Максим Далин - Лунный бархат
Хотелось надраться до посинения, но я запретил себе даже думать об этом, выпил апельсинового сока, от которого замутило, и принялся листать газеты. Того, что я искал, тут было навалом – только выбирай, но тексты объявлений как-то не грели. Некоторые помещали вместе с объявлением свою фотографию – и рожи у них были совершенно не вызывающие доверия. Но это был последний шанс все уладить. Я выбрал телефон и позвонил.
Меня спросили об имени. Потом предложили зайти в пятницу.
– Мне нужно срочно.
Там очень покладисто согласились и пригласили сегодня в три. Я повесил трубку, чувствуя себя идиотом.
А дело, в сущности, было только в непреходящем ощущении ужасного одиночества. Мне просто хотелось выложить все начистоту человеку, который, как минимум, не будет считать меня сумасшедшим. А если его профессия – выслушивать странные истории, то, возможно, мне дадут хоть сколько-нибудь полезный совет.
К трем часам я поехал по названному адресу. Тоска становилась все сильнее, и я уже не привередничал – просто поговорить, просто поговорить, только чтобы выслушали и поняли, а там…
Дом был совсем не плох. Дверь квартиры открыло какое-то серое существо в платочке. Из двери пахнуло ладаном так, что меня чуть не вывернуло наизнанку прямо на пороге. Я сглотнул и вошел.
Окно комнаты было плотно занавешено, на столе горели свечи, на стене висело множество икон и лампадок на цепочках. У стола стояло два стула, я сел на один без приглашения – и тут вошла хозяйка. На ней тоже был платочек и темное платьице, она выглядела хорошо сохранившейся дамочкой, которой хочется казаться старушкой. У нее был цепкий взгляд профессионалки.
– Тебя, раб божий Михаил, лютая скорбь привела ко мне? – спросила она нараспев.
В первый момент это произвело впечатление. Я потерял дар речи, но мало-помалу способность нормально мыслить вернулась. Я вспомнил, что имя сам назвал по телефону, а до лютой скорби слишком просто додуматься.
– Вы поняли, какая именно? – спросил я вежливо.
Она задумалась. Посмотрела оценивающе, и я догадался, что ко мне примеривают несчастную любовь, неудачи в бизнесе и порчу со сглазом.
– А есть рядом с тобой недобрый человек, думает он думу черную, затевает дело ужасное… – пропела она наконец отработанным печальным речитативом.
Она сделала отличный вывод – просто истина никак не могла прийти в голову.
– В принципе, верно, – сказал я. – Только этот думающий – мертвый.
Она вздрогнула.
– Меня поцеловал вампир.
– А что ж ты, раб божий, в церковь-то не пошел? От сил зла, от духов тьмы – молись и проси защиты у…
– Он поцеловал меня около иконы. В грешном, правда, месте. Но – все это ерунда, – сказал я. – Вы только скажите – это возможно? Чтобы пришел мертвый, поцеловал – и все пошло наперекосяк? Они существуют? Вы сами их видели?
Она покосилась на меня и поджала губы. Вдруг показалось, что ей обидно. Это ее дело – говорить удивительные и пугающие вещи.
– А крещен ли ты? – спросила она наконец.
– Да, – сказал я. – Но вы ответьте…
– А в церкви давно был? На исповеди? А постился и…
– Да не хочу я! – рявкнул я, на миг потеряв самообладание. – Хотел в первый момент, а теперь не хочу! И молиться за меня не надо! Только скажите – вы видели?! Вы знаете, что наш мир – как гребаный торт «Наполеон», и некоторые шарятся из слоя в слой?! Вы верите, что это Бог создал?!
– За тяжкие грехи ты наказан! – изрекла она с таким же злым напором. – А кто в Спасителя нашего не верует – тот защиты не имеет, погрязает в горды не и тешит дьяволово воинство!
– Я – грешник, совершенно верно, – сказал я, уже чувствуя отчаянье. – Но – не в этом дело. В конце концов, если даже поверить в этот злой бред, дьявола тоже создал Бог.
– Дьявол сам, – перебила она меня, и ее лицо исказила гримаса вдохновения, – предал и изменил божий замысел…
– Да какого черта! – крикнул я, уже разозлившись по-настоящему. Вместо понимания и объяснений меня втянули в какой-то дурацкий диспут. – По-вашему, Бог не соображал, кого создает? Не предвидел последствий? И потом у него не хватило силенок собственное создание уничтожить? Да не смешите вы! Все идет по плану, как говорится – и зло, и грехи, и суета, и добро, и любовь – и не меняется уже хренову уйму лет! И вряд ли изменится!
– А вот Второе пришествие… – начала она басом, вскочив со стула, но я ее перебил:
– Если и произойдет, то ничего не изменит, так же, как первое! Станет таким же злым и глупым фарсом! Черт, сколько людей поубивали во имя добрейшего Бога! И что, он тоже этого не предвидел? Второе пришествие предвидел, а убийства во имя свое – нет? Так грош ему цена!
