КниГАзета . - Приемные родители
— Для недавно приехавших у вас очень хорошая русская речь, — недоверчиво отметила Зинаида.
Женщина улыбнулась, выбивая из рук преподавательницы все сомнения, настолько располагающей оказалась улыбка:
— О, я до десяти лет жила в России, моя мама была русская. Просто последние тридцать лет меня окружают люди, которые speaking English. Я уверена, ещё день или два, и я will get used to speak Russian…
— Чё она сказала? — недостаточно тихим шёпотом спросила Тоня, и незнакомка ответила сама:
— Я сказала, что привыкну говорить по-русски. Первые десять лет жизни, они со мной. И всё же это детский дом?
— Да, — кивнула Зинаида. — Это наш Ухтомский детский дом… а где вы раньше жили в России?
— Это имеет некое значение сейчас? — хитро прищурилась женщина.
— Н-нет, нет, — согласно кивнули подруги.
— А это можно, чтобы мне посмотреть ваших детей прямо сейчас? Я слышу, они гуляют, видела, двое курят у стены, но я против курения.
— Ах они сволочи! — взвилась Тоня, вытаскивая из ведра мокрую тряпку. — Где? Сейчас я им!..
— Там, — указала незнакомка, и Тоня давно проторённым путём вымахнула прямо из окна на составленные "лесенкой" деревянные ящики: эту конструкцию специально держали здесь, чтобы не обегать вокруг дома, а доставать нарушителей распорядка более оперативно.
— Можно? — протянула незнакомка руку Зинаиде, и та, как зачарованная, помогла иностранке забраться на подоконник.
Зинаида Андреевна ожидала, что эта женщина будет благоухать какой-нибудь "Chanel № 5", а от неё пахло сладенько так, как от сдобной булочки, ванилью и корицей.
— Нам… нам запрещено впускать в дом посторонних, — пролепетала Зинаида. — Всё-таки, наши дети…
— А я не посторонняя. Я будущая мать одного из ваших детей.
— Но если вас кто-то заметит…
— Я постараюсь никому не попадаться на глаза, а вы мне расскажете, что нужно для того, чтобы lawfully look the children, то есть…
— Я поняла, поняла. Я сейчас расскажу. Вам нужно подать в органы опеки заявление на усыновление, ещё с вас попросят краткую автобиографию, — наверное, все работники детского дома, хоть среди ночи разбуди, могли наизусть перечислить всю нужную документацию — так хотелось пристроить в нормальные семьи своих подопечных, — справку с места работы с указанием должности и заработной платы или декларацию о доходах за последние годы, а ещё все документы на всю вашу собственность, в первую очередь, на жильё, а ещё справку, что вы не судимы, и справку от медиков, что вы здоровы физически и психически, и свидетельство о браке… а потом органы опеки составят отчёт про то, насколько всё заявленное соответствует действительности, а потом…
Незнакомка всё больше мрачнела лицом.
Когда оно сделалось убийственно-мрачным, Зинаида Андреевна перестала частить перечислением нужных бумажек и тяжело вздохнула:
— В общем, это иногда и год всё тянется, и два, и три.
— Но я же иностранка! — возмутилась женщина.
— Так с иностранцами же дольше всего, — стушевалась Зинаида.
Мало ли, кто они, все эти иностранцы.
Вон, Алекс Фрост, например, всем иностранцам иностранка! А как глянет — ну, змея, змея она и есть.
— Ивано-о-о-ов! — как-то слишком ласково орал Алфёров.
— Иванов! Ивано-ов! И-и-ва-а-но-о-ов! — старательно подвывала вся его компания.
— Глиста глазастая, куда смылся? Сознавайся добро-о-ом!
— Сознавайся, пока мы добрые!..
Алёшка сидел под ящиком, сжавшись в комочек, и молился, чтоб доска, под которую он пролез, не отвалилась.
— Ивано-о-ов, выходи!
— Выходи, подлый трус!
Ага, прям так сразу взял и вышел. Набравшись храбрости, Алёша даже язык показал видным в щель между досками ботинкам.
Ботинки, разумеется, не отреагировали. Никак.
Ну, всё. Пронесло! Мучители настолько привыкли к тому, что ящики под кухонным окном стоят недвижно и днём и ночью, что им и в голову не пришло: под ними может прятаться сбежавшая от них "глиста".
Спрашивается, чего они его вечно преследуют? Чего от него хотят? Какое удовольствие им от того, что загонят Алёшку в угол, за волосы подёргают, за нос, от одного к другому покидают, завалят на пол, напинают хором… он же всё равно не плачет. Ну, по меньшей мере, у них на глазах точно не заплачет. Вот Лёвчик — тот начинает рыдать, ещё когда убегает. И далеко не успевает убежать. И чем больше над ним смеются, тем громче он ревёт… Алфёрка сказал как-то раз в приливе откровенности: "Ты просто маленький и не понимаешь ещё, что это круто, когда ты сильный и кого хочешь победить можешь!". Алёшка ему не стал ничего отвечать, а сам для себя сделал вывод: круто, когда ты сильный и можешь от кого угодно маленьких защитить и таким, как Алфёров, навалять по первое число, чтоб и думать забыли, как издеваться над теми, кто слабее!
