Мария Артемьева - Темная сторона российской провинции
С тех пор все работы по возведению дома мечты прекратились. Красавец-особняк осиротел и стоял пустым, целым и крепким многие годы, сохраняя верность хозяину.
Занимая высокий пост на холме, у излучины реки, на самом краю города, дом снисходительно поблескивал нетронутыми стеклами второго этажа, озирая убогие плебейские дачки, среди которых смотрелся величественным аристократом, лишь временно угодившим в стесненные обстоятельства.
Не знаю почему, но с самого детства я боялась бывать рядом с Красным домом.
Мама говорит, я плакала, когда меня водили мимо него в садик. Родителям пришлось отыскать другой путь, в обход и длиннее, по соседней улице, чтоб не пугать ребенка.
Сейчас я уже не помню, что именно так ужасало меня, отчего кидало в дрожь и слезы.
Но стены Красного дома вызывали самые неприятные чувства не только у меня. На закате или в алых лучах утренней зари они наливались зловещим кровавым багрянцем и каким-то немеркнущим кошмаром представали в глазах прохожих — как немые свидетели или соучастники преступления.
С годами мои страхи поумерились.
В тинейджерском возрасте даже девочки стремятся щеголять отчаянной храбростью. Однажды кто-то из мальчишек в нашей компании предложил пойти в Красный дом, чтобы полазить там, поискать какие-нибудь сокровища или просто потусить в таинственном подземелье его подвала. Мы пришли в восторг от этой затеи.
Мы — это вся наша дружная братия: я, Танька Острикова, Костя Божко, Сережка Разин из 5 «В», Лилька Волкова из 5 «Б» и Вадим Баранов из 5 «А». Мы жили в соседних домах, учились в одной школе и с детства гуляли в одном дворе. А Вадик Баранов… Он нравился мне.
* * *— Айда в Красный дом полазить? — предложил Вадик, глядя, как Лилька Волкова раскачивается на брошенной через лужу тонкой доске.
Плюх! Плюх!
— Ииии!
Под небольшим Лилькиным весом деревяшка плашмя шлепает по воде, и мутные волны цвета кофе с молоком расходятся широкими кругами во все стороны. Лилька хихикает и радостно повизгивает. Светлые волосы, выбившиеся из-под желтой шерстяной шапочки, подскакивают вверх-вниз веселыми пружинками.
— Девки не пойдут, — вяло растягивая слова, говорит Сережка. — Сдрейфят.
— Там темно небось, — ежится Танька.
— Я ж говорю — сдрейфят, — ухмыляется Серега.
— Чего?! Сам ты сдрейфишь, трусло! — Лилька соскакивает с доски — ботинками на толстой подошве прямо в лужу, и кофейные брызги украшают Серегины джинсы.
— Э-э?! — возмущается Серега, но Лилька пропускает его вопли мимо ушей.
— У меня фонарик есть, — ободряет она оробевшую Танюху и, презрительно оттолкнув стоящего на ее пути Сережку, первой направляется в сторону Красного дома. — Айда!
Я вижу, каким восхищением вспыхивают глаза Вадика, и черная зависть кусает мне сердце. Мне страшно, но я не могу отстать от своей храброй подруги. Я бегу за ней, смеясь и толкая по пути медлительного Сережку.
— И я! Я с вами.
Вадим бросается вслед за Лилькой. Вшестером мы бежим наперегонки к известной нам лазейке в заборе. По пути Вадик ловит Лильку за косы, хватает ее за рукав синей куртки, она вырывается, отпихивает его.
Черные Вадиковы волосы растрепались, закрыли глаза. Лилька визжит, но лицо у нее довольное — она, как и я, понимает, что Вадик пристает к ней, потому что она ему нравится. И это понимают все в нашей компании.
Я спотыкаюсь — у меня развязался шнурок — и отстаю от ребят, с досадой гляжу на них издали. Вадим и Лилька визжат и возятся понарошку — делают вид, что дерутся. Танька и Сережка идут медленно, оглядываются на отставших.
В итоге к лазу в заборе первым прибегает маленький Костик Божко.
Смеется и, издав ликующий индейский клич, чтобы мы все позавидовали, — ныряет в черную пасть лаза. Жуткое предчувствие ударяет меня под дых.
— Стой! — кричу я. — Не надо!
Костик и не думает останавливаться — еще чего! Мой предостерегающий окрик он принимает за хитрость, попытку лишить его лавров первенства в этом забеге. Он не может допустить, чтобы кто-то украл его победу.
Зловещие кровавые стены горделиво возносятся над улицей: Красный дом торжествует.
Мы слышим из-за забора дикий, полный боли и ужаса вопль.
— Костик?! — Голоса Вадима и Лильки дрожат и разом сливаются в один. — Ты где?!