– Изыди, Сатана! – закричала она и указала на дверь. – Вон из моего дома!
Я выдернул из бумажника пятисотрублевую купюру и шлепнул перед ней на стол.
– Вот вам за визит и помощь. Только один вопрос на прощанье – а если бы не было ни дьявола, ни греха, ничего такого – что бы было, а?
– Рай!
– А вы уверены, что хотели бы там жить? И что бы вы там делали?
Я вышел на улицу и с наслаждением вдохнул острый, угрожающий запах чистой зимы.
Пока добирался до дома, успело стемнеть. В декабре темнота обрушивается на мир, как занавес, стремительно, внезапно – просто вдруг оказывается, что день уже кончился.
Мой день уже кончился.
В квартире было темно, и я не стал зажигать свет. Контуры вещей, выступающие из мрака, выглядели как-то непривычно и незнакомо, будто тоже перешли в какое-то чудное измерение и поменяли форму. Лампа росла из стола мертвым цветком-колокольчиком; старый плюшевый медведь в десантном берете повесил пуговичный нос, как ханыга над кружкой пива; косой луч света из окна падал на лицо Цоя на стене – Цой улыбался грустно и понимающе из своего плоского бумажного небытия.
Темнота за окном синела, молочно-серые сумерки вскоре посинели до черноты, будто в разбавленное молоко кто-то лил и лил чернила. Пошел снег, и перестал, и в бурых разрывах туч мелькнула прозрачная пятнистая луна.
Тоска подошла сзади, тихо-тихо, как диверсант на чужой территории, подкралась – и накинула на горло капроновый шнур. И снова стало нечем дышать, и заломило грудь, и я встретился взглядом с Цоем – но он ничем не мог мне помочь, кроме понимающей улыбки. Я понял, что все кончено.
Я положил на стол перед собой пистолет и придвинул телефон. Медленно набрал номер своей «трубы» и вслушался. Я решился, но меня колотило от мысли, что сейчас у самого уха снова мурлыкнет тот, мертвый с женственным личиком инкуба…
Как только щелкнуло и оборвались гудки, я выпалил в трубку: «Приходи!» Я не мог ждать, когда он мне ответит, и дал поспешный отбой.
Потом положил трубку на рычаг. Взял пистолет и прижался к нему лбом. Холодный металл слегка прояснил мои мысли. Сейчас. Сейчас он позвонится в дверь, или просочится без звонка, войдет в комнату – и я выстрелю. Несколько раз. И буду считать выстрелы, чтобы в обойме остался патрон. Если он не умрет по-настоящему, то последнюю пулю я пущу себе в лоб. Точка.
Не знаю, сколько времени я так просидел. Палец онемел на спусковом крючке. Зато тоска как будто притупилась, чувства тоже словно онемели, я сидел, как деревянный, и ждал, ждал… Мне казалось, что в мире наступила тишина.
Тишину нарушил шорох в коридоре. Звук был такой, будто кто-то задел плечом открытую кухонную дверь. Потом я услышал легкие шаги – и мне захотелось съежиться и исчезнуть, чтобы ничего не увидеть. Но я заставил себя поднять пистолет с колен.
Дверь в комнату открылась как сама по себе. Наверное, луна вышла из облаков за моей спиной, потому что всю комнату вдруг залил дымный призрачный свет. Высокая фигура в дверях вошла в него, как в прожекторный луч.
– Здравствуй, Мигель, – сказал тот, кто вошел. – Я знаю, у тебя болит душа.
Я разжал пальцы, и пистолет стукнулся об пол. Это был не тот вампир. Он был высок и худощав. Казалось, что его белое жесткое лицо светится в темноте, а в темных глазах плавает зыбкий багровый отсвет, как у сиамской кошки. Вокруг него клубился лунный туман. От него пахло морозом, ладаном и силой, такой силой, что я ощутил ее нервами и кожей, как ледяную, искрящуюся, стремительную волну. У меня захватило дух. Я встал.
– Убьешь меня? – спросил я, глядя ему в лицо.
Он неожиданно улыбнулся, улыбнулся чудесно, той самой улыбкой полного понимания, доверия и дружбы, которую я искал все это время.
– А ты? – спросил он, и его голос был низок и темен, как урчание крупного хищника кошачьей породы.
Вампир сделал несколько шагов, и я почти хотел шагнуть навстречу. Он протянул руку и приложил ладонь к моей шее. Его рука была ужасно холодной, но это было – как лед на ноющую рану. Он рассматривал меня и чуть-чуть улыбался.
– Мигель, меня зовут Жоффруа, – сказал он. – Я сделаю то, что ты захочешь. Уйду или останусь. Ты можешь выбрать.
