Виктория Шваб - Архив
— Выглядит так, будто ты сцепилась с небольшим бульдозером, — резюмирует он, кивнув на мою повязку.
Я смеюсь:
— Что-то вроде того.
Он аккуратно возвращает мою руку на место и расплетает наши пальцы. Шум медленно отступает, и я наконец могу дышать полной грудью, словно только что поднялась с большой глубины. Я невольно останавливаю взгляд на загадочном кожаном шнурке вокруг его шеи. Талисман спрятан под рубашкой. Я смотрю ниже, на его закатанные рукава и руку, только что державшую мою. Даже в сумерках я вижу на его коже шрам.
— Кажется, не у меня одной случаются драки. — Я провожу пальцем по воздуху возле его руки, не решаясь прикоснуться. — Откуда это у тебя?
— Неудачно изобразил из себя супершпиона.
По тыльной стороне его ладони змеится линия с рваными краями.
— А эта?
— Повздорил со львом.
Наблюдать, как он врет, — занятие поистине захватывающее.
— А вот эта?
— Голыми руками ловил пираний.
Какой бы абсурдной ни была эта ложь, он выдавал ее легко и непринужденно, будто говорил о чем-то привычном и будничном, рассказывал о походе в магазин за хлебом.
На его предплечье я вижу еще один шрам.
— А вот этот?
— Драка на ножах в парижских трущобах.
Я ищу отметины на его коже, словно читаю тайные знаки. Наши тела притягиваются все ближе, но не соприкасаются.
— Вылетел в окно.
— Острая сосулька.
— Укус волка.
Я тянусь вверх, мои пальцы замирают над глубокой ссадиной у него на лбу.
— А эта?
— История.
Все вокруг замирает.
Выражение его лица меняется — ему будто только что дали под дых. Между нами повисает вязкая неуютная тишина.
И вдруг он откалывает нечто невообразимое. Улыбается во весь рот.
— Будь ты немного поумнее, — начинает он, — спросила бы, что это такое — История.
Я продолжаю стоять, пораженная, а он проводит пальцем по трем насечкам на моем кольце и разворачивает одно из своих, показывая такой же рисунок. Метка Архива. Я ничего не говорю — ведь я не принимала близко к сердцу его байки, и теперь уже поздно чему-либо удивляться, — он сокращает оставшееся расстояние между нами, и я почти могу слышать гитарные басы энергии — они исходят от его кожи. Уэсли аккуратно подцепляет пальцем шнурок на моей шее и выуживает мой ключ из-под одежды. Ключ слабо посверкивает в темноте. Потом он показывает мне такой же, у него на шее.
— Вот, — довольно заключает он. — Теперь мы действительно понимаем друг друга.
— Ты все знал! — наконец говорю я.
Он озадаченно морщит лоб.
— Я понял все в тот самый момент, как увидел тебя ночью в холле.
— Но как?
— Ты искала замочную скважину, это было очевидно. Хотя ты пыталась замаскировать свои поиски, я все понял. Патрик предупредил меня, что здесь появится новый Хранитель. И я решил увидеть его своими глазами.
— Забавно, потому что со мной Патрик словом не обмолвился о том, что здесь уже есть старый.
— Коронадо — не моя территория. Он уже давно является ничейной землей. Мне нравилось приезжать к Джилл, и я решил попутно приглядывать за домом, раз уж я здесь. Это ведь очень старое здание, сама понимаешь. — Он легонько постукивает ногтем по ключу. — У меня даже особый доступ есть. Все твои двери становятся и моими тоже.
— Значит, это ты очистил мой архивный лист, — подытоживаю я. Теперь все сложилось воедино. — На моем листе появлялись имена, которые сами собой исчезали.
— Извини. — Он растерянно потирает шею. — Я об этом как-то не подумал. Я уже так привык к тому, что командую здесь, в Коронадо. Я не хотел навредить.
Мы снова молчим.
— Ну что ж, — говорит он.
— Ну что ж, — эхом повторяю я.
Уэсли невольно улыбается.
— Что? — не выдерживаю я.
— Ладно тебе, Мак… — Он сдувает со лба непослушную прядь.
— Ладно что? — спрашиваю я, смерив его взглядом.
— Разве это не классно? — Он сдается и поправляет челку рукой. — Встретить еще одного Хранителя?
— Я не знала других, кроме своего дедушки.
Звучит наивно, но я даже не задумывалась о том, чтобы познакомиться с другими. Я знала, что они существуют, но где-то вне моего поля зрения, вне привычного мира. Все эти разветвления Архива, обширные территории — они будто намеренно отделяли тебя от остальных, заставляли чувствовать себя уникальным. Единственным ребенком. Или отшельником.
— И я тоже, — соглашается Уэс. — Какой необыкновенный опыт!
Он поворачивается ко мне всем телом.
— Меня зовут Уэсли Айерс, и я — Хранитель. — Он белозубо улыбается. — Как же приятно говорить это вслух. Попробуй.
