Очевидное-Невероятное (СИ) - Главатских Сергей

На нашем пути встретились несколько точек общепита, офисов и прочих заведений, которые можно без труда найти в любом городе любой страны мира. Правда, тут они назывались несколько иначе, чем мы привыкли. Ну, например, вместо вывески «Чебуречная» здесь вы спокойно могли увидеть что-нибудь, типа «Прачечная», а там, где вы ожидали найти «Консерваторию», вам почему-то попадалась «Лаборатория». Был тут даже свой ПО, то есть, то, что принято расшифровывать, как Парк Отдыха. Являясь тем же самым по сути, местное ПО, тем не менее, «распаковывалось» несколько иначе, а именно, как Патологоанатомическое Отделение.

Всюду сновали люди примерно одного возраста, примерно одинаково одетые и примерно с одним и тем же выражением лица, которое мне не очень понравилось. Гагарину вот не доставало звёзд на тёмном небе, а мне так улыбок на их скучных лицах. Или слёз. Не хватало эмоций, люди казались мне отстранёнными или, может быть, отлучёнными от родного города и будто бы слегка стеснялись своего присутствия.

А, может быть, они, как и я, просто искали сбежавшего Себя…

Транспортные средства попадались не так часто и лица водителей равно, как и у пешеходов, выражали некоторую озабоченность по поводу того, куда и зачем они едут. Вернее, идут. Потому, что в большинстве своём машины не имели возможности передвигаться самостоятельно, и их приходилось толкать, схватившись за специальные поручни, приделанные к ним сзади.

— Экономия топливных ресурсов, — сухо пояснил мой спутник. — Всё топливо уходит на ракету!

Поскольку Коридор был главной улицей, жилых палат тут не было. Насчёт «палат», кстати, Гагарин сказал, что это весьма показательное название. «Тогда, как жители прочих стран, — сказал он не без гордости, — живут в многоквартирных строениях, напоминающих муравейники, каждый второй житель нашей страны обеспечен, как какой-нибудь боярин или вельможа, собственной каменной палатой! Почему каждый второй? Потому, что палаты, в основном, предусмотрены на двоих!»

Из распахнутых дверей одного из кафе с ярким названием «Процедурное» доносились звуки песни «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан», из чего

можно было заключить, что кафе арендовано работниками весьма лёгкой промышленности.

В целом же, город произвёл на меня хорошее впечатление. Вчера, стоя за оградой, или, правильнее сказать, за границей и изучая внешние контуры Очевидного-Невероятного, я и представить себе не мог, что в его чреве скрываются такие огромные человеческие и инфраструктурные ресурсы!

Гагарина узнавали, многие пытались поздороваться с ним за руку и, если бы он её вовремя не одёргивал, это бы у них наверняка получилось. На него не обижались и каждый обязательно спрашивал:

— Когда летите?

— Скоро, — устало обещал Гагарин и брал «под козырёк».

На мой вопрос, почему он не даёт им руку, космонавт не раздумывая отвечал:

— Оторвут!

Мы были уже у лифта, когда навстречу нам попались два дюжих молодца, размерами своими сильно напоминающих мне Добрыню Никитича. Они сопровождали лысого человека с клинообразной бородкой. На лысого надели рубаху 78-ого размера, рукава которой были стянуты в узел на спине. Пленник «метал молнии» и ругался матом. Увидев меня, он вообще взбеленился:

— Революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, — прокричал он мне в самое ухо, — сорвалась! Вот эти суки помешали!

— Кто этот рубаха-парень? — спросил я Гагарина, когда матершинника увели.

— Ленин, — просто сказал космонавт. — Не обращайте внимания — это он на вид страшный, а так — больной человек. Страшно больной. От одного названия мутит — нейросифилис!

— Его хоть вылечат? — с надеждой спросил я.

— Говорят, что жил, жив и что, мол, будет жить. Чего и всем желаю. Наверх поднимитесь один, таково распоряжение Консилиума. — Гагарин запустил меня в кабинку. — Желаю вам всего самого хорошего, Зигмунд Фрейдович. Приятно было познакомиться. И мой вам совет — почаще щёлкайте каблуками! — Он нажал на кнопку и крикнул:

— Мы ещё увидим небо в алмазах!

