Волна вероятности - Фрай Макс
«А откуда я, собственно, это знаю? – спрашивает себя Анн Хари. – Что если ходить, зажмурившись, открывая глаза, увидишь зеленый сияющий мир? Мы же вроде бы в детстве так не играли. Или играли? Но мне почему-то упорно кажется, что кто-то меня уже взрослого научил. То ли препод, то ли начальник; короче, «старший по званию». Нет, ну точно не преподаватель, в универе нам было не до того… ШиКоНах?»
Он достает телефон из кармана, нажимает на кнопки, ждет, наконец говорит:
– Слушай, это же ты меня ходить, зажмурившись, научил? Как – зачем? Сам попробуй. Просто закрываешь глаза и идешь, а иногда буквально на секунду их открываешь, чтобы посмотреть под ноги и что впереди. И весь мир на эту секунду вокруг становится сияющим, ярко-зеленым. Очень красиво… Да, я уже понял, что не ты.
«Интересно, а кто тогда это был? – думает Миша (Анн Хари), убрав телефон в карман. – Или все-таки мы так в детстве играли? А может быть, папа мне показал? Да, на него похоже. Он же со мной, когда я уже вырос и приезжал на каникулы, вечно в какие-то детские игры играл. Сам смеялся: „А что еще с тобой делать? Я не знаю! Прости, я неопытный. У меня еще никогда не было взрослых сыновей“».
Это очень похоже на правду, а все-таки что-то не сходится. Анн Хари не помнит, но чувствует: на самом деле было не так. Он говорит себе (думает, вслух сказать не рискнул бы): «Ладно, проехали, если не папа, значит, играли в школе. Или я сам такой способ развлекаться придумал. Давным-давно, а вспомнил только сейчас».
Он идет дальше, теперь неохотно, преодолевая ему самому непонятное сопротивление. Наконец опять закрывает глаза. Через десять шагов открывает. Окружающий мир снова вспыхивает зеленым. Это просто такая смешная игра.
* * *Анн Хари (не Миша, он в Лейне) едет в Белом трамвае, ему выходить на конечной, аж в Козни, нескоро еще. Но он вдруг внезапно выскакивает на остановке «Улица Дальних Странствий», она так называется, потому что рядом железнодорожный вокзал.
«Вот же…» – начинает думать Анн Хари, провожая растерянным взглядом отъезжающий от остановки трамвай, но даже мысленно умолкает, не зная, каким эпитетом себя припечатать за эту дурь. Слишком широкий выбор, когда знаешь пару десятков потусторонних, то есть отлично приспособленных для ругани языков.
С другой стороны, чего тут ругаться. Подумаешь, по давно забытой привычке выскочил из трамвая возле вокзала, как в старые времена, когда почти все свободное время проводил в поездах. Лет десять так развлекался. Приходил на вокзал, покупал билеты, сразу туда и обратно, буквально на первый попавшийся поезд, почти все равно куда, лишь бы место в отдельном купе, и ехать как минимум до завтрашнего утра, лучше – дольше, потому что города, даже самые распрекрасные, его тогда не особо интересовали, ему были нужны поезда. Любил их очень. Особенно самое начало поездки, когда в последний момент успеваешь вскочить в вагон, вдыхаешь ни с чем не сравнимый запах разогретой кожи, металла, кофе, моющих средств и хорошего табака, находишь свое купе, первым делом открываешь окно, садишься и, не успев посмотреть на часы и подумать: «Поехали!» – ощущаешь мягкий толчок. Иногда в этот миг почти удается поверить, что впереди – не просто поездка, а настоящее приключение, и что с тобой будет дальше, не знает никто.
«Теперь-то ясно, – думает Миша (Анн Хари), пока зачем-то идет к вокзалу, – почему меня так завораживали поезда. И в конце каждой поездки приходило короткое, но очень горькое разочарование, словно и правда рассчитывал на путешествие с приключениями. А всех приключений – тьма и огни за окном, крепкий чай с лимонным печеньем, специальные газеты для пассажиров и сухое вино. В конце концов надоело так развлекаться. Ну их к чертям собачьим, эти наши прекрасные, беспредельно комфортные, строго следующие по расписанию поезда».
«Теперь-то ясно, – думает Миша (Анн Хари), застыв у билетной кассы, – о чем я пытался вспомнить в этих разъездах. Или даже не вспомнить, а пережить еще раз. Довольно глупо, но, когда сам не знаешь, чего тебе надо, нормально идти туда, куда тянет магнитом. И неизвестно чего невозможного от этого ждать».
