Ловцы книг - Фрай Макс
– Так вот оно что, – присвистнул Ший Корай Аранах. – Я в шоке, конечно. Но при этом совершенно не удивлён. И готов спорить, что это твоя настоящая память, а не сон, не фантазия. Чувствую, что это так.
– Папа говорил, я в раннем детстве часто плакал от счастья. На вопрос: «Что болит? Тебе плохо?» – отвечал: «Чересчур хорошо». Я сам не помню; неважно. Раз он говорил, значит было именно так. Чем не косвенное доказательство. Хотя я всё равно не уверен. Потому что не хочу быть уверен. Наоборот, хочу твёрдо знать, что это просто моя фантазия, помноженная на манию величия и опыт работы в ТХ-19. И на третий ящик вина.
– Но почему? По-моему, здорово о себе такое узнать. Не представляю, что может быть круче, чем сделать вклад в овеществление новой реальности. Я бы на твоём месте от радости прыгал до потолка.
– Ну если только сам факт узнать, без подробностей, то круто, наверное. А с подробностями – беда. Я был… я приснился себе очень жалким. Бесталанным художником, горьким пьяницей, злым неудачником, который мстил за свою паскудную жизнь всем, до кого дотягивался. Слабым. Тем, кто был ко мне привязан. Всех своих женщин мучил и унижал. Правда, не получал от этого ни малейшего удовольствия. Но продолжал в том же духе – ну, как бы назло себе, в наказание. Раз не родился в прекрасном Грас-Кане, будь дерьмом, чем хуже, тем лучше… Господи, я что, правда рассказываю всё это тебе?
– Рассказываешь, – подтвердил ШиКоНах. – И правильно делаешь. Ещё не хватало, чтобы ты и дальше в одиночку терпел. Эй, ты чего? Это было в другой, прошлой жизни. Больше нет того чувака, который маялся дурью, мучил себя и других. Он давным-давно умер. А ты родился в Грас-Кане. Из чего, кстати, следует, что по самому большому счёту, он правильно жил.
– В конце концов он… я принёс себя в жертву, – вымученно улыбнулся Анн Хари. – Умер, вернее, покончил с собой как бы в обмен на Грас-Кан. Чтобы чудесный город однажды где-нибудь появился. Спьяну, конечно, на трезвую голову не решился бы. Я… он был не то чтобы большим храбрецом. Но допившись до полной утраты рассудка, придумал такой обмен. По-моему, это самый неправдоподобный момент в истории. Превращает её в глупый сон. Всё-таки человеческая жизнь это слишком мало, чтобы получить за неё аж целый Грас-Кан.
– Тем не менее, жизнь – единственное, что есть у человека. Поэтому ценность её велика. Тем более, в ТХ-19, где смерть, говорят, так мучительна, что не каждое сознание может после неё уцелеть.
– Не знаю, – вздохнул Анн Хари. – Наверное. По всему выходит, ты прав. К тому же, я не один такой молодец. На сегодняшний день нас одиннадцать. Хотел бы я знать про всех! Интересно, у них теперь тоже всё хорошо? Я имею в виду, они тоже потом родились в Грас-Кане? И прожили там счастливую долгую жизнь? Или живут вот прямо сейчас? И ни черта не помнят? Или помнят, но никому не рассказывают, как я сам не рассказывал? Хотя тебе-то уже рассказал.
– Есть теория Большой Справедливости, – сказал Ший Корай Аранах. – Как подавляющее большинство старинных философских теорий, ни доказать, ни опровергнуть её нельзя. На всякий случай вслух её не высказывают, только читают и переписывают с обязательной ссылкой на оригинал. Но слушай, если уж кто-то однажды её записал, значит ложью она не является.
– А то бы создатель теории просто не смог довести свои записи до конца, – подхватил Анн Хари.
– Вот именно. Но всё равно я рад, что теперь имею возможность пересказать её на потустороннем языке. Так вот, согласно теории Большой Справедливости, каждое существо, намеренно или даже невольно сделавшее вклад в овеществление новой реальности, при наличии соответствующего стремления может родиться там. А понравится ему, или нет, то разговор отдельный. Смотря во что делал вклад.
– Ну, это честно, – оживился Анн Хари. – Вселенная – молодец.
– Да, – подтвердил ШиКоНах. – Чем больше узнаёшь о тайном устройстве жизни, тем сильней ощущение, что с Вселенной нам скорей повезло. – И помолчав, добавил: – Хороший у тебя Грас-Кан получился. То есть у всех вас.
– Это факт, – улыбнулся Анн Хари. – Хочешь, осенью съездим туда?
– Хочу. А почему именно осенью?
– Потому что осенью там невероятно красиво. И это всегда непредсказуемая, неповторимая красота. Деревья в Грас-Кане и его окрестностях каждый год сами решают заново, какого цвета у них будет листва. Наймём твоих лётчиков. И на подлёте увидим сверху наши радужные леса. Не факт, что после этого зрелища выживем… вот на нашем языке я бы так ни за что не сказал! А ведь это часть правды о красоте осеннего мира и об остроте нашего восприятия, хотя мы, конечно, не собираемся умирать.
