Бри Деспейн - Темная богиня

Я с детства помогала маме готовить тонны плова и других кушаний в помощь скорбящим семьям и свыклась с мыслью, что такова уж судьба пасторской дочки. Впрочем, на похоронах близких я не бывала с восьми лет, с тех пор как умер мой дедушка.

— Самое плохое еще впереди, — сказала Черити. — Родные Мэри-Энн позвали на похороны пастора из Нью-Хоуп. Они не хотят, чтобы папа вел церемонию, потому что все еще злы на него.

— Что?! Это нечестно! Папа всю свою жизнь знал Мэри-Энн, она была его прихожанкой до того, как ты родилась!

— Знаю. Но родственники не желают ничего слышать.

Я бессильно опустилась на стул.

— Неудивительно, что папа так сдал.

— А знаешь, что хуже всего? Пастору Кларку рассказали о нашем воскресном дуэте, и теперь он хочет, чтобы мы пели на похоронах, потому что это был любимый псалом Мэри-Энн.

Я открыла рот, чтобы возразить, но Черити меня опередила:

— Мама считает, мы должны спеть. Дескать, это наш долг и все такое.

Долг. Я успела возненавидеть это слово.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ИСКУШЕНИЕ

Вечер среды, похороны.

Мрачная тень легла на приход, затронув сердца всех, кто пришел в церковь на похороны Мэри-Энн Дюк. В этот день даже школьников отпустили с уроков пораньше.

Казалось, все охвачены унынием — все, кроме моей матери. Услышав в четыре утра, как она громыхает кастрюлями на кухне, я поняла, что мама все еще одержима стремлением к совершенству. Она затеяла пир, который насытил бы и тысячу скорбящих. Ее звонкие приветствия приводили в недоумение угрюмых прихожан, стекавшихся в церковь. Любого, кто выглядел хоть чуточку одиноким, мама приглашала на завтрашнее празднество в честь Дня благодарения.

— Приводите всех, кого вам вздумается, — сказала она нам с Черити, пока мы загружали подносы со снедью в «синий пузырь». — Пусть это будет самый веселый День благодарения в жизни вашего отца. Ему сейчас лучше быть среди людей.

Я в этом сомневалась. Сложив с себя обязанности по отпеванию и оставив свое законное место за кафедрой, папа сидел в стороне от всех, в единственном пустом уголке часовни. Мне ужасно хотелось подойти к нему, но вместо этого пришлось сидеть на скамье хора с Черити, глядя, как колышется риза пастора Кларка, который уныло разглагольствовал о добром сердце и щедрой натуре Мэри-Энн, хотя едва знал покойную. Окинув церковь взглядом, я пожалела, что не могу силой мысли воздействовать на мать или брата, чтобы они подошли к отцу и обняли его; но мама накрывала на стол в общем зале, а Джуд сидел в третьем ряду, тесно прижавшись к Эйприл.

Я уставилась на край одеяния пастора Кларка и не сводила с него взгляда, пока не пришел мой черед петь. Орган исторг первые ноты псалма, и я попыталась выдавить из себя нужные слова. По моему лицу прошла судорога. Я поняла, что сейчас расплачусь, но проглотила комок в горле и плотно сжала губы, как делала это всегда. Петь я не могла, иначе сфальшивила бы, а тонкий голосок Черити так дрожал, что мне даже не удавалось определить, какую строфу псалма она поет. Я посмотрела в окно на хмурое небо, затянутое смогом, — даже облака выглядели так, будто вот-вот разрыдаются. И тут я увидела его.

Дэниел сидел в последнем ряду битком набитого балкона, скрестив руки на груди и опустив голову. Должно быть, он ощутил жар моего взгляда, так как поднял глаза. Даже издалека я разглядела, что они покраснели. Дэниел посмотрел на меня так, будто видел всю боль, которую я сдерживала, и тут же вновь уставился в пол.

Я опустилась на скамью. На смену горю пришло любопытство. Черити обняла меня за плечи, видимо, решив, что я не могу справиться с чувствами. Дочери Мэри-Энн разразились нудной хвалебной речью, которой не было конца. Анжела Дюк даже умудрилась ввернуть пару колкостей в адрес моего отца.

Когда панихида наконец закончилась и траурная процессия потянулась на кладбище, я увидела, что Дэниел двинулся в сторону выхода. Вскочив с места и отмахнувшись от всех, кто пытался поблагодарить меня за пение или, вернее, его отсутствие, я быстро надела свое пепельно-серое пальто и натянула перчатки.

— Надо помочь маме, — напомнила Черити.

— Одну минутку.

Я устремилась к выходу, осторожно минуя постоянных прихожанок, сетовавших на отсутствие искренности в словах пастора Кларка. Кто-то дернул меня за рукав и назвал по имени — быть может, Пит Брэдшоу, но я не остановилась. Словно невидимая нить, за которую кто-то дергал, тянула меня прочь из церкви и дальше, на автостоянку. Увидев, что Дэниел прыгает в седло мотоцикла, я безотчетно ускорила шаг.

