Алисон Ноэль - Вечность
— А вам не кажется, что вы и так уже достаточно… помогли? Вы отняли у меня Райли! Мало вам?
Я сглатываю комок в горле и очень стараюсь не разреветься.
Ава озабоченно хмурит брови. Ее аура полыхает красивыми лиловыми отблесками.
— Райли нельзя отнять, она не чья-то собственность. И она всегда будет с тобой, даже если ты и не сможешь ее видеть.
Ава вновь протягивает ко мне руку, но я не желаю ничего слушать. И я больше не позволю ей прикасаться ко мне, пусть даже это приносит облегчение.
— Отстаньте от меня! — говоря я, пятясь назад. — Оставьте меня в покое и не лезьте в мою жизнь! У нас все было хорошо, пока вы не появились.
Но Ава не уходит. Стоит и смотрит на меня раздражающе ласковым, заботливым взглядом.
— Я знаю, как у тебя болит голова, — шепчет она мягко и успокаивающе. — Совсем необязательно так мучиться, Эвер. Я правда могу помочь.
И хотя мне очень хочется отдохнуть от шума и боли, я поворачиваюсь на каблуках и решительно ухожу, Надеюсь, я никогда больше ее не увижу!
***— Кто это был? — спрашивает Хейвен, обмакивая кукурузный чипс в мисочку с острым соусом.
Усаживаюсь рядом с ней и пожимаю плечами.
— Никто.
Я говорю шепотом и морщусь от звука собственного голоса.
— Похожа на гадалку с праздника.
Беру тарелку, которую передает мне Майлз, и пластмассовую вилку.
— Мы не знали, что ты захочешь, так что взяли всего понемножку, — говорит Майлз. — Купила сумочку?
Я качаю головой, а зря — от этого болит еще сильнее.
— Слишком дорого.
Жую, прикрывая рот рукой, потому что хруст отдается в висках острой болью, от которой слезы наворачиваются на глаза.
— А ты купил ту вазу?
Я уже знаю, что не купил, — и не только благодаря парапсихическим способностям, но и потому, что никакой сумки при нем не видно.
— Не-а. Я просто люблю смотреть, как их выдувают. — Он смеется, прихлебывая свой напиток.
— Тихо, ребята! Кажется, у меня телефон звонит…
Хойвен роется в битком набитой сумке, которая исполняет роль кладовки.
— Ну, поскольку у тебя одной за этим столиком вместо звонка поет Мерилин Мэнсон… — Майлз пожимает плечами.
Он выедает из тако начинку, а саму лепешку оставляет на тарелке.
— На диете? — спрашиваю я, глядя, как он ковыряет вилкой еду.
Майлз кивает.
— Если по роли Трейси Тернблад — толстушка, это еще не значит, что я тоже должен растолстеть.
Я делаю глоток спрайта и смотрю на Хейвен. А увидев радостное выражение на ее лице, я знаю.
Она отворачивается от нас, прижимает ладонь к уху и говорит в телефон:
— Боже, а я думала, что ты насовсем пропала! Мы тут пошли гулять с Майлзом… Да, Эвер тоже здесь… Ага, они оба здесь… Ладно… Хорошо… — Прикрыв трубку рукой, Хейвен поворачивается к нам. Ее глаза сияют. — Трина передает вам привет!
Хейвен ждет, что мы тоже скажем «привет». Мы молчим, и она, скорчив гримасу, вскакивает и отходит в сторону. Слышно, как она говорит в трубку:
— Они тоже передают привет.
Майлз качает головой.
— Я, вообще-то, не передавал. А ты?
Я пожимаю плечами, перемешивая бобы с рисом.
— Вот ведь беда, — вздыхает он, глядя в спину Хейвен.
Я чувствую, что он прав, хоть и не совсем понимаю, что он имеет в виду. В такой толпе духовная энергия бурлит и пузырится, словно большой космический суп, невозможно вслушаться в чье-то отдельное сознание.
— Ты о чем? — спрашиваю я, щурясь от яркого солнца.
— А разве не очевидно?
Я пожимаю плечами. В голове пульсирует боль, я ничего уже не воспринимаю.
— Их дружба… жутковатая какая-то. Ну, одно дело, обычные девчачьи страсти, а тут… Ничего не понимаю. Страшно за нее.
— Почему страшно?
Я отщипываю кусочек лепешки и вопросительно смотрю на Майлза.
ОН отодвигает в сторону рис и набрасывается на бобы.
— Я понимаю, звучит ужасно, и поверь, я не хочу тебя пугать, но… Такое впечатление, что Хейвен становится их адепткой.
Я поднимаю брови.
— Последовательницей, ученицей, клоном, уменьшенной копией. — Майлз пожимает плечами. — И смотреть на это довольно-таки…
— Жутковато, — подсказываю я.
— Посмотри — она и одевается в стиле Трины, и контактные линзы купила под цвет ее глаз. Цвет волос, макияж, одежда… Во всем ей подражает — ну, по крайней мере, старается подражать.