Голоса преследователей стихли вдали.
Счастье, всё-таки, когда умеешь бегать быстро и успеваешь отбежать подальше и спрятаться.
Алёшка зевнул. Он спал ночью плохо, да почти совсем не спал. Ему приснилось, что к нему приехала мама. Вот странно же, сейчас, наяву, он очень хорошо представлял её себе, и лицо, и глаза, и вообще, а во сне запомнил только силуэт, тёмный такой, на фоне раскрытой двери. Там, во сне, Алёша спал, и вдруг услышал голос Зинаиды Андреевны:
— Лёшенька! Вставай, к тебе мама приехала!
Он тут же вскочил с кровати, увидел мамин силуэт — мамин! Точно! Это не мог быть никто другой! — и побежал. И тут какая-то тень закрыла маму, тень извивалась, это же змея! Змея с лицом этой иностранной тётки, которая уверяла, что они с Алёшей тёзки. Он рванул назад, спрятаться от кошмара под одеялом, но пол под ногами провалился, и… вот если бы тут он сразу и проснулся, то не успел бы сильно испугаться, а так он падал, падал и падал, в черноту, в далёкий багровый свет, в страшный гул, и это падение никак не прекращалось…
Когда Алёше удалось всё же проснуться, оказалось, что он и проспать-то успел всего час. И, стоило ему только закрыть глаза, падение продолжалось, и багровый свет внизу становился всё ярче. Так Алёша и не смог уснуть до самого утра. А потом всё пошло по кругу, по единожды заведённому порядку: умывание, одевание, завтрак, игры в комнате, обед, игры на свежем воздухе… и тут принесло Алфёрку. И начался новый круг внутри круга.
Зато теперь, под ящиком, в тепле и покое, Алёшка закрывал глаза — и никуда не падал. Наверное, так спокойно и хорошо будет, когда к нему приедет мама…
…Алёша услышал голос Зинаиды Андреевны подскочил, стукнувшись лбом о доски, и дико перепугался: ну вот, опять начинается!
Но Зинаида Андреевна переговаривалась с нянечкой, "Лёшеньку" никуда не звала, и он успокоился.
— И чего он только нашёл в этой стерве желтоглазой? — почти плакала Зинаида. И куда только он смотрел? Ведь она ну чисто змея!
Ура! Значит, не показалось! Значит, и правда, змея!
Алёшу тут же обдало холодом: но, может, раз эта Алекс по-настоящему змея, может, и в комнату к нему она приходила по-настоящему? Вдруг это она его убить пыталась сегодня ночью?!
Так. Дождаться, пока няня Тоня и Зинаида Андреевна подальше от окна отойдут, доску сдвинуть, наружу вылезти, и вдоль стеночки, вдоль стеночки…
На том самом месте, где недавно виднелись ботинки Алфёрки и компании, возникли белоснежные женские туфли.
— Здравствуйте! — мелодично проговорил красивый женский голос.
Алёшка завозился под ящиком, производя сложные гимнастические комбинации, чтоб подобраться поближе к тому краю. Надо же рассмотреть, как следует, нового человека!
Задуманное не получилось, женщина подошла так близко, что в щель её можно было рассмотреть только по пояс.
Алёшка заслушался: она так красиво говорила! Так легко переходила на английский, и у неё были такие красивые туфли… а вдруг это его мама?
Да нет же.
Уж кого-кого, а маму бы он узнал. Сразу.
Артур ощущал прилив позитива и уверенности в собственных силах.
Мало того, что присмотренный им домишко так и оказался детдомом, так не прошло и пяти минут, как он уже проник внутрь и даже бегло осмотрел в поисках Алёши одну игровую комнату.
Правда, прилив сменялся отливом, и волны вынесли на берег весьма неприятные чувства.
Казённый запах, которым пропитался даже ельник, хотя уж там-то должно было пахнуть еловой смолой, перебивал ароматы котлет с макаронами и вишнёвого компота. Артур был уверен, что в детских домах еду для детей готовят сами, но Зинаида рассказала, что на самом деле на здешней кухне её только разогревают, если сильно остынет за время пути от пищекомбината на окраине Омска…
Обшарпанные стены. Протёртый линолеум. Осыпающиеся потолки. Приглушённый гомон детских голосов.
И решётки на окнах.
Тюрьма…
— Что вы, разве это тюрьма!
Артур, оказывается, всё же сказал это слово вслух, и теперь милашка Зинаида старательно разубеждала его, рассказывая, как хорошо тут живётся детишкам.
