Виктория Шваб - Архив
Она смеется и выпускает меня, и вот я уже на свободе, хотя и помятая.
— Хорошо, приступай к делу, — говорит она и поворачивается к духовке. Никогда еще я с такой радостью не следовала ее указаниям.
Шагая по холлу, я стягиваю пакетик с одного из маффинов. Надеясь, что мама не пересчитывала их, я на ходу жую свой завтрак. Корзина болтается туда-сюда на моем локте. Каждый пакетик с кексом надписан аккуратным почерком: «Бишоп». Целая корзинка кондитерских комплиментов, своеобразное приглашение к знакомству.
Я сосредотачиваюсь на своей задаче. В Коронадо семь этажей: первый целиком отведен под вестибюль, шесть остальных — жилые. На каждом по 6 апартаментов, от А до Е. Много квартир — много народу, так что наверняка получится что-нибудь разузнать.
Но даже если кто-нибудь что-нибудь знает, дома никого нет. Мы с мамой, сами того не сознавая, допустили ошибку: на что мы рассчитывали в утро буднего дня? Оказалось, что на запертые двери. Я отхожу от 3F и шагаю дальше по холлу. В 3Е и 3D стоит тишина, в 3С вообще никто не живет, судя по записке на двери. Хотя в 3В слышно какое-то слабое шевеление, мне никто не открывает. После неудачного штурма 3А я окончательно падаю духом. Оставив маффины на порогах апартаментов, я иду на следующий этаж.
Тут повторяется то же самое. Мне приходится оставить выпечку у 4А, В и С. Но, когда я понуро ухожу от 4D, дверь внезапно открывается, и меня окликают:
— Юная леди.
Я оборачиваюсь и вижу пышнотелую женщину, которая, стоя в прямоугольном дверном проеме, напоминает объемистый каравай на противне. В руке она держит наш маффин.
— Как вас зовут? И что это за милый маленький подарок? — Кекс в ее пухлой ладони похож на яйцо маленькой птички в гнезде.
— Маккензи, — я шагаю ей навстречу, — Маккензи Бишоп. Мы с родителями только переехали в квартиру 3F и хотим снова открыть кофейню на первом этаже.
— Что ж, рада знакомству, Маккензи. — Она заключает мою ладонь в своей. Она вся состоит из низкого гула, колокольного звона и звука разрываемой ткани. — Меня зовут мисс Анджели.
— Приятно познакомиться. — Выждав приличное время, я вежливо высвобождаюсь от ее пожатия.
И тут я слышу это. От этого звука по коже бегут мурашки. За живой стеной, которую представляет собой мисс Анджели, я слышу слабенькое мяуканье, затем кошка обнаруживает небольшое пространство между ног мисс Анджели и проскальзывает наружу, в холл. Я отскакиваю в сторону.
— Джеззи! — зовет ее мисс Анджели. — Джеззи, ну-ка вернись!
Маленькая черная кошка, отойдя подальше, чтобы до нее нельзя было дотянуться, оценила взглядом свою необъятную хозяйку. А потом повернулась ко мне.
Боже, как же я ненавижу кошек!
На самом деле я ненавижу к ним прикасаться. Как и к любым животным, по одной и той же причине: они такие же, как люди, только в сто раз хуже. Только инстинкты и никакого сознания, эмоции и никакой логики — они для меня — живая сенсорная бомба, обернутая мехом.
Мисс Анджели выбирается из дверного проема и чуть не падает на Джеззи, а та как назло бежит в мою сторону. Я съеживаюсь и отступаю, выставив корзину с маффинами, как щит.
— Плохая киса! — рычу я сквозь зубы.
— Она такая лапочка, моя Джеззи! — Мисс Анджели наклоняется, чтобы подобрать кошку, которая то ли прикидывается дохлой, то ли в самом деле парализована страхом, и я успеваю увидеть часть квартиры за спиной ее хозяйки.
Каждый сантиметр пространства, на который можно пристроить, положить, повесить хоть какую-нибудь вещь, занят антиквариатом. Мой мозг пронзает единственная мысль. Зачем кому-то могло понадобиться собрать столько старья?
— Вам, похоже, нравятся старинные вещи, — закидываю я удочку.
— О да, — выпрямляется она. — Я — коллекционер.
Джеззи висит у нее под мышкой, как модная пушистая сумочка.
— По образованию я — историк искусства, — уточняет мисс Анджели. — А тебе, Маккензи, нравятся старинные вещи?
«Нравятся» — неподходящее слово. Они полезны, поскольку, в отличие от новых вещей, хорошо впитывают воспоминания.
— Мне нравится Коронадо, — я незаметно продолжаю гнуть свою линию. — Его ведь тоже можно назвать старинным, не так ли?
— Совершенно верно. Это чудесное место. Его возвели больше века назад, хотя в это трудно поверить. Он полон историй, наш Коронадо.
— Кажется, вы немало о нем знаете.
