Марина Ефиминюк - Наследница
– Могу я с тобой поговорить? – Судебный заступник скосил глаза на моих родственников. – Наедине.
Едва мы оказались в отцовском кабинете, где еще поутру убрали осколки разбитой шкатулки, точно ее никогда и не было, Кастан перестал изображать светскую любезность.
– Как ты согласилась на такое чудовищное унижение?
– Унижение? – Я непонимающе покачала головой. – Кастан, унизительно стоять перед толпой мужиков в одном исподнем и следить, как за тебя торгуются, точно за корову. Унизительно, когда твой бывший возлюбленный заявляет, что ты была настолько скучна, что он едва не свернул челюсть, зевая в твоем обществе. А в том, чтобы позволить себе разрезать ладонь и доказать, что являешься наследницей огромного состояния, я не вижу ничего унизительного. Только так я смогу стать хозяйкой в этом доме и потребовать оплаты счетов.
– Святые Угодники, Анна, – процедил Кастан, – о чем ты толкуешь? Какие еще счета?
– Отец умер не сам. В ту ночь рядом с ним находился человек. Возможно, он просто не дал ему снадобья, а возможно, и помог отправиться на небесное облако по солнечной дороге. Я обязана узнать, что случилось той ночью, и наказать виновного, кем бы он ни являлся.
– Анна, ты меня пугаешь! Дознавателями доказано, что Валентина хватил удар. Ты не помнишь, но он всегда страдал плохим кровотоком, а в ту ночь началась страшная гроза. Скорее всего, убийцей стала именно плохая погода. – В лице лучшего друга светилась жалость. – Мне жаль разочаровывать тебя, Анна, но в его смерти нет ничего подозрительного. И как бы тебе ни хотелось верить в обратное, определенно, он был один в тот вечер.
– Ты принимаешь меня за сумасшедшую? – вспылила я. – Я прослушала следящий кристалл, который он установил в кабинете за пару месяцев до смерти. Так что, Кастан, определенно, он не был один в тот вечер. Кроме того, сейчас этот человек сидит в соседней комнате и спокойно следит, как маг готовит ритуал. Он не имеет права находиться в моем доме.
В сердцах я даже ткнула пальцем в сторону кабинетной двери, неожиданно раскрывшейся и явившей нам Влада. С ленивой улыбкой он поднял руки, точно сдаваясь стражам.
– Не хочу прерывать вашего уединения, но семья ждала, что на правах жениха я ворвусь в кабинет и устрою кулачный бой, – произнес он. – Как считаете, суним Стомма, мне стоит вас разок ударить?
Но Кастан иронии визитера не оценил и хмуро буркнул:
– Ты тоже в курсе теории о том, что Валентину помогли уйти из жизни?
– Более того, я вчера вместе с Анной шпионил за дружным семейством, – охотно поделился Влад.
Судебный заступник сердито поджал губы, а потом процедил в мою сторону:
– Что он имеет в виду?
– Мы прятались в шкафу, – не дал мне открыть рот беспечный сообщник. – Было мило и очень тесно. Правда, родная?
Меня передернуло.
Кастан скрипнул зубами и, сцепившись с Владом яростным взглядом, мягким голосом, говорившим о крайней степени раздражения, попросил:
– Анна, оставь нас на минуту.
– Не собираюсь я никуда уходить, – возмутилась я. – Ты мой лучший друг! Вместо того чтобы осуждать, ты можешь меня поддержать и помочь разобраться в том, что случилось.
Никто не пошевелился и ничего не ответил. В воздухе разливалось физически ощутимое напряжение. Казалось, что мужчины, отбросив манеры и цивилизованность, собирались сцепиться, точно бойцовые петухи.
– Выйди, Анна. Кажется, нам действительно есть что обсудить, – разорвав с противником зрительный контакт, мягко улыбнулся Горский.
Когда я не сдвинулась с места, он спокойно приблизился, осторожно сжал мой локоть и вывел из комнаты, точно малого ребенка. Перед моим носом закрылась дверь.
Конечно, подслушивать было просто отвратительно, да и не занимались подобной пошлостью благородные, хорошо воспитанные нимы, но я схватила со столика фигуристую вазу и, прислонив к двери, прижалась ухом к донышку. Голоса доносились гулким эхом, точно из колодца.
– …Разве ты не видишь, что она не та Анна, которую мы знали? – Влад говорил холодно и отстраненно. – Она похожа на ребенка, который пытается понять, как быть взрослым. И, говоря откровенно, я начинаю сильно сомневаться, что прежняя Анна когда-нибудь вернется.
