Беспредел (сборник) - Коллектив авторов
Я лежал, тяжело дыша, на насквозь мокрой от пота простыне. Голова кружилась, во рту пересохло. Мне потребовалось не меньше минуты, чтобы сфокусировать взгляд на Женьке. Она смотрела на меня, против обыкновения, без улыбки. Ни тени веселья или возбуждения на лице. Она глядела с отвращением. Со злостью и раздражением. Что я мог ей сказать? В голове все еще стоял звон. Из горла не удалось бы выдавить ни звука, даже появись у меня такое желание.
Резко подхватившись, Женька вырвала у меня из руки игрушку и выбежала из комнаты. На кухне скрипнула дверца шкафчика, за которым пряталось мусорное ведро, коротко прошуршал пакет. Затем до комнаты долетел порыв холодного верта, принесший с собой запах табачного дыма.
Я уснул прежде, чем она вернулась в постель.
Утром мы не сказали друг другу ни слова. Я молча позавтракал тем, что Женька молча выложила на стол из холодильника. Потом собрался на работу, молча взял мусорный пакет и, показно брезгливо держа его перед собой кончиками пальцев, вышел за дверь. Игрушка все еще была внутри, и я без особых размышлений переложил ее в сумку, которая болталась на плече. До сих пор не могу понять, зачем я это сделал.
А на работе все произошло как-то само собой. С самого утра все валилось из рук, клиенты раздражали, а начальник раздавал указания особенно мерзким тоном. Женя не подняла трубку, когда я набрал ее номер в обеденный перерыв. Контейнер с едой оказался «случайно» наполнен прокисшим в холодильнике супом, который еще и вылился из него, измазав плохо закрытый зип-пакет.
И под конец перерыва мне в голову пришла мысль. Вполне очевидная, даже по-своему логичная. Мне нужно было попуститься. Расслабиться. Ведь у меня как раз была под рукой штука, специально для этого созданная, не так ли?
Я сделал это в туалете, куда с независимым видом направился, сжимая в руках сумку. И это снова не было похоже на использование секс-игрушки. Ни одного мига искусственности, ни намека на игру. Я не играл, я занимался сексом! Лишь какая-то очень слабая, задвинутая в самый дальний угол черепа часть сознания еще понимала, что я стою в тесной кабинке, нависнув над унитазом, и ублажаю себя, держа в руке упругий теплый мешочек. Все остальное сознание сосредоточилось на мышечных сокращениях этого странного предмета, на его мягкости, гладкости и скользком жаре у него внутри. Я ощущал, как низом живота шлепаю о крепкие ягодицы. Я слышал слабые стоны, звучащие в унисон с моим напряженным сопением. По туалету, перебивая резкую вонь дешевых моющих средств, плыл знакомый уже тяжелый аромат – аромат возбуждения и желания, сладко-соленый, свежий и пряный. Вздрогнув всем телом, я кончил. Ярко, как в предыдущий раз.
Утирая пот со лба, я медленно опустился на стульчак. Сердце колотилось в груди, перед глазами плыло, но в то же время я ощущал, что меня переполняет энергия. Хотелось немедленно встать и пойти работать. Или побежать вокруг стадиона. Отжаться сто раз. Подраться. Что угодно, лишь бы не оставаться на месте. Работа закипела. Все неприятности отошли на второй план. Все было легко и приятно, пока… Пока не наступило время возвращаться домой.
Дома было тихо, уютно, вкусно пахло едой и свежевымытыми полами. Женька, ненавидевшая уборку в любой форме, привела квартиру в порядок. Одна. Без нытья и страданий. И встретила меня широкой улыбкой, завертелась вокруг, едва ли не бросаясь помогать стаскивать ботинки и ветровку.
– Знаешь, я их все выкинула! – затараторила она, даже не поздоровавшись. – Решила, что, раз уж закончили – значит, закончили. Наверное, тебя и правда некрасиво было заставлять вообще этим заниматься. Ты же не обижаешься?
