Секретарша для Колдуна - Татьяна Юрьевна Серганова
— Ведьму?
— Нет, адвоката.
— Спасибо.
— Так что не надейся, уволиться я тебе не дам. Придумала, — улыбнулся он, а глаза серьезные и взгляд такой цепкий. — Мне совершенно не улыбается в ближайшее время устраивать кастинг на должность секретарши.
— Я помню, ты мне уже говорил.
— Сейчас этот защитник обиженных и оскорбленных ведьм ознакомится с твоим делом и придет сюда… И еще, Серега просил передать, чтобы ты успокоилась, он отдал все документы Максиму Леонидовичу.
Кивнула, сглотнула комок, вставший у горла. А с плеч будто гора свалилась.
В эту ночь я почти не спала.
Саид, сославшись на важные дела, вскоре удалился. Лиза наотрез отказалась уезжать и легла на одну из кроватей, старательно игнорируя Димку. Денис проспал до утра.
Через полчаса пришел обещанный адвокат — высокий симпатичный мужчина с пепельно-русыми волосами и серо-голубыми глазами, которые были скрыты за линзами дорогих очков в платиновой оправе. С ним мы проговорили всю ночь.
Он задавал вопросы, что-то записывал в свой органайзер и наставлял меня, как без фатальных последствий для себя давать показания и какой линии поведения придерживаться, чтобы склонить судей в свою сторону. Настоятельно требовал, чтобы я говорила правду, не лгала, но своими словами не рыла себе могилу еще глубже, а, наоборот, незаметно так, шаркая ножкой, присыпала ее.
Димка все это время сидел рядом, то и дело вставлял реплики и раздавал рекомендации.
А Сергея все не было.
Глава 19
Переодеться мне не дали, так что пришлось кое-как пригладить-поправить брюки и блузку, убрать волосы в хвост и смыть весь макияж, точнее, его остатки. В небольшом зеркале, что висело в маленькой туалетной комнате, увидела свою бледную копию — осунувшуюся, с черными кругами под глазами и лихорадочно блестящими глазами. Отлично. Теперь можно идти на роковую встречу со своим туманным будущим. Так даже лучше, мне легче будет сыграть рекомендованную адвокатом роль и вызвать жалость у людей. Все мое естество противилось этому: ненавидела, когда меня жалеют.
Зал заседания Совета, на котором должна была решаться моя судьба, оказался самым обычным и походил на человеческие залы суда. Но это понятно, как бы ни называлось это помещение, как бы ни проходили заседания, результат всегда один — приговор.
Когда я вошла в зал и села на приготовленное место, первым бросился в глаза Сережка. Мужчина сидел чуть в стороне от членов Совета, совершенно невозмутимый и спокойный. Взгляд равнодушных зеленых глаз скользнул по мне, словно по пустому месту.
Неприятно. Знала, что это всего лишь игра. Но все равно горько и неприятно.
А еще, оказывается, здесь около десятка различных телекамер и десятка два журналистов. Они горящими глазами смотрели на меня, держа наготове свои диктофоны, магафоны и прочие технические прибамбасы. Все ждали расправы. Съемка велась постоянно, они фиксировали каждый мой жест, каждое мое движение. Но фраза-аффирмация «Все будет хорошо!», проговоренная про себя раз пятьдесят или больше, помогала мне — сидела ровно, сцепив руки замком на коленях, лишь слегка покусывала губы, спокойно осматривая зал.
Вошел Роман Вознесенский.
Красиво вошел, с апломбом и гигантским чувством собственного достоинства. По сценарию я уже должна была сидеть с поникшей головой, сгорбившись под тяжестью своего преступления и вызывая тем самым жалость публики и судей. Но — не могла! Смотрела в глаза этому политикану прямым взглядом, начисто лишенным каких-либо эмоций. Только колючий холод и безразличие. Именно за такой взгляд, не один раз брошенный мною в сторону его многочисленных любовниц, Соколов и дал мне прозвище Колючка.
Заседание длилось долго, почти три часа.
Сначала выступил обвинитель, показал чудовищные картинки раскуроченной аллеи парка, неподвижные тела раненых и зачитал полный перечень их травм. Затем допрашивали свидетелей произошедшего и нескольких потерпевших, которые, по их словам, смогли с трудом дойти до зала суда. Полился поток грязи, обвинений и оскорблений, который я выдержала довольно стойко. Не в первый раз и, к сожалению, не в последний.
Потом слово взял мой адвокат, и потекла слезливая история о юной девочке Тане, которую в младенчестве проклял лучший друг отца, о том, как тяжело жилось ей, неинициированной ведьме, после смерти родителей… как воспитывала она, не жалея живота своего, младших сестру и брата… как семь лет боролась с чудовищным проклятием, угнездившимся в ней. Поведал об эйфории вседозволенности, что накрыла меня с головой, когда от проклятия удалось избавиться… как сразу после инициации, не изучив свои способности до конца, не осознавая, какой силой обладаю, сотворила охранные щиты своим брату и сестре. Как щиты оказались нестабильными и совершенно неожиданно сработали без веских на то причин.
Хорошо рассказал, проникновенно, даже охочие до сенсаций хроникеры дыхание затаили — жалко им стало ведьму-сиротку.
После его эффектного и весьма эмоционального выступления дали слово и мне. Заламывать руки и пускать слезу на публике не стала, наблюдала за недовольным выражением лица адвоката, который изначально требовал от меня такого лицедейства. Решила, что гордый орел никоим образом не должен чирикать, как маленький воробей, даже если он попал в силки. Спокойно и честно признала свою вину в использовании силы, сослалась на неопытность, неосторожность и необдуманность.
Что примечательно, о гипнозе, примененном к Дорофеевой, так никто и не упомянул. Видимо, еще одно негласное соглашение между нами и Вознесенским, который, как ни странно, чересчур воинственным не выглядел.
Лидер движения «Люди — наше все» около десяти минут красиво рассказывал о всепрощении, о любви к ближнему, о свободе, о равноправии, о мирном сосуществовании людей и магов. Добавил в конце, что ввиду моего полного раскаяния и отсутствия злого умысла не будет требовать полного лишения магии, но настоятельно рекомендует провести серьезную работу по обучению и обузданию силы, сокрытой во мне, чтобы в дальнейшем подобных инцидентов не происходило.
Члены Совета рекомендацию услышали и приговорили меня к годовому лечению-обучению под присмотром одного из сильнейших Стражей, кандидатуру которого определят позже тайным голосованием.
Следом должно было проводиться слушание о передаче опеки над Денисом Максиму Леонидовичу. Ввиду отсутствия истца заседание хотели перенести, но кареглазый Гордеев, который меня допрашивал, предложил временно передать опеку над мальчиком одному из Стражей — для стабилизации и реабилитации его психики после случившегося и дальнейшего развития способностей. А как только Разин будет в состоянии прибыть в суд, дело по вопросу об опекунстве можно поднять снова. На этом и остановились.
Ко мне подошел все тот же
