Бен Ааронович - Реки Лондона

— Да-да, я здесь и утром, и днем, и ночью, — ответил Николас. Лекций в Хендоне он явно не посещал.

— Ну, если вы действительно что-то видели, — сказал я, — вам стоит поехать со мной и дать показания.

— Это будет несколько затруднительно, — ответил Николас, — если учесть, что я мертв.

Я решил, что ослышался.

— Если вас волнует ваша безопасность…

— Меня уже ничего не волнует, сквайр, — сказал Николас, — с тех пор как я умер, то есть последние сто двадцать лет.

— Но мы же разговариваем! — вырвалось у меня. — Как это возможно, если вы мертвы?

— Должно быть, у вас дар, — ответил Николас. — Как у старушки Палладино. Это вы, верно, от отца переняли. Кто он у вас, моряк? Или из рабочих на верфи? Вот и губы у вас его, и этими славными кудряшками тоже наверняка он вас наградил.

— Докажите, что вы мертвы, — попросил я.

— Как скажете, сквайр, — проговорил Николас и шагнул в круг света от фонаря.

Он был прозрачный — как голографическое изображение. Трехмерный, абсолютно реальный — но прозрачный, черт его дери! Сквозь него я ясно видел белый полог, растянутый криминалистами над местом, где было обнаружено тело.

Ну ладно, подумал я. Если едет крыша, это еще не освобождает тебя от обязанностей полицейского.

— Расскажите мне, что вы видели, — попросил я.

— Я видел, как первый джентльмен — тот, которого убили, — шел со стороны Джеймс-стрит. Видный такой, бравый, с военной выправкой, элегантный весь — этакий щеголь. Во времена моей телесности я бы сказал: «Высшего класса».

Николас сплюнул — но на асфальт под ногами не упало ни капли. Он продолжал:

— Потом гляжу — идет второй, со стороны Генриетт-стрит. Не такой разряженный — в самых что ни на есть простецких синих штанах, какие рабочие носят. Вон там они встретились. — Николас указал на пятачок метрах в десяти от портика. — И я вот что думаю: эти двое друг друга знали. Они кивнули друг другу, но чтобы остановиться и поболтать — это нет. Ясно дело — не та погода нынче, чтобы лясы на улице точить.

— Так, значит, они просто прошли друг мимо друга? — переспросил я, отчасти чтобы внести ясность, но в основном чтобы успеть записать все это в блокнот. — И вы думаете, они знакомы?

— Да, но не больше, — ответил Николас. — Не закадычные друзья, это точно, — особенно если учесть дальнейшие события.

Я спросил его, что же это были за события.

— Так вот, тот второй, который убийца, вдруг надел колпак и красный сюртук, поднял палку и тихо, незаметно, очень быстро — так сон смежает веки — оказался за спиной у первого и одним ударом снес ему голову с плеч.

— Вы шутите, — сказал я.

— Нет, что вы, отнюдь. — Николас перекрестился. — Клянусь собственной смертью — а это самое сокровенное, чем может поклясться бедный бесплотный дух. Ужасное было зрелище. Голова слетела с плеч, и кровь хлынула рекой.

— А убийца?

— А он, сделав свое дело, исчез в Нью-роу, растворился, словно гончая в лесу, — ответил Николас.

Улица Нью-роу, подумал я, ведет прямиком к Чаринг-Кросс-роуд, а это идеальное место, чтобы поймать такси или мини-кэб или даже сесть в ночной автобус, если подгадать с расписанием. Таким образом, убийца мог проскочить центр города меньше чем за четверть часа.

— Но это еще не самое страшное, — заявил вдруг Николас. Он явно стремился держать слушателя в напряжении. — Этот, который убийца, — в нем было что-то сверхъестественное.

— Сверхъестественное? — переспросил я. — И это говорите вы, призрак?

— Я дух, да, — сказал Николас, — но это как раз и значит, что я способен при случае распознать сверхъестественное.

— И что же вы видели?

— Убийца не стал снимать свой колпак и сюртук. Вместо этого он взял и сменил лицо, — проговорил Николас. — По-вашему, это не сверхъестественно?

Тут кто-то окликнул меня. Лесли — она принесла кофе.

Стоило мне отвернуться, как Николас мгновенно растворился в воздухе.

А я все пялился на пустое место, как идиот, пока Лесли не окликнула меня снова:

— Ты будешь кофе или как?

Я направился к ней по брусчатке церковного дворика — Лесли, добрая душа, ждала меня, держа по стаканчику в каждой руке.

— Что-то случилось, пока меня не было? — спросила она.