Я уверил Женьку, что, конечно же, не обижаюсь, и пулей проскочил в ванную, плотно захлопнув за собой дверь. Тщательно вымыл руки и поплескал в лицо, вспотевшее под маской, холодной водой. Женькины прикосновения были неприятны. Она сама вообще в целом показалась мне неприятной. Жалкой и заискивающей. То, что у нее не хватило моральных сил закончить историю с достоинством, показалось вдруг таким смешным и странным. Твердость нужно демонстрировать до конца. Мне не хотелось выходить, чтобы не сталкиваться с ней еще раз. Не смотреть на нее новым обострившимся вдруг взглядом, не отмечать про себя россыпь мелких прыщиков на лбу, старый шрам на подбородке… Все то, что совсем недавно казалось мне не важным, а то и вовсе невидимым, теперь приковывало взгляд. Желчь забурлила в желудке, обжигающим комом проскочила в пищевод, обожгла глотку.
– Ты в порядке? – крикнула Женька из-за двери. – Что с тобой?
Я с трудом проглотил горькую тягучую слюну и ответил:
– Все нормально! Нормально! – И тут же добавил шепотом: – Свали уже куда-нибудь…
Я устыдился брошенной тайком фразы, но не настолько, чтобы хотя бы изобразить любящего человека, выйдя в коридор. Женя уже успела перебежать на кухню. Стояла, задрав нос, рядом со столом. На тарелках, которые я не хотел покупать из-за аляповатого рисунка, исходила паром какая-то странная смесь рыжеватого цвета.
– Это карри! – гордо объявила невеста и тут же добавила тише: – Ну, рис с курицей, овощами и специями. Ты же любишь рис и курицу? Я просто подумала, что сколько можно питаться…
– Хуевый карривурст.
Я прервал ее резче, чем стоило бы. Просто не удержал себя в руках. Напряжение первой половины дня вернулось сторицей, пробежало жаркой волной нервной дрожи по бедрам и икрам. Захотелось залепить Женьке пощечину. Просто так или за пропущенный вызов – не важно. Захотелось кричать, прижимая руки к щекам. Захотелось трахнуть спасенную из мусорки игрушку прямо у нее на глазах.
Но я не сделал ничего из этого. Только улыбнулся, будто извиняясь, и сел за стол. Еда оказалась совершенно безвкусной.
Через неделю безвкусной стала и сама жизнь. Во всяком случае та ее часть, что проходила дома. Женька уже не просто казалась жалкой или смешной – она не вызывала ничего, кроме раздражения и желания заткнуть ее хоть как-то. Но я терпел. Терпел, сам не знаю почему. Наверное, потому что в глубине души понимал: трижды за рабочий день уединяться в туалете с искусственной вагиной неправильно. Если не сказать больше. Или я еще надеялся, что в какой-то момент все станет лучше. Чувства вернутся. Да и день свадьбы был уже назначен…
А еще я боялся игрушки, прочно поселившейся у меня в сумке. Да, пользовался Ею трижды в день – и боялся. Потому что за полторы недели, которые Она пробыла у меня в руках, я ни разу не открыл и не промыл Ее. Этого не требовалось. Больше того, это было невозможно. Чем больше я вертел Ее в руках, чем больше разглядывал до и после использования, тем больше я убеждался, что Она не создана руками человека. Вообще не создана искусственно. Если только выращена в пробирке. В Ней не было ни грамма пластика. Оболочка, которую я принял за высококачественный кожзам, не была ни синтетикой, ни кожей. Это было нечто, похожее на кишку. Грубую толстенную кишку. На оболочку двоякодышащей рыбы, пережидающей засуху. На кокон насекомого, ждущего, когда оно окажется в благоприятных условиях для роста. Оно жило, это создание, о природе которого я не имел понятия. Жило, не имея никаких органов, кроме половых. Жило и ждало.
И хотя мне было страшно, я был уже не в силах отказаться от Нее. Каждый раз, как я уединялся с Ней в туалете, был моей дозой. Инъекция дофамина и адреналина прямиком в мозг. Тонкая игла, щекочущая центры удовольствия, похороненные где-то в архикортексе.
А потом Женька обо всем узнала. Самым глупым и пошлым образом: влезла в сумку, решив зачем-то самостоятельно достать оттуда контейнер с обедом, и наткнулась на неискусственную вагину, заботливо завернутую в плотный пакет. И когда я, уже по обыкновению переждавший приступ тошноты в ванной, появился на кухне, эта штука лежала на разделочной доске. Моя невеста, тогда еще не успевшая стать бывшей невестой, нависала над Ней, держа в руке нож.
