Алисон Ноэль - Вечность
Я открываю дверь гаража и забираюсь в машину более традиционным способом. Завожу мотор, заглушая голос младшей сестры.
Она перекрикивает рев двигателя:
— Тут дело нечисто, я точно знаю. Уж извини, но ты ведешь себя точно так же, как тогда, когда у вас что-то наклевывалось с Брендоном. Помнишь, какая ты была нервная и мучилась паранойей? Все сомневалась, любит — не любит, и так далее. Ну давай, скажи: кто этот несчастный? Кто твоя следующая жертва?
При ее словах передо мной вдруг вспыхивает образ Деймена: такой великолепный, такой неотразимый, полный сдержанной страсти, такой осязаемый — хочется вцепиться в него и не отпускать. Но я только прокашливаюсь и говорю, выезжая задним ходом из гаража:
— Никто. Мне никто не нравится. И даю тебе честное слово: больше никогда не попрошу тебя о помощи.
* * *Когда я наконец вхожу в класс английского, голова у меня кружится, нервы ни к черту, ладони потеют — в общем, налицо все признаки, которые перечислила Райли. А увидев, как Деймен разговаривает со Стейшей, я добавляю к этому длинному списку еще и паранойю.
— Э-э… прошу прощения, — говорю я.
Сегодня вместо рюкзака Стейши дорогу загораживают потрясающие длинные ноги Деймена.
А сам он как будто не слышит — сидит на краю ее парты и вдруг, протянув руку, достает у нее из-за уха цветок.
Нераспустившуюся белую розу.
Свежий, чистый, сверкающий от росы бутон.
Стейша, получив цветок, визжит от восторга, словно ей подарили бриллиант.
— Бо-оже! Какая красота! Откуда?..
Она пищит и размахивает розой, чтобы все-все увидали.
Я смотрю в пол, сжав губы, и на ощупь все прибавляю громкость в плейере, пока не удается заглушить ее вопли.
— Дайте пройти, — говорю я вполголоса.
На мгновение встречаюсь взглядом с Дейменом и успеваю уловить теплую искорку в его глазах. Тут же взгляд его становится ледяным. Деймен отодвигается, давая мне дорогу.
Я иду к своему месту, переставляя ноги механически, как зомби, как робот, — сначала одну, потом другую. Тупой автомат, неспособный мыслить самостоятельно, который движется по заранее заданной программе. Сажусь за парту, проделываю обычные рутинные действия: вынимаю из рюкзака тетрадь, учебники, ручку, и делаю вид, будто не замечаю, как нехотя, нога за ногу, Деймен идет к своему месту после того как мистер Робинс сделал ему замечание.
* * *— Что за нафиг? — спрашивает Хейвен, отбрасывая челку со лба и глядя прямо перед собой.
Из всех благих решений, принятых на Новый год, она сумела осуществить одно-единственное — запрет на матерную ругань, и то только по одной причине: «что за нафиг», по ее мнению, звучит смешнее.
— Я знал, что долго это счастье не продлится. — Майлз качает головой, не сводя глаз с Деймена. Ну, конечно, смотри на него, смотри! Подумаешь, чудо какое, с этим неотразимым обаянием, с волшебными авторучками и дурацкими розами. — Я знал, что это слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Я так и сказал, еще в самый первый день, помните?
— Нет, — шепчет Хейвен, тоже неотрывно глядя на Деймена. — Ничего я такого не помню.
— А я помню. — Майлз отпивает витаминизированную воду из бутылки и встряхивает головой. — Я говорил. Просто вы не слышали.
Я пожимаю плечами, внимательно рассматривая свой сэндвич. Не хочу влезать в очередной спор на тему «кто, что и когда говорил» и уж точно не хочу смотреть на Деймена, Стейшу и вообще на всех, кто сидит за их столиком. Я еще не пришла в себя после того как Деймен на английском, прямо посреди переклички, протянул мне записку — только для того, чтобы я передала ее Стейше.
— Сам передавай, — огрызнулась я, даже не притронувшись к записке.
Удивительно, как простой клочок бумаги может причинить столько боли.
— Да ладно тебе, — сказал он и бросил мне записку — та шлепнулась на стол, почти касаясь моих пальцев. — Обещаю, тебя не поймают.
— Не в этом дело, — мрачно буркнула я.
— А в чем? — спросил он, глядя мне в лицо темными глазами.
В том, что я не хочу притрагиваться к этой бумажке! Не хочу знать, что она может рассказать мне. Потому что, как только мои пальцы коснутся листка, я мысленно увижу то, что на нем написано — восхитительное, чудесное, романтическое послание до последнего слова. Все равно я то же самое услышу в мыслях Стейши, но там хоть будет небольшое утешение — можно себе сказать, что она исказила смысл, приукрасила, домыслила своими дебильными мозгами. А если дотронусь до бумажки, буду точно знать, что все это — правда, и вот этого я уже не вынесу…
— Сам передавай, — повторила я, подталкивая карандашом записку, так что она отлетела к краю парты и свалилась вниз.
