Мария Артемьева - Темная сторона Петербурга
Содрогаясь от накативших на него рыданий, он запустил руку в карман и попытался отыскать там хоть какую-то последнюю денежку — чтобы хоть рюмочкой, хоть стопочкой помянуть самоубийцу.
Ни серебряного гривенника не нашел, ни медного пятака. Ничего!
Зато за подкладкой сюртука что-то как будто хрустнуло или зашуршало, пока он вертелся, вытрясая из карманов табачные крошки. Пощупал под истершейся в одном месте подкладкой — хрустит. Вытащил — вот так подарок! Ассигнация. Рубль.
И не какой-то, а подписанный как раз Брутом.
Уверившись окончательно, что самоубийца подает ему особый знак с того света, Платон зарыдал. В пьяном угаре он уже почти потерял способность здраво соображать. Но своего намерения не забыл. Заплетаясь и ногами, и языком, крикнул в коридоре полового и, всучив ему последний «роковой», как он выразился, рубль, велел принести на всю сумму полштофа водки.
— Да поскорее! Я тороплюсь, — заявил он самым решительным тоном в то время, как глаза его выписывали круги по орбитам, пытаясь сфокусироваться в едином направлении.
Половой усмехнулся, зажал рубль Брута в кулаке и через пятнадцать минут явился с водкой. Правда, полштофа водки содержали на треть воды, но молодчик был уверен, что такая пропорция только на пользу пойдет изрядно нагрузившемуся уже господину.
Платон Галактионович никакого изъяна в принесенном напитке не заметил: сделав два глотка прямо из горлышка, он свалился на пол без чувств и надолго затих.
Первые мгновения он был крайне занят: как заботливый и надежный поверенный в делах, он ходил и осматривал с пристрастием недвижимость — дачки на Васильевском, садовые домики с лебедями, прудики, заросшие болотным аиром и водокрасом, каменные могильные склепы, гробы.
«Добрая домовина, добрая!» — удовлетворенно похлопывая по крышкам с крестами, высказывался он. Все, что он видел, ему действительно нравилось. «Какая превосходная недвижимость! — радовался Платон. — Она совершенно никуда не движется и никуда от нас не сбежит».
— То ли дело — деньги! — подсказал ему какой-то невидимый собеседник. Яростно кивая, Платон выразил свое безусловное согласие. — Дело, дело вы говорите. Деньги следует пускать в рост. Им стоять нельзя. И залеживаться тоже. Сейте разумное, доброе, вечное, — говорил невидимый голос и подсовывал Платону из-под локтя горстями золотые монеты. И Мокеев, радостно хихикая, разбрасывал их над черной, вспаханной, пышущей паром унавоженной землей. Монеты падали в грязь, тонули, а вместо них из трясины вылезали почему-то мертвецы.
— Что посеешь — то и пожнешь, — пояснил ласково голос невидимого.
«Э, нет! — не согласился Платон. — Я ведь кидал в землю золото, а земля отдает каких-то затхлых мертвецов?» Но открыто сказать, что невидимка ошибается, ему показалось отчего-то не совсем удобно. Будто бы невидимый тот был Хозяином, а Платон Мокеев в его царстве — гостем. Некрасиво же вступать в споры, будучи радушно принятым в доме.
— Прах к праху, — настаивал тем временем голос. Нотки раздражения появились в нем. А Платон соскучился его слушать: хотелось поесть, а хозяин никакого угощения не предлагал. Платон Галактионович уже извертелся, выглядывая — где же в этом непонятном месте может быть столовая или буфет?
И тут кто-то дернул его за обшлага.
Обернулся: стоит мертвец. Могильной землей обсыпан, запах гнилостный от него идет, глазницы на трупе ввалились, но зато костюм — видно, что приличный когда-то был, черный и добротно пошитый. Только вместо галстука на шее мертвеца обрывок веревки затянут.
Стоит мертвый, моргает. С ресниц черные комочки сыплются, и он их спокойно отряхивает.
— Не нравится мне здесь, — сказал мертвец. — Если б знал, в какое место попаду, — ни за что б не согласился вешаться.
— Да что вы? — вежливо удивился Платон Галактионович. — А по мне так место вроде бы в самый раз…
— Не знаете вы здешней публики, — горько скривился незнакомый мертвец. — Это такой сброд! Такие ушлые люди. Сущие разбойники. Вон, глядите — уже бегут. Завидели новенького и…
Оглянулся Платон — и впрямь, налетела на него целая толпа каких-то упырей. Галдят, кричат — ничего не разберешь.
— Ну, что же вы? — подбадривает давешний мертвец. — Подписывайте им!
Упыри, раззявив клыкастые пасти, все, как один, протянули Платону Галактионовичу векселя: «Подпишите мне! И мне подпишите! Моей мамочке подпишите! Именной чек подделайте, пожалуйста — у нее завтра юбилей!»