– Ты не видел ее в первые дни после пробуждения, тогда она действительно походила на лунатика, – зло процедил Кастан. – Сейчас она в порядке и должна нести ответственность за свои поступки.
– Я не лекарь, но даже мне очевидно, что она явно не в порядке! Или ты считаешь это нормальным хвататься за перо и записывать странные фразы каждый раз, когда что-то выбивает ее из колеи? Поэтому просто позволь Анне делать то, что ее душе заблагорассудится, иначе она окончательно свихнется. Она ищет твоего одобрения, поддержи ее как лучший друг.
Не зря люди говорили, не подслушивай чужих разговоров, иначе не жалуйся, что узнал о себе горькую правду. Они видели меня сумасшедшей. Я даже не испытывала злости, только чудовищное, горькое разочарование.
– Суним Горский, да ты неравнодушен к Анне! Что ты испытываешь? Жалость и вину за то, что она пыталась совершить самоубийство?
Вина, жалость, самоубийство. Какие ужасные, уродливые слова! Как они поместились в одной короткой фразе? Между человеком, чудом выжившим после несчастного случая, и человеком случайно выжившим после самоубийства, лежала бездонная пропасть, и я внезапно перенеслась с одной стороны – на другую, позорную.
Я отшатнулась от двери. Ваза выпала из ослабевших пальцев, звонко цокнула о пол и развалилась на две половинки, словно разрезанная ножом. Привлеченный шумом, Влад выглянул в коридор и, увидев меня, судя по всему, бледную, как полотно, изменился в лице. Из-за его плеча меня с ужасом разглядывал Кастан, видимо, уже сожалевший о случившемся разговоре. Было необязательно обладать методами дедукции, чтобы понять, что я подслушивала.
Судебный заступник дернулся в мою сторону, но я остановила его движением руки и, отчего-то глядя на Влада, как будто именно ему мне было важно доказать, как сильно они оба ошибались, спросила:
– Ты думаешь, я пыталась наложить на себя руки? Как это вяжется со словами, что твой лучший поступок – оставить меня? Твой лучший поступок – подтолкнуть меня к самоубийству?
– На самом деле, никто точно не знает, что произошло на том мосту. Мы можем только предполагать. Я не считаю, что ты прыгнула в воду сама.
Слушать его не было сил. К глазам подступили слезы. Не желая показывать слабости, я резко развернулась, а потом бросила через плечо:
– Лжец.
Глава 3
Дознаватели в юбках
«…Спешу тебя информировать о том, что сегодня пришло подтверждение от сунима Панфри. Он искренне благодарен за то, что ты забрала иск из Мирового суда, и больше не имеет денежных претензий. Жаль, что ты приняла решение оставить его в покое, я настроился раздеть подлеца до кальсон. Кроме того, сегодня в мою контору пришло официальное уведомление из «Королевского общества изобретателей». Они грозят исключить тебя, если ты не оплатишь членский взнос и не явишься на очередное собрание на следующей седмице. Дай знать, какой ответ им должен отправить мой секретарь…»
Из письма поверенного Кастана С. к Анне В., его лучшей подруге и единственной наследнице дома Вишневских.
Первые дни лета не пришли, а обрушились на столицу тяжелой жарой. Воздух был горячим, словно подернутым оранжевой дымкой. Казалось, что день и не день вовсе – длинный сон, а каменные раскаленные улицы, испуганные солнцем люди, измученные кони и душные кареты – все это происходило не наяву, а в душном сне под толстым-толстым одеялом.
Однако в портняжной лавке «На Боровой» от жары не страдали, скорее, наоборот, изящно замораживали несчастных клиенток, желавших получить наряд от портного, обшивавшего королевскую семью.
Стоя на специальном возвышении, точно на сцене, окруженная белошвейками и завернутая в отрез бирюзового шелка, я с тоской поглядывала на потолок, откуда мне злорадно подмигивал голубоватый кристалл, охлаждающий воздух.
– Нима Анна, немедленно прекратите крутиться! – строго одернула меня Глэдис, сидевшая за столиком и спокойно попивавшая дешевый травяной сбор из недешевого маримского фарфора.
В ее голосе еще чувствовалась болезненная хрипотца, характерная для людей, перенесших горловую жабу и не долечившихся из-за неуемной энергии, накопленной за дни постельного режима и требующей срочного выхода. Другими словами, Глэдис толком не выздоровела, все еще сморкалась в вышитый носовой платок, деликатно отворачиваясь в сторонку, и местный холод вкупе с уличной жарой вполне могли вылиться в новый виток болезни.
