Мария Чурсина - Дети закрытого города

Она дохнула на стекло и в запотевшей кляксе нарисовала дерево с красивой разлапистой кроной. И задумалась, как бы изобразить повисшие души. Облизнула пересохшие губы.

— Знаешь, на самом деле, всё уже и так плохо. Хуже некуда. Если бы они по-прежнему кричали и кидались учебниками, я могла бы обманывать себя, что они просто хулиганы. Но они уже не играют. Они, по-моему, идут на смерть. Против меня.

Типовая высотка и пятый этаж — квартира Антона мало чем отличалась от её собственной, разве что кухней была развёрнула на восток, а не на запад. В прихожей на широкой приземистой тумбе стоял телефон. Вета увидела его сразу, и сердце тут же окатило кипятком от предстоящих разбирательств.

— Ты только маму позови к телефону. Знаешь, как её зовут? — Он наверняка заметил её остановившийся взгляд.

— Почему?

— Ну! — Антон повесил куртку в шкаф. — Вряд ли ты так долго общалась с его отцом, чтобы узнать по голосу. А если сам Арт подойдёт к телефону и поговорит с тобой? Родители так ничего и не узнают.

Вета стянула туфли и, шевеля затёкшими пальцами, встала у телефона.

— Ты прав, — первый раз искренне сказала она и подняла холодную телефонную трубку.

Ежедневник лежал в сумке, и она несколько секунд искала нужный номер среди беспорядочных записей. «9 сентября — экскурсия по городу!» — кричала пометка красными чернилами — других в тот момент не оказалось под рукой. «Сдать тематические планы», — аккуратно выведенные буквы, на собрании у Лилии больше нечем занятья, приходится вырисовывать эти буквы. Округло, долго, выслушивая бесконечные требования.

«Нанна», — значилось внизу страницы. — «Григорий Львович Майский».

И пять цифр.

— Я не записала её отчество, — раздражаясь на саму себя, бросила Вета, прижимая гудящую телефонную трубку к бедру.

Антон выглянул из кухни, донельзя озадаченный.

— К магам обращаются только по имени. Ну, прибавь «леди», если хочешь совсем официально.

— Леди, — попробовала на вкус Вета и сморщилась от непривычности слова, поднося трубку к уху. — Леди Нанна. Они меня за сумасшедшую не примут?

Но было поздно раздумывать. Как только замолчал вращающийся диск, оборвав гудок, в трубке прозвучал далёкий мужской голос.

— Слушаю.

Вета помолчала секунду, пытаясь понять, говорит с Артом или с его отцом. Не различила.

— Леди Нанну пригласите, пожалуйста.

Зашипели, замялись на той стороне провода.

— Её нет сейчас. А кто её спрашивает?

«Вдруг правда отец», — мелькнуло в голове Веты. Она не видела его и не знала, как он говорит, но воображение злобно рисовало Арта, корчащего перед зеркалом суровую мину.

— Так кто?

Она замолчала, поняв вдруг, что не знает, как ответить.

— Может, передать ей что-нибудь? — решили за неё.

— Нет, спасибо, я перезвоню, — пообещала она и трусливо бросила трубку.

Вета опёрлась руками на тумбу и нависла над ней, как будто в светлой лакированной поверхности пыталась рассмотреть надписи. В прихожей было сумрачно: сюда еле пробивался свет из комнат. Да и какой свет — солнце закатывалось за многоэтажки, оранжевым и красным разрисовывая чужие стёкла.

Антон включил свет на кухне и хлопал дверцами шкафчиков, а Вета не могла отделаться от приторно-кусачего чувства, что за ней наблюдают. Заглядывают в окна — да это же пятый этаж! — и слушают разговоры через щёлочку в двери. Тихо посмеиваются.

— Поговорила? — В коридор вышел Антон с закатанными по локти рукавами. Он держал нож, а из кухни потянулся вкусный запах. Вета вспомнила вдруг, как же давно она не ела по-хорошему. Печенье из ближайшего к школе магазина колом стояли в горле.

— Да. Её нет дома. Может быть, потом позвоню. — Она прекрасно знала, что никуда звонить не будет. Решимости уже не хватит. Растерялась решимость по пустырям и дворам-колодцам.

Вета до отвала наелась котлет с макаронами и ощутила себя почти счастливой: сытая, и два выходных дня впереди. За выходные ведь может произойти всё, что угодно, например, когда она вернётся в школу, её перестанут ненавидеть. Или на Петербург рухнет гигантский метеорит, и Вете не придётся больше идти на работу.