— Да не подписываю я никаких чеков! И векселей не подделываю! — возмутился Платон, злобно отпихивая от себя обнаглевших вурдалаков.
— Как так?! — возмутился один из них, самый горластый. — А что же ты тут делаешь, негодяй, среди сливок общества?
«Это вы-то сливки?!» — хотел было завопить Платон Мокеев, но мертвец подал ему знак: подмигнул и приложил палец к почернелым губам — молчи, мол, дружище.
— Давайте сюда! Я за него подпишу. Как хотите, так и подпишу. Хотите, Афанасьевым или Свешниковым подпишусь? Могу также Овчинниковым, Софроновым, Ивановым.[12]
— Эка невидаль — Ивановым! Не видали мы, что ли, Ивановых? — требовательно запищал упырь, поминавший про мамочкин юбилей. — Ты нам Брутом подпиши! Чтобы на удачу пошло. Веревка самоубийцы удачу приносит. Сделай нам талисман! Чтобы написано было: «Брут!»
— Брут! Брут! И тут Брут! И тут! — захихикали упыри, пихаясь локтями и подталкивая друг дружку.
Мертвец испустил тяжкий утробный вздох, встал за конторку и принялся подписывать векселя, ассигнации, расписки, облигации, лотерейные и даже просто трамвайные билетики.
— Если б я только знал, сколь дорого будет стоить мой автограф! — тяжело вздыхая, пояснил он. — Я бы еще прежде, при жизни своей, финансовые дела поправил. Ведь на одной подписи состояние сколотить можно! Вы понимаете?! Вы меня понимаете?! — завопил он, подскакивая неожиданно к Платону и тряся его нещадно за плечи. — Вы меня понимаете?!
* * *— Ну, что? Вы его поднимаете?! Или мне еще людей звать? Принесите воды!
Платон Галактионович очнулся от тяжелого пьяного забытья, сознание его прояснилось, — и он прямо перед собой обнаружил красное с натуги лицо самого хозяина трактира, Прохора Савельича Доброхотова.
Прохор Савельич хлестал постояльца по щекам, чтобы привести его в чувство, а чуть в стороне из-за его левого могутного плеча высовывалась острая лукавая мордочка Леонарда Грозульского — такого же завзятого игрока, как и сам Платон Мокеев.
— Что ж это с вами случилось, Платоша? — испуганно вопрошал Грозульский, высовываясь и пропадая снова за плечом трактирщика. Голова Платона моталась из стороны в сторону. — Что произошло? Неужто проигрались? — закусывая жалобно губу, лепетал Грозульский. Но глазки его сияли интересом столь же холодным и напряженно-острым, как у кота, когда он подкарауливает мышку.
— Проигрался?! — разлепив сухие губы, воскликнул Мокеев. — Да ничего подобного! Ха! Поставьте меня, — скомандовал он трактирщику.
Тот, увидав, что клиент уже достаточно пришел в себя, усадил Мокеева на кровать и, ворча и отряхивая руки, отошел в сторонку. А Платона тем временем несло на волне вдохновения.
— Разве с проигрыша пьют? — втолковывал он приятелю. — Да я выиграл немыслимую сумму в пятницу! Хотите знать — как? История весьма занимательная, уж вы мне поверьте.
Заметив, как до черноты расширились зрачки Грозульского, Платон понял, что рыбка угодила на крючок и надо только подсечь ее одним решительным движением, войдя в воду… Кстати, о воде.
— Дайте же мне, черт возьми, воды! — закричал он хозяину. И, повернувшись к раскрывшему рот Грозульскому, доверительно попросил: — Друг мой, закажите мне сейчас немедленно завтрак, прошу вас. Все пропил, ни копейки при себе теперь нет… Но отплачу! Ради нашего приятельства так и быть — вам одному открою свой секрет. Позвольте мне только слегка подкрепить свои силы. Все дело, знаете ли, в рубле! Всего лишь одна ставка…
— Шампанского? — предложил трактирщик, почуяв перемену ветра. И не прогадал.
* * *Пустив слух о необыкновенной удаче, которую якобы принесла ставка на рубль, подписанный самоубийцей Брутом, находчивый игрок Мокеев сумел в течение нескольких дней вернуть проигранную сумму. Для этого ему пришлось войти в сговор с несколькими менялами государственного банка, но это было совсем не трудно.
Азарт ведь не есть свойство какой-либо одной отдельной игры, азарт — качество игрока. И он проявляет его в полной мере, как бы ни менялись условия.
В течение нескольких лет все петербургские картежники и завсегдатаи лошадиных бегов регулярно выкупали рублевые ассигнации, подписанные самоубийцей Брутом. Цена брутовскому рублю в черных кассах установилась невероятная: двадцать пять рублей за один «счастливый».