— Это все или есть что-то еще? — спрашиваю я.
Знает Майлз что-нибудь конкретное, или у него просто предчувствие?
— Тебе мало? — удивляется он.
Я пожимаю плечами и кладу лепешку на тарелку. Мне больше не хочется есть.
— Строго между нами, вся эта история с татуировкой — какого черта? — Майлз говорит шепотом и оглядывается — как бы не услышала Хейвен. — Что она значит? То есть я слышал, что значит рисунок, а вот какой смысл вкладывают они? Последний писк вампирской моды? Трина ведь на самом деле не увлекается готикой. Даже не знаю, как назвать ее стиль — шелковые дамские платья и сумочки в тон туфель. Что это, культ? Какое-нибудь тайное общество? А про инфекцию даже и не говори. Отвратительно! И не такая уж это мелочь, между прочим, как думает Хейвен. Может, из-за нее она и заболела.
Смотрю на него, сжав губы, и не знаю, что ответить. Насколько можно быть откровенной? Сама не понимаю, почему я оберегаю тайны Деймена. Тайны, которые переводят слово «жутко» на совершенно новый уровень. Если подумать, его секреты меня вообще не касаются.
Я раздумываю слишком долго — Майлз уже продолжает говорить, так что на сегодня сейф с секретами останется запертым.
— Все это просто… нездорово, — морщится Майлз.
— Что нездорово? — спрашивает Хейвен, плюхнувшись на сиденье рядом со мной и бросая мобильник в сумку.
— Руки не мыть после туалета, — отшучивается Майлз.
— Так вот вы о чем беседуете? — Хейвен подозрительно смотрит на нас. — Так я и поверила!
— Ну я же тебе говорю — Эвер не дружит с мылом и водой, а я пытался ее просветить насчет того, что она подвергает себя серьезной опасности… и всех нас тоже.
Он качает головой, сурово глядя на меня.
Я делаю гримасу, чувствуя, как лицо заливает краска, хоть и ясно, что он все врет. Хейвен копается в сумке, разгребает какие-то приблудные тюбики с губной помадой, щипцы для завивки, мятные конфеты, давно утратившие обертку, и в конце концов находит небольшую серебряную фляжку. Отвинчивает крышечку и подливает нам в стаканы щедрую порцию прозрачной жидкости без цвета и запаха.
— Все это, конечно, очень мило, но я-то понимаю, что говорили вы обо мне. А знаете что? Я сегодня такая счастливая, что даже не обижаюсь!
Я пытаюсь остановить Хейвен: водку я зареклась пить после того как в летнем лагере Рейчел протащила контрабандой выпивку в нашу палатку, и меня потом всю ночь выворачивало наизнанку. Но, едва коснувшись руки Хейвен, я застываю от ужаса, потому что у меня в мозгу возникает картинка: календарный листок, на котором красным кружком обведена дата: двадцать первое декабря.
— Да успокойся ты уже! Научись хоть немного радоваться жизни! А что ж вы не спрашиваете, почему я такая счастливая?
— Да ты и так расскажешь, — отвечает Майлз, отодвигая от себя тарелку.
Он съел все белковые ингредиенты, а прочее оставил на корм голубям.
— Ты прав, Майлз, ты абсолютно прав! Хотя мне было бы приятно, если бы вы спросили. В общем, звонила Трина. Она все еще в Нью-Йорке, носится по магазинам. Даже для меня накупила всякого разного, можете себе представить? — Хейвен восторженно смотрит на нас. Не дождавшись реакции, морщится и продолжает: — В общем, она просила передать вам привет, а вы даже не ответили. И не думайте, что она об этом не знает! Но скоро она вернется и устроит совершенно шикарный вечер, и меня тоже пригласила, вот! Я просто дождаться не могу!
— Когда это будет? — спрашиваю я, стараясь, чтобы по голосу нельзя было догадаться, как я напугана.
А что, если вечеринка назначена на двадцать первое декабря?
Хейвен, улыбаясь, качает головой.
— Извините, ребята, не скажу. Я обещала не говорить.
— Почему? — спрашиваем мы в один голос.
— Потому что это эксклюзивный вечер, только для приглашенных, и незваным гостям вход воспрещен.
— Вот, значит, кто мы для тебя? Незваные гости?
Хейвен пожимает плечами и отпивает сразу чуть не половину стакана.
— Неправильно это! — говорит Майлз. — Мы твои лучшие друзья, ты обязана все нам рассказывать!
— Нет, не могу, — отвечает Хейвен. — Я слово дала. И вообще, я, кажется, сейчас лопну от волнения!
Хейвен сидит передо мной, вся раскрасневшаяся, такая счастливая, а мне страшно за нее, но голова так болит, и глаза опять слезятся, и ее аура смешивается с аурами других людей, и я ничего не могу прочитать.
Отпиваю из стакана, совсем забыв про водку. Огненная жидкость льется в горло, бежит по жилам, от нее ведет голову.
