Барбара Хэмбли - Кровавые девы
Очевидно, Хорис Блейдон был не единственным, кому в голову пришла мысль создать искусственных вампиров. И, судя по всему, у Бенедикта Тайсса было одно неоспоримое преимущество: в отличие от Блейдона, ему удалось найти настоящего вампира, согласившегося на сотрудничество.
Но если Тайссу помогал бессмертный, зачем тогда доктору понадобилось производить вампиров искусственным способом? Особенно если учесть, что результаты — по крайней мере, в одном случае, — оказались столь неутешительными? Лидия смотрела на залитые светом рощицы, машинально передвигая по столу чайную чашку. Не для того ли, чтобы лишить мадам Эренберг власти, которую мастер обычно обретает над птенцами?
Но тогда почему Петронилла продолжает работать с ним? Насколько Лидия знала, ни один вампир, даже Исидро, который во многом отличался от своих собратьев (нет, не отличался! — сказала она себе), не уступил бы ни крохи власти, не вынуждай его к этому обстоятельства…
Или же с обращенными Эренберг вампирами что-то было не так? Как в случае покойного мастера Константинополя, который утратил способность создавать птенцов? Может быть, все они становились чудовищами? И она обратилась к Тайссу в надежде исцелиться? Лидия обдумала эту мысль, прежде чем отказаться от нее. Она не могла представить, что доктор Тайсс, этот мягкий, воспитанный человек, при всей его нужде в деньгах станет помогать вампиру в создании качественного потомства.
Тогда что?
В час дня за ней заехала баронесса Сашенька, облаченная в умопомрачительное лавандовое платье от Пуаре, при взгляде на которое Лидия почувствовала себя неуклюжей школьницей; вместе они отправились в модный ресторан «Додон», чтобы позавтракать в обществе избранных членов Круга Астрального Света («Дорогая моя, без вас мне не обойтись, ведь там будет эта ужасная Муханова, с ее рассуждениями об исконной мудрости русского крестьянства, и я хочу, чтобы вы были рядом, потому что ваш муж хотя бы говорил с крестьянами…»).
Пока ловкие татары-официанты накрывали на стол (Сашенька верно угадала предмет обсуждения, начатого мадам Мухановой), Лидия спросила о монастыре святого Иова и получила в ответ поток противоречивых сведений о призрачных огнях и звуках, тайных обрядах иллюминатов, развращенных средневековых настоятелях, скандалах восемнадцатого столетия и дурном управлении, которое и привело к закрытию обители. Вычленить из всего этого вороха сплетен полезные факты, которые могли бы указывать на вампиров, или хотя бы определить, какие из слухов основываются на действительных происшествиях, казалось невыполнимой задачей.
— Говорят, между монастырем и принадлежавшими ему обителями проложены тайные ходы, и тянутся они на много миль…
— Я слышала, что при императрице Елизавете там обнаружилось гнездо еретиков, и всех их замуровали в подземных кельях…
— Но эти кельи — они же располагались не очень глубоко? — Лидия оторвала взгляд от грибов и гренков и озадаченно посмотрела на собеседницу. — Я хочу сказать, монастырь ведь стоит рядом с рекой.
— В том-то все и дело, дорогуша, — мадам Муханова положила хрупкую ладонь ей на запястье и заглянула в глаза. — Их замуровали заживо, и когда Нева поднялась, кельи затопило. Все они утонули…
— Честно говоря, милые мои, то же самое можно сказать о моем подвале, — вставила баронесса Сашенька, вызвав у присутствующих смех.
— Смейтесь, если хотите, — мадам Муханова попробовала рассыпчатую кашу, которую в «Додоне» готовили необычайно вкусно. — Но простой люд, с присущей ему мудростью, избегает этого места…
— Простой люд избегает этого места потому, что кто-то каждый квартал платит немалую сумму, чтобы полиция никого туда не подпускала, — отозвалась миловидная мадам Татищева, жена начальника полиции.
Попытка разузнать побольше о мадам Эренберг тоже закончилась ничем, хотя Лидия и уяснила себе, что немку в обществе недолюбливают («Знаете, она такая решительная… а этот бедняга Тайсс, которого она полностью прибрала к рукам? Раньше он бывал повсюду — он такой очаровательный, — но теперь, когда она взялась опекать его, найти его можно только в лечебнице да в лаборатории…»).
Лидия подумала, что женщина, которую настоящая Петронилла использует как прикрытие, должна была приехать в Петербург вместе с хозяйкой… а значит, здесь едва ли удастся установить ее настоящую личность.
