Анатолий Киселев - Орфей и Эвридика

Он нисколько не удивился этой просьбе, словно бы из её уст она была любима до привычки, вздохнул глубоко, собираясь с мыслями. И вот уже качает Маргариту на палубе вольного фрегата, свистит в упругих парусах солёный ветер странствий.

— Ветер в твоих ладонях, небо в твоих глазах…Что мне в далёких троях или чужих снегах?…

А тот, кого она готова слушать бесконечно, радостно покоряясь её нежному желанию, всё дарит ей и дарит самое ценное, что один человек может подарить другому, — мысли:

— Через года и стужи, смерти, забвенье, град…нам возвращаться нужно, если нас ждут назад.

«Да! Я жду! Которую жизнь я жду тебя — и вот, дождалась!», — думала Маргарита всякий раз, когда слышала эти строчки. А встречи происходили всё чаще, продолжались всё дольше. И вот, настал день, когда она, собравшись с духом, спросила Улисса:

— Мы ведь не прикованы к этому… странному месту? Можем ли мы уйти отсюда — и быть вместе? Если ты хочешь, конечно…

И посмотрела прямо, долго, внимательно, чтобы ни в коем случае не скрыть от него загоревшийся надеждой взгляд. Улисс ласково сплёл свои пальцы с Маргаритиными, улыбнулся получившемуся узору:

— Смелая ты моя девочка, опередила меня… Слушай же. Место действительно странное — кроме меня, по-моему, никто отсюда и не мог выйти. Мне надо подумать, как вывести отсюда тебя. Мы должны быть вместе. Но дай мне время — всё обдумать!

О чём он промолчал, о чём… почему же так больно?! Маргарита вопросительно посмотрела на Улисса. И столько печали было в её глазах, что он не устоял. А ведь прежде никогда не позволял себе так целовать её — хоть и в стороне от всего того дива, что мельтешило вокруг, проходили их с Марго свидания, а всё же… Но не сегодня. Сегодня всё было по-другому.

Потому что сегодня он понял, точнее, заново почуял: миры — это бусинки на бесконечных чётках Вселенной. И держатся вместе эти миры, потому что нанизаны на одну нить, и нить эта — людские чувства и мысли. Войди в эту дверь, выйди в ту — и благодаря тебе протянется от одного мира к другому эта, самая надёжная ниточка. И станет твой отдельно взятый мир частью того, что зовётся мiром… А вот тут надо подумать, тут надо очень хорошо подумать дальше… Улисс с великой неохотой заставил себя отпустить Маргариту:

— До завтра, радость моя, до завтра. Завтра я уже всё буду знать, и мы с тобой уйдём отсюда. Путь окажется неблизким, но мы будем вдвоём — и это самое главное.

Но завтра не настало — он не пришёл. Сначала Маргарита волновалась. Потом огорчалась. Дальше — больше: обижалась. Потом снова волновалась, только уже по другой причине. Затем эта причина была отброшена, как самое нелепое, что может предположить влюблённая дурочка, и тягучая тревога ядом растеклась по венам. И когда тихое помешательство уже почти совсем свило уютное гнёздышко чуть правее сердца, Маргариту вдруг охватила злость. Женщина даже подскочила на месте — так остро и горячо разозлилась она на всё и сразу, но больше всего — на себя. Злость, как и полагается, вскипятила кровь и придала сил. Маргарита перестала мучить себя неведением, покинула своё обычное место в дальнем углу зала и отправилась к барной стойке, стараясь не очень присматриваться к копошившимся вокруг чужим кошмарам — чтобы не добавлять к этому сонмищу новых.

Волошин как чувствовал, что Марго ищет его — во всяком случае, он уже поджидал её, элегантно облокотившись о стойку. Но разгневанная женщина решительно пренебрегла этикетом — не тот случай, чтобы версали разводить:

— Где он?! Это ваша банда его сюда не пускает?!

Сверля Волошина глазами, Маргарита, конечно, не заметила, как за спиной материализовался Кец с покрытым ядом кураре шипом в пальцах. Шип почти уже коснулся беззащитной шеи, но Волошин только двинул бровью, и шип вместе с Кецем растворились в чаду зала.

— Милая Маргарита Николаевна, — проникновенно заговорил тогда Волошин, — мы не знали, как вам сообщить. Моя, как вы изволили выразиться, банда, вдоль и поперёк прочесала ваш с Улиссом родной мир, и нигде не нашла следов вашего друга. Боюсь, у нас проблема. Уходя отсюда в прошлый раз, он вышел вон в ту дверь.

И Волошин подбородком указал куда-то вперёд. Маргарита нервно оглянулась. Там мягко мерцала стена, и в стене пульсировала дверь. Очень похожая на входную, но поменьше. Кто-то маленький и чернявый настолько, что казался сгустком темноты, топтался рядом с той дверью.

— Что там?

— Да кому ж это известно, Маргарита Николаевна… не вашему покорному слуге, во всяком случае. Я здесь заперт, входы-выходы мне заказаны.

Стукнуть бы этого покорного слугу чем-нибудь тяжёлым, да ведь, Улиссу то не поможет… Маргарита мимоходом подивилась собственной кровожадности, а с её губ уже выстрелил новый вопрос.

— Туда можно выйти?

Её собеседник тонко усмехнулся типично женской последовательности этого вопроса, но вслух сказал только, что выйти-то можно куда угодно, гораздо важнее, куда войдёшь.

— Но я найду его там?

Волошин мог бы уточнить, что гарантированный результат бывает только у смерти, но не стал — шутку Маргарита сейчас явно не оценит, а раздражать собеседницу в планы Волошина не входило. Тем более, что решение всё равно должна принять она… добровольно.

Не дождавшись ответа, Маргарита задумалась, а хитрюга Кец тем временем прищёлкнул перьями, и над барной стойкой загорелся широкий плоский экран. Замелькали чёрно-белые кадры известного фильма, полилась песня. «Кто весел, тот смеётся, кто хочет, тот добьётся», — жизнерадостно и звонко уверял мальчишеский голосок.

— Кто ищет, тот всегда найдёт, — шкодливым фальцетом подхватил зеленопёрый хиппи и принялся отплясывать твист. Монетки на обшлагах его уникальных штанин позвякивали в такт.

Маргарита усмехнулась очередной проделке хулигана и обвела взглядом тёмное, затянутое смогом помещение. Сколько она прожила в этом странном месте, куда пришла помочь и где обрела любовь? Кто знает, да и надо ли? Ведь что такое время — быть может, песчинки вон в тех часах? А раз так, значит оно в наших руках, и не нам бояться ловушек Вселенной. Просто потому, что их нет. Слушай внимательно Её тихий шёпот, и услышишь всё, что тебе нужно.

Решительно направляясь к маленькой двери, Маргарита ещё успела краем глаза заметить коней и волков, круживших друг напротив друга в жестоком и изнуряющем танце, и мимолётно порадоваться, что не видела этой дикости прежде. Темнота, обретавшаяся вблизи стены, сгустилась в длинноносого грача с надвинутой на самый клюв фуражкой и в перчатках с раструбами — он лихо отсалютовал Маргарите, превратился в маленького Мэнь-Шэня и услужливо распахнул дверь.