В ответ, холодея от страха, мы слышим жалкое поскуливание и подвывание: Костик провалился в какую-то дыру. И не может встать. Кажется, сломал ногу.
Минут пятнадцать мы четверо растаскиваем доски вокруг дыры и пытаемся достать нашего приятеля из скользкой глубокой ямы с глинистыми берегами, куда он так опрометчиво угодил.
В конце концов Лилька, встав на бетонную плиту, нависающую над ямой, и балансируя на самом ее кончике, дотягивается…
Вместе с Вадимом они вытаскивают его за шиворот. Вадим берет Костика на руки и несет домой.
Таньку мы послали вперед, чтобы она отыскала Костину маму, тетю Марину, и предупредила ее. Чтобы не напугать — так велела Лилька.
Слезы беззвучно лились по запачканному глиной лицу Костика, он морщился, кусал губы от боли, но хныкать не смел. Потому что рядом шла Лилька Волкова — она держала его за руку и глядела серьезными сочувствующими глазами. А когда Костика принесли, и его мама выскочила из дома, чтобы встретить сына, Лилька первая подошла к тете Марине и сказала:
— Только вы его не ругайте. Он нечаянно.
Она одна решилась на это. Она всегда была безбашенно храброй.
Домой они ушли вместе. Вадим и Лилька. Вдвоем.
На Лильку Волкову мы все смотрели с восхищением.
Даже я. Но я еще и завидовала ей. Тоскливо и мучительно сознавая, что рядом с Лилькой я есть и всегда буду оставаться только на вторых ролях.
Зависть — чувство разрушительное. Возможно, со временем оно привело бы к чему-то очень нехорошему. Но судьба избавила меня от дальнейших переживаний.
Когда мы перешли учиться в шестой класс, подруга моя исчезла.
Я видела ее в тот день: Лилька гуляла у дома со своим щенком.
Этого пса она подобрала на улице. Маленький, косолапый и кривоухий беспородный уродец с рыжими боками и смешным черным пятном вокруг правого глаза, похожим на фингал, крутился возле автобусной остановки, визгливо тявкал на проезжающие машины и путался под ногами прохожих.
Он приветливо вилял хвостом всякому, кто бросал на него взгляд. Грязный, ничем не примечательный щенок-бродяга. На наших улицах таких немало.
Люди отпихивали щенка ногами, чтоб не приставал и не мешал им.
Нам всем понравился этот бездомный щенок, но никто из нашей компании не привел бы его домой. Мы знали, что родители этого не одобрят. Так зачем же нарываться на скандал? Глупо и бессмысленно. Ссоры с предками всегда грозят неприятностями.
А вот Лилька думала иначе. Вернее — она думала о другом.
— Нельзя его здесь оставить. Он же глупенький, дурачок, под машину еще попадет, — сказала она, глядя, как подпрыгивает щенок, облаивая колеса грузовиков в опасной близости от шоссе. Лилька поймала щенка, взяла его на руки.
— Вот ты бестолочь, — сказала она, и он облизал ей лицо. — Фу! — засмеялась Лилька. — Придется сделать из тебя человека.
Она принесла собаку домой, спокойно выдержала бурю и ураган, поднятые ее матерью, тетей Аней. («Псины нам еще не хватало!» «Зачем ты его принесла? Скотину кормить, когда себя не прокормишь!» «Я с ним возиться не буду, сразу говорю!») А потом с полной ответственностью приступила к воспитанию достойного защитника дома из блохастого уличного попрошайки.
Она назвала его Степкой. Кормила, вычесывала колтуны из шерсти, гуляла с ним.
В тот последний раз, когда я видела ее, она была с ним.
Степка потом отыскался — прибежал спустя сутки домой перепуганный и голодный. А вот Лилька… Она не вернулась.
Розыски, звонки по больницам и моргам ничего не дали.
По городу поползли слухи — один другого ужаснее. О том, что Лилька убита, что это — дело рук маньяка и насильника. Родители боялись отпускать детей на улицу, провожали и встречали их из школы. В городе стало непривычно тревожно. Все злились и подозревали друг друга.
Следователи районной прокуратуры, допрашивая тетю Аню, доводили ее до слез, выпытывая — как часто она ссорилась с дочерью и не скрывает ли чего от милиции?
Почему-то они были уверены, что Лилька из дома убежала. Мать растила ее одна, отца в семье Волковых никогда не было. Семья считалась неблагополучной.
Тетя Аня поначалу плакала, впадая в отчаяние от того, что ей не верят, но потом…
Чем больше времени проходило, чем меньше оставалось шансов, что Лилька вернется живая и невредимая, — тем настойчивее ее мать убеждали, что дело не в маньяке, а в ней самой. В том, что она плохо знала свою дочь. Что на самом деле Лилька просто не выдержала этой унижающей, удушающей бедности, в которой ей приходилось существовать с такой нерадивой, мало зарабатывающей матерью.