Мисс Анджели заколебалась.
— В таком месте, как это, никто не может знать всего. Фрагменты мозаики, обрывки историй, слухи и байки… — Она замолкает.
— Правда? — Я воспряла духом. — И даже что-то необычное?
И тут, опомнившись, что могу спугнуть собеседницу таким энтузиазмом, я добавляю: моя подруга убеждена, что в подобном доме с секретами должны водиться привидения и кишеть скелеты в шкафах.
Мисс Анджели сурово хмурится, водворяет Джеззи в квартиру и запирает за ней дверь.
— Мне очень жаль, — невпопад говорит она, — но вы поймали меня прямо на выходе из дома. У меня назначена деловая встреча.
— Ой, — запинаюсь я, — может, мы поговорим как-нибудь в другой раз?
— Как-нибудь в другой раз, — эхом повторяет она, с удивительной для ее габаритов скоростью уносясь прочь.
Я смотрю ей в спину. Она точно что-то знает. Я никогда еще не задумывалась о том, что кто-то может знать, но не хотеть этим делиться. Может, пока не стоит отказываться от главного источника информации — стен? Они хотя бы не смогут отказать.
Я поднимаюсь на пятый этаж, и мои шаги эхом отдаются в пустом холле. В квартирах нет ни души, и я оставляю за собой след из маффинов, как мальчик-с-пальчик — из крошек. Неужели здесь действительно так пусто? Или просто люди такие неприветливые? Я стремительным шагом иду к двери на лестничную клетку, она вдруг сама собой распахивается, и я на полном ходу в кого-то врезаюсь. Отлетев в сторону, я оступаюсь и опираюсь о стену, чтобы не упасть. Но слишком поздно, маффины уже не спасти.
Я зажмуриваюсь, готовясь услышать удар корзины об пол и шелест рассыпающихся кексов. Но ничего не происходит. Я открываю глаза. Передо мной стоит парень и крепко держит мою корзину. Темные колючки на голове, хитрая улыбка. У меня почему-то екает сердце.
Тот самый полуночник с третьего этажа.
— Извини. — Он вручает мне корзину. — Все целы, пострадавших нет?
— Нет. — Я выпрямляюсь и заглядываю ему в лицо. — Все в порядке.
Он протягивает мне ладонь и представляется:
— Уэсли Айерс.
И ждет моего рукопожатия.
Мне не хочется этого делать, но я не могу выглядеть грубой. Я держу корзину в правой руке, поэтому протягиваю ему свободную левую. Он заключает ее в своей, и звук его жизни прокатывается волной по всему моему существу, оглушая и ошеломляя. Уэсли звучит как рок-группа, с оглушительными партиями ударных и бас-гитар, перемежаемых звоном битого стекла. Я пытаюсь отгородиться от этого рева энергии, оттолкнуть его, но становится только хуже. И тут, вместо того чтобы просто пожать мне руку, он театрально кивает и слегка касается губами костяшек моих пальцев. И у меня перехватывает дыхание. Не так, как это происходит в слащавых девичьих книжках. Без бабочек в животе и головокружений. Я буквально не могу сделать вдох: все вокруг заполнил рваный ритм и звон стекла. Я краснею, как помидор, и, должно быть, хмурюсь, сама того не замечая, а он неправильно истолковывает мое смущение и выпускает мою руку, забирая весь шум и хаос жизни с собой.
— Чего такого? — игриво спрашивает он. — Это ведь обычай, ты не знала? Правая в правую — рукопожатие. А левая в правую — к поцелую. Вот я и подумал, что это приглашение к действию.
— Нет, — коротко отвечаю я. — Не совсем.
Вокруг меня опять воцаряется тишина, но я никак не могу прийти в себя и не могу скрыть своего замешательства. Поэтому я просто ковыляю мимо него к лестнице, но он поворачивается в мою сторону.
— Мисс Анджели из 4D, — продолжает он. — Она всегда ожидает поцелуя, хотя он превращается в сложный трюк из-за всех этих колец, которые она носит.
Тут он поднимает свою левую руку и слегка потряхивает пальцами. Я вижу, что у него тоже есть чем похвастать.
— Уэс! — зовет детский голос из открытой двери посередине холла. Из входа в 5С выныривает маленькая блондинистая головка. Я бы с удовольствием разозлилась на нее за то, что она не открыла мне парой минут раньше, но не могу — все, чего мне сейчас хочется, — осесть прямо на пол, покрытый клетчатым ковром. Уэсли намеренно игнорирует девочку и внимательно наблюдает за мной. Вблизи я замечаю, что его светло-карие глаза действительно обведены.
— Что ты делал в холле ночью? — спрашиваю я, пытаясь скрыть напряжение. Его лицо никак не меняется, и я уточняю: — В холле на третьем этаже. Было уже поздно.
— Не так уж и поздно. — Он пожимает плечами. — Половина кафе в центре еще работала.