— Они любовники? — вопрос показался бы невероятным в Оксфорде и даже в Лондоне, но часто звучал за накрытым к чаю столом в Петербурге.
— Думаю, да, — ответила Татищева, слизывая с пальцев crème fraiche.[20] — Во всяком случае, когда я встретила ее у Кустова, где этот красавчик Буренин читал свои стихи… знаете, Буренин создал совершенно новый язык поэзии, чтобы освободиться от тех уз, что наложили на слова старые значения и привычный образ мышления… Так вот, она — эта Эренберг, я имею в виду, — собралась уезжать, утверждая, что все это — лишь пустая трата времени. Она сказала, что не стоит искать новых смыслов для Любви, ведь и старые вполне годятся, даже в наше время… Разумеется, все это было совсем некстати…
— Мне показалось, она говорила, как влюбленная женщина, — сказала Сашенька.
— Или женщина, испытывающая чувство, которое нас приучили считать любовью, — вмешалась юная графиня, считавшая себя весьма современной. — Которое называют любовью священники, родители и мужчины.
— Откуда немке знать о любви? — мадам Муханова презрительно взмахнула унизанной кольцами рукой. — Чего можно ожидать от этих людей? Им не понять русской души.
И она прижала руки к сердцу, словно ее русская душа готова была исторгнуться из груди и явить себя во всем великолепии собравшимся дамам.
Последовавшее после этого обсуждение русской души затянулось на два часа, и Лидия не решилась снова перевести разговор на Петрониллу Эренберг, опасаясь, что той станет известно о проявляемом мадам Эшер интересе. «Джейми, — подумала она, наскоро записывая в блокнот новые сведения: лабиринт, склеп, защита полиции. — Надо рассказать обо всем Джейми».
Когда она к ужину вернулась во флигель, от Джейми не было никаких известий. Как и вчера, и позавчера тоже. Лидия говорила себе, что причиной всему какой-нибудь сбой в работе немецкой почтовой службы, но деловитость, охватившая восстановленный Рейх, делала этот маленький самообман пустой уловкой. В тех письмах, что он каждый день посылал ей из Варшавы, Берлина, Праги и разных германских городов, не было никакой полезной информации: он писал от имени вымышленной тетушки Каролины и явно старался не выходить за пределы бессмысленных банальностей, распространяясь о погоде, гостиничных номерах и достойном сожаления упрямстве, с которым польские и немецкие продавцы отказывались учить английский язык. Но письма были важны сами по себе. Они сообщали, что он жив и неплохо себя чувствует, раз уж может записывать все эти диатрибы округлым, немного детским почерком тетушки Каролины, уснащая текст подчеркиваниями и завитушками, так не похожими на его обычные неровные буквы, что Лидии становилось смешно от одного взгляда на них.
Он путешествовал в компании вампира в поисках других вампиров — созданий, которые убивают для того, чтобы сохранить в тайне свое существование. Созданий, которые питаются смертью.
Она сидела в небольшом кабинете, неотрывно глядя на сгущающиеся за окном сумерки и темнеющие рощицы.
Он путешествовал в компании Исидро…
Усилием воли она прогнала прочь образ призрачно-бледного элегантного испанца.
Просто вампира. Они убивают тех, кто им служит, потому что эти люди слишком много знают… или наскучивают своим бессмертным хозяевам.
И хотя до сих пор Исидро помогал им и оберегал их, она ничего не знала о вампирах во всех тех городах, откуда приходили конверты с яркими марками… кроме того, что они — вампиры. Боже, прошу Тебя, пусть он вернется домой невредимым…
С тринадцати лет Лидия усвоила достаточно механистичный взгляд на Бога, порожденный ее увлечением медициной: она благоговела перед Его творениями, но слишком хорошо осознавала пределы физических возможностей тела и духа, чтобы верить в силу молитвы. Позже, уже после Константинополя и более тесного знакомства с вампирами, ее взгляды изменились, и она уже сама не вполне понимала, кому она молится и зачем.
Ее молитва была молитвой ребенка:
Пусть он вернется домой невредимым…
Пусть все будет хорошо…
Слова, которые повторяют люди по всему миру.
Почему она решила, что на этот раз Бог услышит ее, если шесть месяцев назад, когда она молилась о чуде, о том, чтобы кровотечение остановилось и ребенок остался жив, ее горячие просьбы остались без ответа?
Темнота, таившаяся в этом уголке ее сознания, была чернее и страшнее монастырских подвалов, и Лидия, повторяя вчерашний путь, отвернулась от мысли о потерянном ребенке и захлопнула за собою дверь.