— Дэниел! — крикнула я, услышав рев двигателя. Дэниел подвинулся к рулю, освобождая мне место.

— Хочешь прокатиться?

— Что? Нет, я не могу, — растерялась я.

— Тогда зачем пришла? — насмешливо спросил Дэниел, глядя на меня в упор своими «тихими омутами». Я заметила, что глаза его по-прежнему налиты кровью.

Невидимая сила вновь дернула меня к нему помимо моей воли.

— У тебя есть шлем?

— Это мотоцикл Зеда. Если б у него и был шлем, вряд ли ты бы захотела его надеть. — Дэниел убрал подножку. — Я знал, что ты придешь.

— Заткнись, — сказала я и села за его спиной.

Спустя один удар сердца.

Мое скромное черное платье задралось на бедра, а воскресные туфли на каблуках смотрелись неожиданно сексуально на подножке мотоцикла. Опять взревел двигатель, и мотоцикл рванулся вперед. Я обхватила Дэниела за талию.

Холодный воздух впивался мне в лицо, на глазах выступили слезы. Уткнувшись лицом в спину Дэниела, я вдыхала смесь знакомых ароматов — миндаль, масляная краска, земля и капля лака. Я не спрашивала себя, что делаю в седле мотоцикла, — просто знала, что так суждено.

Мы ехали прямиком в город. Плечи Дэниела дрожали от напряжения, словно ему не терпелось прибавить газу, но приходилось сдерживаться из-за меня. Когда мы наконец остановились в безлюдном переулке посреди незнакомого района, солнце уже утопало в багровых облаках.

Дэниел выключил зажигание. От наступившей тишины у меня зазвенело в ушах.

— Хочу тебе кое-что показать, — сказал он и легко спрыгнул с мотоцикла.

Едва я коснулась асфальта, резкая боль пронзила мои затекшие ноги. Я ковыляла, пошатываясь, будто несколько лет не ступала на твердую землю. Дэниел тем временем скрылся за углом.

— Подожди! — крикнула я, пытаясь снова уложить волосы, безнадежно растрепанные ветром, в опрятную ракушку.

— Здесь недалеко, — откликнулся он.

Завернув за угол, я пошла по узкой темной дорожке. В конце ее стоял Дэниел, две кирпичные колонны и кованые ворота преграждали ему путь.

— Здесь мое святилище. — Он взялся за железный прут. Медная табличка на одной из колонн гласила: «МЕМОРИАЛ СЕМЬИ БОРДО».

— Это кладбище? — Я нерешительно приблизилась к воротам. — Ты что, на кладбище тусуешься?

Дэниел пожал плечами.

— Многие из моих друзей увлекаются вампирами. Я тусовался в куче мест почуднее этого.

Я уставилась на него, разинув рот.

Дэниел рассмеялся.

— Тут мемориал, а не кладбище. Здесь нет ни могил, ни мертвецов, разве что охранник. Но это черный ход, так что мы вряд ли с ним столкнемся.

— Получается, мы здесь незаконно?

— Конечно.

За нами раздалось громкое звяканье. Схватив меня за руку, Дэниел нырнул в темную нишу ближайшего здания.

— Ворота запирают на ночь, чтобы не залезли хулиганы.

Мы оказались так близко друг к другу, что дыхание Дэниела коснулось моей щеки. Пронизывающий холод отступил, я ощутила, как по телу разливается тепло.

— Надо перелезть через ворота и держаться подальше от прожекторов. — Дэниел склонил голову набок, проверяя, свободен ли путь.

— Нет! — Я отпрянула, вдруг снова почувствовав, что промерзла до костей. — Это не по мне. Я никуда не вторгаюсь и не нарушаю законов, даже по мелочи. — Что ж, я хотя бы попыталась… — Я туда не полезу.

Дэниел склонился ко мне, его теплое дыхание вновь согрело мое лицо.

— Знаешь, некоторые богословы считают, что если испытываешь неодолимое искушение, — он смахнул спутанную прядь волос с моей шеи, — лучше чуточку согрешить, чтобы снять напряжение.

В полумраке его глаза казались еще темнее, чем всегда, во взгляде читалось не просто нетерпение — в нем горел лютый голод. Губы Дэниела были совсем близко, еще немного — и я почувствую их вкус.

— Глупости. И… и… мне не надо снимать никакое напряжение! — Оттолкнув его, я шагнула из ниши. — Я пошла домой.

— Как хочешь, — сказал Дэниел. — Лично я иду, куда собирался, так что придется тебе подождать, чтобы попасть домой, — если, конечно, ты не умеешь водить мотоцикл.

— Значит, пойду пешком!

— С тобой рехнуться можно! — крикнул Дэниел мне в спину, потом продолжил чуть мягче: — Я просто хотел показать тебе кое-что. Немногие могут по достоинству оценить это место. Ты — одна из них.