Антон переключал каналы небольшого телевизора. Повсюду шли новости, новости, новости. Опрятные дикторы монотонно рассказывали о новом политическом курсе и встрече президента с кем-то там. И ни один и словом не обмолвился ни о какой войне. Раньше Вете казалось, что в закрытом городе должны передавать свои особые передачи, но ничего подобного. Антон выключил телевизор и откинулся на спинку кресла. Мигнул и потух голубой экран.

— Ты решила остаться здесь? — Он кивнул на окно, за которым уже густели сумерки, явно имея в виду город.

Вета помолчала. Сказать, что она всерьёз задумывалась над его предложением уехать из Петербурга, было бы ложью, но эта мысль спокойно жила в уголке её сознания, как спасительный круг на борту нового лайнера. Не нужен, а всё равно успокаивает. И эта мысль очень помогла в молчании, воцарившемся после заявления Арта.

«По улицам тёмным ходить не боитесь?»

— Не знаю. Приглашу родителей на уроки. Должен же найтись выход. Не бывает так, чтобы куча взрослых не могла справиться с одиннадцатью разбушевавшимися подростками.

Антон хмыкнул, но промолчал, дожидаясь, пока она расправится с чаем. Тетради пятиклассников горой возвышались на столе, непроверенные, справа от телевизора. Вета взглянула на них и тут же отвернулась к окну. Там покачивалась от ветерка невесомый тюль, и жить снова стало легче.

Антон тёр подбородок, глядя в окно.

— Слушай, — сказал он вдруг, — а правда, почему класс такой маленький? Вроде недостатка в детях тут не наблюдалось.

Вета пожала плечами.

— Лилия старательно рассказывала мне, что класс профильный, химико-биологический что ли. Но ведь это ерунда. У них нет дополнительных занятий по биологии, а химичка вообще ещё не начала свои занятия.

Разговор оборвался. Каждый думал о своём, а может, они думали об одном и том же, только делиться друг с другом не собирались. О ветра из окна становилось прохладно. На улицах Петербурга Вета никогда не замечала большого количества машин, но после комендантского часа исчезли они. Тишина показалась ей зловещей.

И вдруг тишину прорезал звук, похожий на многоголосый тихий стон. Так могли бы стонать люди, давно смирившиеся со своей болью. Много людей. Целая больница неизлечимых. Вета сама не ожидала, что вздрогнет. Что это было, может, звук издавал какой-то механизм или трубопровод?

Она взглянула на Антона, но тот даже не обернулся.

— Мать-птица. Видела стелу возле набережной?

Вета некстати вспомнила, что завтра её класс идёт на прогулку по случаю дня города — уроки отменяются. Наверняка завернёт и туда. По коже побежали толпы мурашек. Она не слышала этого звука раньше — не имела привычки открывать окно вечером.

— Здесь есть набережная?

— Понятно, — усмехнулся он, — по легенде, мать-птица замурована в стенах города.

Ей вообразилась девушка в белом балахоне, как древнегреческая богиня, но с крыльями вместо рук, и стало противно от мысли, что живого человека замуровали в стену.

— Ничего страшного, это всего лишь сказка, — протянул Антон, по-прежнему щипая себя за подбородок. Он не мог не заметить, как скривилась Вета.

— А стонет кто?

— Мать-птица, — пожал плечами он. Само собой разумеется, конечно. Так бывает во всех городах. — Ох, ну может, водопровод, я не знаю. Или стройка.

За окном виднелись габаритные огни на огромном подъемном кране. Район строился, и рос город.

— Так говорили дети. Дети называли её матерью-птицей, как будто сговорившись. Отовсюду, с окраин, из других городов приезжали и называли её так. А без них фигурка на стеле была бы просто распластанным по ветру бесформенным силуэтом. Ерунда всё это. Расскажи лучше что-нибудь о себе.

Он улыбнулся.

— О себе… — повторила Вета, бездумно отводя взгляд.

Девочки из группы, конечно же, обо всём узнали, но позвонила только рыжая конопатая Мирка, которой вечно до всего было дело. Она долго сопела в трубку, выдумывая фальшивые поводы для разговора.

— А ты не знаешь, Милена Игоревна сегодня будет в университете? Мне надо у неё кое-что спросить.

— Не знаю, — выдавила Вета, ковыряя обои на стене.

В прихожей тётиной квартиры уже громоздилась её сумка, застёгнутая через силу, но, если вдуматься — не такой уж большой багаж в новую жизнь.

— А в секретарь в деканате теперь новая, да?

Обои были розовые в выцветший цветочек. В зеркале на противоположной стене отражался её сгорбленный силуэт — Вета сидела в углу прихожей, спиной привалившись к тумбочке, и край вязаной салфетки щекотал ей шею.

— Я понятия не имею.