Я промолчал и отхлебнул кофе. Потому что сказать:

«Я только что говорил с призраком, который был свидетелем убийства», у меня язык не поворачивался.

Назавтра я проснулся в одиннадцать — гораздо раньше, чем собирался. Мы с Лесли сменились в восемь, доползли до общежития и немедленно завалились спать. В разные кровати, что печально.

Главные плюсы общежития — дешевизна, близость к работе и то, что живешь отдельно от родителей. А минусы в том, что под одной крышей с вами обитают субъекты, слабо приспособленные к жизни в обществе и не умеющие сосуществовать с нормальными людьми. А еще они всегда носят тяжелые ботинки. Первое превращает открывание холодильника в увлекательный микробиологический эксперимент, а второе придает каждому шагу громкость горного камнепада.

Я лежал на узкой казенной кровати, уставившись на плакат с певичкой Эстелью на противоположной стене. И плевать, что там говорят: нельзя настолько повзрослеть, чтобы уже не радоваться, когда поутру, едва открыв глаза, видишь красивую женщину.

Я провалялся в постели минут десять в надежде на то, что воспоминания о встрече с призраком развеются вместе с остатками сна. Надежда эта не оправдалась, а поэтому я встал и направился в душ. Мне предстоял важный день, и требовалась свежая голова.

Полиция большого Лондона, вопреки распространенному мнению, остается организацией, состоящей в основном из рабочего класса. Так что правила «белых воротничков» она не приемлет. Вот почему каждый свежеиспеченный полицейский, независимо от полученной квалификации, обязан пройти стажировку — отпахать два года на улицах города простым постовым. Ибо когда представители общества оскорбляют вас, оплевывают и извергают на вас рвотные массы, это лучший способ закалить характер.

Ближе к концу стажировки уже можно подать заявление на вступление в какое-либо подразделение, управление или формирование. Большинство стажеров потом продолжают службу в качестве патрульных полицейских в своем округе. В лондонской полиции принято считать, что самый что ни на есть правильный выбор — решение остаться постовым и нести неоценимую службу на улицах города. Ведь кто-то же должен принимать на себя оскорбления, плевки и рвотные массы, и лично я снимаю шляпу перед храбрецами, которые выбирают для себя такую службу.

Таково было благородное призвание моего начальника, инспектора Френсиса Неблетта. Он пришел в полицию в незапамятные времена, быстро дослужился до инспектора и остается на этом посту уже тридцать лет, что его вполне устраивает. Инспектор Неблетт — флегматичный человек с прямыми темными волосами и лицом плоским, словно по нему ударили лопатой. Он так старомоден, что всегда надевает форменный китель поверх положенной белой рубашки — даже когда выезжает патрулировать улицы со своими «парнями».

На сегодня у меня было назначено собеседование с ним — нам предстояло «обсудить» мои карьерные перспективы. Номинально эта часть процесса развития карьеры должна была привести к результату, выгодному как для меня, так и для всей лондонской полиции. После собеседования вынесут окончательное решение по моему распределению — и я сильно подозревал, что оно не будет иметь ничего общего с моими желаниями.

В общей кухне нашего этажа, маленькой и грязной, я встретил Лесли — та выглядела просто неестественно свежо. В шкафу на полке я нашел парацетамол — что-что, а уж парацетамол в полицейском общежитии всегда найдется, тут сомневаться не приходится. Я съел пару таблеток, запив их водой из-под крана.

— У мистера Безголового появилось имя, — сказала Лесли, пока я варил кофе. — Некий Уильям Скермиш, журналист жил где-то в Хайгейте.

— Что еще слышно?

— Да как обычно. Зверское убийство, то-се, пятое-десятое. В самом центре города, куда только катится Лондон — и все такое прочее.

— Понятно.

— А ты чего встал в такую рань? — спросила Лесли.

— У меня в двенадцать собеседование с Неблеттом насчет дальнейшей карьеры.

— Ни пуха ни пера, — сказала она.

Когда инспектор Неблетт назвал меня по имени, я сразу заподозрил неладное.

— Скажите, Питер, — спросил он, — как вы себе представляете вашу будущую карьеру?

Я поерзал на стуле.

— Ну, вообще-то, — проговорил я, — я подумывал о Департаменте уголовного розыска, сэр.

— Вы хотите стать следователем?

Неблетт всю жизнь носил форму и поэтому относится к следователям в штатском так же, как рядовой гражданин к налоговым инспекторам, — то есть понимает, что без них никак, но дочку свою замуж за такого вряд ли отдаст.