почему тебе все нужно объяснять? Я напугала оленя, который выскочил перед вашей машиной. Я знала, что твой отец — слабохарактерный добряк, он с радостью рискнет жизнью всей семьи ради оленя. Смертные так предсказуемы… Особенно такие вот, серьезные и правильные, стремящиеся всем делать добро. — Она смеется. — Под конец все было настолько просто, что даже неинтересно. Имей в виду,
Эвер — на этот раз Деймен не примчится тебя спасать, а я уж позабочусь о том, чтобы завершить дело.
Я оглядываюсь по сторонам. Найти бы какое-нибудь средство защиты — да хоть кухонный нож. Стойка с ножами — в другом конце кухни, туда ни за что не добежать. Я не такая быстрая, как Деймен и Трина. По крайней мере, мне так кажется, — а проверять уже некогда.
Трина вздыхает.
— Иди, бери свой нож, я не возражаю. — Она смотрит на усыпанный бриллиантами циферблат наручных часов. — Но все же хотелось бы наконец начать, с твоего позволения. Обычно я не спешу — люблю позабавиться, но сегодня Валентинов день, и я планирую поужинать со своим милым дружком, как только расправлюсь с тобой.