– Потусторонние языки здорово расширяют возможности, – согласился Ший Корай Аранах. – Я попробовал, мне понравилось. А всё-таки, знаешь, лучше обходиться без них. Правда – клей бытия, а ложь его разрушает. Ясно, что от нашей с тобой болтовни ничего не разрушится, не тот масштаб. Но всегда следует осознавать, в какой процесс ты делаешь вклад.
– Сам часто об этом думаю. Скорее всего, ты прав. Поэтому Ловцы, за редким исключением, дома на потусторонних языках не говорят. Только новички, пока учатся. Но сам теперь понимаешь, свою историю я только на лживом чужом языке мог тебе рассказать. Она мне не нравится. И при этом слишком похожа на правду. Не хочу её дополнительно утверждать.
– Да, понимаю. Мне тоже так легче. На родном языке было бы слишком больно слушать. А так нормально, как будто ты просто книжку мне вслух читал… Знаешь что? Не надо тебе сегодня возвращаться в отель. Оставайся. Погости у меня несколько дней.
– Спасибо, – сказал Анн Хари. – Я бы наверное сам напросился, если бы ты не предложил.
– В Белом вода уже градусов двадцать, – сказал ШиКоНах. – Вполне можно купаться, особенно если взять с собой тёплый банный халат. Ужинать будем в Ба Бери-Гали, я помню, они тебе нравятся; если хочешь, можно совсем без вина. И самое главное: я страшную гору сухих веток в саду собрал.
– То есть, ночью будем палить костёр?
– Вот именно. Я их нарочно не жёг, ждал тебя.
– Я сейчас заплачу, – улыбнулся Анн Хари. – Как в детстве. Потому что чересчур хорошо.
– А всё остальное расскажешь, когда сам захочешь, – заключил Ший Корай Аранах.
– Вот же зараза, – почти беззвучно сказал Анн Хари. – Всё остальное ему подавай.
* * *В предрассветных сумерках, лёжа в траве у догорающего костра, потому что сил сидеть уже не осталось, а идти сейчас в дом и валиться в кровать ищи дурака, Анн Хари сказал, на всякий случай снова по-русски, потому что сам пока представлял очень смутно, какие слова сорвутся с его языка:
– Нет ничего «остального». Только сон, который мне часто снится, полная ерунда. Один и тот же, с упорством, достойным лучшего применения. Особенно когда выпью. Но и на трезвую голову иногда.
– Он тебе начал сниться после того, как ты пропал и вернулся, – не спросил, а с утвердительной интонацией произнёс Ший Корай Аранах.
– Да, примерно с тех пор. Сон о том, как я еду в поезде. Один в двухместном купе. У меня раздёрганное настроение. С одной стороны, рад, что удрал; откуда именно, я не помню. Причём в самом сне тоже не помню, не только сейчас. И одновременно очень собой недоволен. Вроде, от чего-то страшного спасся. Но без этого страшного всё как-то сразу утратило смысл. Я смотрю в окно, за которым чёрные распаханные поля до самого горизонта, и над ними стелется поземный туман. Выглядит так, словно на этих полях выращивают туманы, и как раз созрел урожай. Наконец я поднимаюсь, выхожу из купе, иду через добрый десяток вагонов. В поезде пусто. В купе, в коридорах, в тамбурах, нигде никого. Прихожу в вагон-ресторан, там тоже ни других пассажиров, ни повара, ни буфетчика, или кому при кухне положено быть. На столах куча бутылок с выпивкой, везде лежат какие-то вафли, копчёная колбаса, что-то ещё; неважно, не помню. В этом сне я никогда ничего не ем, только пью коньяк, или виски, а может и то, и другое. Потому что хочу отключиться. Не думать о том, что сделал ошибку. Что зря удрал, слишком рано сдался, всё могло получиться, не надо было мне уезжать. Спиртное во сне странно действует. Иногда первый же глоток срабатывает как будильник, я подскакиваю, пью воду, чуть не плачу от облегчения: не сбежал, не спасся, не сдался, просто приснилась какая-то ерунда. А иногда мне снится, что я пью стакан за стаканом, поезд едет быстрей и быстрей, свет постепенно меркнет, мой разум тоже, и снаружи, и внутри меня темнота. Потом всё равно просыпаюсь, конечно, а то кто бы сейчас тут рядом с тобой лежал. В похмелье, хуже, чем в ТХ-19, вот честное слово, лучше бы наяву бухал. И в такие моменты, сам понимаешь, начинает казаться, что это был не просто дурацкий сон. Похмелье-то настоящее. И значит, всё остальное тоже. Но что именно «всё остальное», не помню. Никогда, ничего. Только что чудом спасся, уехал на поезде, и всё утратило смысл.