Я ненавидела себя за то, что сердце так колотится.
Деймен засмеялся и поднял записку.
Я ненавидела себя за неимоверное облегчение, которое испытала, когда Деймен сунул клочок бумаги в карман вместо того, чтобы передать Стейше.
— Алло-о! Земля вызывает Эвер!
Встряхнув головой, оглядываюсь на Майлза.
— Я спросил, что все-таки случилось? Не будем тыкать пальцами, но именно ты сегодня видела его последней…
Ох, как будто я знаю! Я вспоминаю, как вчера, на уроке рисования, Деймен смотрел мне в глаза, как от его прикосновения по коже разливалось тепло, как между нами вдруг возникло что-то особенное… волшебное.
И сразу же вспоминаю девушку, которая была еще до Стейши — ту рыжую красотку в ресторане, которую я благополучно успела забыть. Чувствую себя наивной дурочкой — надо же, вообразила, будто я могла ему понравиться! Это же Деймен. Он играет людьми. Причем постоянно.
Тем временем в дальнем конце столовой Деймен собрал уже целый букет из розовых бутонов, доставая их у Стейши из-за уха, из рукава, из выреза платья и из сумочки. Сжимаю губы и отворачиваюсь — не хочу мучиться, глядя на ее благодарные объятия.
— Не знаю я, что случилось. Я ничего не делала, — говорю я наконец.
Странные поступки Деймена сбивают меня с толку точно так же, как Майлза и Хейвен. Только мне, в отличие от них, страшно не хочется в этом признаваться.
Я слышу, как Майлз мысленно взвешивает мои слова и все никак не решит — верить или нет. Вздохнув, он спрашивает:
— Скажи, а ты тоже чувствуешь себя брошенной, несчастной и никому не нужной, как я?
До чего же мне хочется ответить искренне, рассказать ему все-все, всю ужасную путаницу мыслей и чувств. Сказать, что еще вчера я была уверена, что между нами произошло нечто важное, а сегодня с утра прихожу в школу — и натыкаюсь на такое. Но я только встряхиваю головой, подбираю рюкзак и ухожу в класс, задолго до звонка.
* * *Весь пятый урок — французский — я придумываю, как бы отвертеться от рисования. Нет, серьезно! Даже когда я вместе со всеми повторяю упражнения, старательно шевеля губами, голова занята совсем другим. Может, притвориться, что живот заболел? Тошнит, подскочила температура, голова закружилась, грипп, да что угодно — лишь бы не идти на следующий урок.
И не только из-за Деймена. Если честно, я и сама не знаю, зачем вообще записалась на это несчастное рисование. Способностей у меня нет, рисую я ужасно и в любом случае не собираюсь быть художником. А если к этому прибавить еще и Деймена, тут уж не только успеваемость, тут, можно сказать, вся жизнь под откос… По крайней мере, пятьдесят семь минут жизни испорчены напрочь.
Все-таки на урок я пошла. В основном потому, что надо. Я так сосредоточенно собирала в кладовой кисти с красками и надевала халат — даже не сразу заметила, что Деймена-то и нет. Проходят минута за минутой — нет Деймена. Вздохнув с облегчением, сгребаю в охапку рисовальные принадлежности и иду к своему мольберту.
А на нем меня поджидает тот дурацкий бумажный треугольник.
Я смотрю на него так пристально, что все остальное расплывается. Классная комната съежилась до одной-единственной точки. Для меня сейчас весь мир состоит листка бумаги, сложенного треугольничком, на верхней стороне которого нацарапано имя: Стейша. И хоть я не представляю, как этот листок сюда попал (Деймена, как показывает беглый взгляд, по-прежнему нет в классе), я не хочу прикасаться к записке. Не желаю участвовать в этой мерзкой игре!
Я хватаю кисть и со всей силы поддаю записку. Наблюдаю, как она переворачивается в воздухе, прежде чем спланировать на пол. А сама понимаю, что веду себя по-детски, смешно и глупо, особенно когда подскочившая ко мне мисс Мачадо подхватывает листок.
— У тебя что-то упало, — нараспев произносит она, улыбаясь светло и вопросительно.
Ей и в голову не пришло, что я нарочно это сделала.
— Это не мое, — отвечаю я, перекладывая краски.
Пусть учительница сама отдаст записку Стейше, а лучше вообще выбросит.
— Значит, у нас в классе есть еще одна Эвер? А я и не знала, — улыбается она.