На этот раз лифт домчал меня до места за три секунды. Выйдя на втором этаже, я без труда нашёл спортивный зал, о котором мне давеча говорил Комиссар-богатырь. На двери висела свежая табличка, указывающая на то, что это «Офис Председателя ЧК Дзержинского З.Ф.» Не знаю почему, но табличка расстрогала меня до слёз, пришлось лезть в карман за носовым платком. И вообще такая странность: оказавшись здесь, я всё время испытывал одно неловкое колючее чувство — мне казалось, что это и есть моя настоящая, подлинная Родина!

Зал пока что больше напоминал сам себя, чем, чей бы то ни было офис. Просто на самой его середине, прямо в центральном круге, где судья совершает первый вброс мяча, разместили буквой «Т» два стола: длинный и короткий. Судя по нервным смешкам, исторгаемым членами Консилиума, я слегка припаздывал. Сами они разместились за длинным столом, меня же пригласили за короткий.

Было немного страшно. Я ведь, признаться, очень надеялся на поддержку Комиссара, но он почему-то не пришёл. Почему он не пришёл? И почему нету Алконост? Они мне что, приснились оба? Сидят люди в белых одеждах, почти ангелы, их лица светлы и мудры! Их позы выдают благородство и сдержанность, в их глазах вселенская печаль и сострадание! А вот где твоя недавняя бесшабашная богатырская удаль, Добрыня, мать вашу, Никитич, непонятно? Всё-таки, что ни говори, куда приятнее жрать оливье и получать по морде, чем сидеть на райском облаке перед Всевидящим Оком Его!

Эх, Родина, Родина, почему сразу, как только начинаешь испытывать к тебе нежность, ты тут же волочёшь в кабинет!

В ожидании опоздавшего один играл в мяч, я его не сразу заметил. Такой ловкий и юркий. Всё время кидал мяч мимо корзины! Как только я занял своё место, его окликнули и мазила нехотя вернулся за стол.

— Ну что ж, коллеги, начнём, пожалуй, — обратился к соратникам человек с головою льва. Его звали Василий Васильевич и был он тут, судя по всему, главный. — Проговорим ситуацию ещё раз — от начала и до конца! Я думаю, не повредит?

— Не повредит! — согласились члены Консилиума вразнобой.

— Тогда, погнали, — сказал Василий Васильевич, покрутив головой вправо-влево. Вправо-влево. За ним и я. Разминка такая — всем советую. — Как почивали-с, Зигмунд Фрейдович?

— Для человека в моём положении, — сказал я, стараясь держаться, как можно свободнее, — лучше не бывает!

Голову вверх-вниз, вверх-вниз!

— Отлично, — сказал Василий Васильевич, — а что это за положение такое, позвольте полюбопытствовать?

Члены Консилиума одобрительно загудели.

— Я ведь говорил уже Важному Специалисту: у меня «Я» убежало!

— И что? — встрял в беседу юркий. — Подумаешь, потеря! У моей жены вон молоко вчера убежало и что?

Ему сделали знак — мол, ты чё, вообще спятил: говоришь такое! Но юркого это не смутило, он тут же показал жестом: мол, сам знаю, отвяньте!

И снова за своё:

— Вот вы сидите теперь против нас, отвечаете на наши вопросы, отвечаете внятно, не пыжась! И ведёте себя адекватно. А это что значит? Значит, ничего страшного с вами не произошло. Ну, так ведь?

— Логично, — вынужден был согласиться я.

Тут мы вместе: я и Василий Васильевич сделали несколько круговых движений головой — до хруста в позвонках. Юркому пришлось подождать, пока мы закончим.

— Выходит, всё зашибись, верно? Стало быть, мы всецело можем на вас рассчитывать?

— Можете, — сухо пообещал я.

— Мне показалось, вы кого-то искали взглядом? — обратилась ко мне женщина с присобаченным к маленькой голове огромным шиньоном. — Я права?

— Логично, — снова сказал я.

— Собутыльника потеряли?

Я кивнул.

— Воблина Викентьевна, ну зачем вы так, в самом деле?

Человек-лев поменял дислокацию, встал со своего и места и картинно оседлал уголок стола.

— Заболел ваш Добрыня Никитич, голубчик! Это я ещё мягко выражаюсь. Выпил вчера литр ментолового спирта и как говорится: не жди меня, мама! Да-да. Именно! Еле откачали его. Хорошо, физические параметры — ё моё, не то бы вынесли вперёд ногами!