Я поднимаю на него глаза. Фраза словно застревает у меня в горле: я четыре года провела, похоронив свой секрет глубоко в душе. Четыре года лжи, молчания и мучений — все ради того, чтобы скрыть от окружающих, кто я такая.
— Меня зовут Маккензи Бишоп. — Четыре года, как не стало деда, и ни малейшего соблазна открыться. Ни маме с папой, ни Бену, ни даже Линдс. — И я — Хранитель.
Небо не обрушивается на землю. Никто не умирает. Двери не раскрываются сами собой. Из ниоткуда не возникают члены Отряда и не уводят меня с собой. И только Уэсли Айерс так светится от радости, что с лихвой хватило бы для нас обоих.
— Я патрулирую Коридоры, — говорит он.
— Я охочусь за Историями, — продолжаю я.
— И возвращаю их в Архив.
Наша перекличка превращается в игру, полную шепота и переглядываний.
— Я скрываю, кто я на самом деле.
— Я борюсь с мертвыми.
— И вру живым.
— И я одинока.
И тут я понимаю, почему Уэсли улыбается, хотя улыбка так не идет к его подведенным глазам, иссиня-черным волосам, жесткому подбородку и испещренной шрамами коже.
Я больше не одинока. Эти слова крутятся в моей голове, вокруг него, наших колец и ключей. И я тоже начинаю улыбаться.
— Спасибо тебе.
— Не за что, — говорит он и смотрит наверх, в небо. — Уже поздно. Мне пора.
На короткий глупый момент я вдруг пугаюсь, что он уйдет и больше не вернется, а мне придется остаться с этим неохватным одиночеством. Я подавляю чувство паники и делаю над собой усилие, чтобы не последовать за Уэсли к дверям студии.
Вместо этого я продолжаю стоять на месте и наблюдаю, как он прячет ключ под рубашкой, разворачивает кольцо рисунком внутрь. Он выглядит так же, как обычно, и я задумываюсь — неужели и я сама ничуть не изменилась после того, как для меня открылась какая-то новая дверь и так и осталась приотворенной.
— Уэсли, — зову я, и в тот момент, когда он оглядывается, вдруг злюсь сама на себя. — Спокойной ночи, — робко и неуклюже говорю я.
Он улыбается и одним движением сокращает расстояние между нами. Его пальцы легонько поглаживают ключ на моей шее, прежде чем спрятать его мне под воротник. Металл приятно холодит кожу.
— Спокойной ночи, Хранительница, — говорит он и уходит.
Глава десятая
После того как Уэс ушел, я на мгновение задерживаюсь в саду. Смакуя во рту послевкусие наших признаний, я испытываю сладкое чувство свободы и бунта. Чтобы в полной мере насладиться вечерним покоем, я позволяю колючему холодку проникнуть под свою кожу и полностью сосредотачиваюсь на ощущениях.
Дед как-то вывел меня в сад и рассказал, что защитные стены — способные заблокировать шум, исходящий от других людей, — должны казаться именно такими. Броня из непроницаемой тишины. Он говорил, что эти стены намного лучше кольца — они всегда со мной, в моей голове, и могут защитить от всего. Мне только оставалось научиться их возводить.
Но я так и не смогла. Иногда я думаю, что если бы могла вспомнить, каково это — прикасаться к человеку и не ощущать ничего, кроме теплоты кожи…
Но у меня ничего не выходит, а когда я пытаюсь заблокировать шум, становится еще хуже — меня будто бросают на дно океана в хрупком стеклянном аквариуме, а давление и звук пробивают в нем трещины. Дед испробовал все, чтобы меня научить. Поэтому мне остается лишь вспоминать о том, как легко он мог приобнять за плечи собеседника — даже не моргнув, просто и естественно.
Я готова все отдать, лишь бы снова стать нормальной.
Эта мыслишка незаметно прокрадывается в мою голову, но я тут же отгоняю ее прочь. Нет, ни за что. Ничего я не отдам. Я не пожертвую связью, что была у нас с дедом. И тем временем, что провела у ящика Бена. И Роландом, и Архивом, и этим неземным светом и потрясающим ощущением покоя, равного которому мне не доводилось испытать. Это все, что у меня осталось. Это все, что позволяет мне быть самой собой.
Я иду к дверям студии, размышляя об убитой девушке и юноше с окровавленными руками. У меня ведь есть работа. SERVAMUS MEMORIAM. Увидев тучную фигуру за столом в углу, я замираю на пороге.
— Мисс Анджели.
Ее брови взмывают вверх, к пышному пучку прически — я сильно подозреваю, что это шиньон. Секундное удивление, и я понимаю, что меня узнали. Если даже ей и неприятно меня видеть после того, что произошло сегодня утром, она этого не показывает, и я даже какое-то мгновение сомневаюсь, верно ли истолковала ее спешку. Может, она действительно опаздывала на важную встречу.