«Теперь-то ясно, – думает Миша (Анн Хари), выходя на перрон (все-таки без билета, у него сила воли и трезвая голова), – что поезда не помогут. Хоть еще триста лет катайся, не вспомнишь так ни черта. С другой стороны, а что я теряю? Ну, лишний раз на поезде покатаюсь. Чем плохо. Я же люблю поезда».
«Теперь-то ясно, – думает Миша (Анн Хари), провожая взглядом медленно отъезжающий от перрона экспресс до Хай-Шали, – что это так себе аргумент – „ничего не теряю“. Мне бы приобрести».
«Теперь-то ясно, – думает Миша (Анн Хари), пока идет от вокзала к остановке трамвая, Белый уже скоро приедет, он ходит примерно раз в полчаса, – что когда не только вслух выговорить не можешь: „Я сяду в поезд и там все вспомню“, – а даже от мыслей об этом кружится голова, шансы на успех примерно как воскресить покойника. Но прямо сейчас мне и без успехов отлично живется. Особенно если валяться в саду ШиКоНаха, пить грайти и книжки читать».
* * *Миша (Анн Хари, он по-прежнему дома в Лейне, к нам в ТХ-19 его сейчас никакими сокровищами не заманить) лежит в гамаке в саду Ший Корай Аранаха. Как в самом начале второй весны сюда заявился, так до сих пор и гостит. Время от времени неуверенно думает, что все-таки надо подыскать себе дом по соседству, чтобы ШиКоНах от него отдохнул, но тут же на что-нибудь отвлекается. Дел по хозяйству уж больно много: то кофе сварить, то съездить в центр за конфетами из лавки Шаури Гри, то сходить в ближайшую рощу за хворостом для ночного костра, то выпить с другом, выслушать пару десятков его историй и самому что-нибудь рассказать. И это мы еще не вспомнили о гамаке, в котором обязательно надо ежедневно качаться. И о книжках, которые необходимо читать.
Иными словами, у Анн Хари сейчас лучший отпуск в жизни. Длил бы его и длил (вот и длит). А что касается хозяина дома, тот, прямо скажем, не особо страдает. Не рвется от него отдыхать.
В руках у Анн Хари книга; то есть не книга, а просто стопка печатных страниц. Читать распечатку не особо удобно, тем более в гамаке. Но гораздо хуже другое – стоит взять в руки разрозненные листы, сразу кажется, что это не развлечение, а работа. Будто ты получил для внесения правок только что сделанный перевод, и заранее ясно, что влип как минимум на декаду, а то и на две, и на три. Потому что обычно приходится не просто править, а переписывать заново целые большие куски: переводчики часто не знают контекста и не чувствуют интонацию, важней которой разве что только ритм, а его передать вообще практически невозможно, из-за этого текст неизбежно теряет какую-то часть потаенного смысла, ради которого, собственно, ты книгу сюда притащил. Нет безнадежней затеи, чем книги из потусторонней реальности переводить! «Зачем я за это взялся? Как меня, разумного человека, угораздило вляпаться в этот невыносимый абсурдный процесс?» – примерно такие вопросы каждый раз задаешь сам себе (больше некому) в процессе вычитки перевода. Удовлетворительных ответов на них, разумеется, нет. А потом тебе будут круглосуточно звонить из издательства, вежливо благодарить за неоценимую помощь и робко спрашивать, нельзя ли половину правок убрать. И все, что ты можешь сделать, это страшно ругаться на всех потусторонних языках, какие тебя угораздило выучить. В надежде, что твой собеседник их тоже когда-то пакетом взял.
Но, кстати, этот перевод Анн Хари править совершенно не хочется. Потому что, во-первых, книга – не его добыча, и ответственность не его. А во-вторых, просто сразу чувствуется, что придраться тут не к чему, хотя он в глаза не видел оригинал. Отличный все-таки переводчик Шала Хан! Почти все Ловцы в тех редких случаях, когда сами берутся за перевод, делают его гораздо лучше, чем издательские сотрудники. Жалко, что им («Нам! – напоминает себе Анн Хари. – Я пока не ушел из профессии!») обычно не до того. Но Шала Хан даже на общем фоне – великий мастер. Читая его перевод, просто забываешь, что это не оригинал.
