Все равно - Артём Артёмов
— Ты ему тоже? Жену убила? — с ненавистью прохрипел я.
— Нуууу, жену не жену, а подругу пришлось. А куда деваться, родной мой, когда хорошие жеребцы от меня шарахаются? Одни недоделки под юбку лезут, у кого умишка не хватает понять, с кем связались. Вас, породистых, сиськами да жопой не заманишь, вы верные всегда почему-то. От своих кобылок лядащих ни ногой, на одной похоти не придете. А ярость вас как арканом тащит. И ведь какая сила пропадает, Витя, какая страсть! Ведь я тебе спину в полосы когтями кроила, а ты только рычал да трахал, так что дом трясся! — Маринка вскочила и, хохоча, закружилась по комнате, вскинув руки.
— Оооох, как же лупил-то, ведь в кровь, вусмерть любились, Витя! — она остановилась под тусклой лампой в старом пластмассовом абажуре и посмотрела на меня. Высокая грудь, едва скрытая тонкой ночнушкой, вздымалась, лицо раскраснелось, губы налились кровью и приоткрылись, блеснули в хищной улыбке белоснежные зубки, замерцали зеленью глаза в темных провалах глазниц.
— Хочешь? — выдохнула она. — Хочешь ведь меня, Витя? Ведьму полтыщелетнюю, жены и дочки твоей убийцу, тварь-людоедку. Хочешь?!
Последнее слово она выкрикнула, словно команду, и я слетел со стула, со всей силы всаживая кулак ей в лицо. Лопнула по-детски припухлая нижняя губка, кровь брызнула на пыльный пластмассовый абажур, Маринка отлетела назад, врезавшись в стену так, что дом дрогнул, но на ногах устояла. Улыбнулась окровавленным ртом, в котором теперь не хватало зубов. В мерцающих зеленых глазах клубилась звериная, дурманящая похоть, и я сам вдруг почувствовал, что она права — хочу. Ненавижу — хочу.
Багровая пелена опять застлала взор, темные крылья ярости взметнулись за спиной, швырнув меня к ней. Я бил так, как бил когда-то в ворота, вышибая засов, бил страшно, насмерть. Второй удар вновь бросил её на стену, кровь забрызгала белую известь печки, старый холодильник. Маринка устояла и захохотала. Третий удар вышвырнул её в темную переднюю, где она, наконец, упала, запнувшись за высокий порог. Не прекращая хохотать. Я рванулся следом, упал сверху, прижал и принялся молотить уже опухающее окровавленное лицо, не обращая внимания на её ногти, полосующие мне бедра, руки, шею. Боль и вожделение закручивались в тугой ополоумевший смерч. Я чувствовал, как подаются, ломаются под ударами кости. Мои? Её? А мне не все равно? Дальше мы хохотали на два голоса, впрочем, её хохот быстро сменился бульканьем, потом, после слепого удара в гортань — хрипом. Я бил и бил, её голова уже почти безвольно моталась из стороны в сторону, кровь забрызгала пол и стены, растекалась чёрным ореолом вокруг головы. В какой-то момент я осознал, что не только калечу её, но и насилую. Дико, неистово, остервенело. Это было чистое безумие, что-то варварское, бесчеловечное, НЕ человеческое распирало меня изнутри, заставляло бить и трахать куда ни попадя почти безвольное, изломанное, окровавленное тело, которое пять минут назад было цветущей медноволосой красавицей. Все окончилось совершенно невыносимым мучительно-сладким взрывом, я смутно помню свой собственный звериный рев в этот момент и её протяжный булькающий хрип. Наверное, последний в её более чем пятисотлетней жизни.
Потом пришла тьма.
Не знаю, сколько прошло времени, пока боль не привела меня в чувство. Я лежал рядом с неподвижным телом ведьмы и стонал от ломающих меня судорог. Сводило мышцы бедер, спины, даже один из кубиков пресса скрутился в тугой узел и пульсировал болью. Наверное, мышцы были в шоке от небывалых нагрузок. Боль в переломанных кулаках, по сравнению с судорогами, была почти терпимой, а располосованная её ногтями кожа и вовсе в счет не шла. Интересно, что у неё с лицом? Живая ли она? Если да, то придушу суку. Не знаю как, но придушу. Добью. Так и так посадят. Черт, как же больно, даже дышать трудно. Как выбираться-то теперь отсюда?
Сбоку раздался булькающий свистящий вздох, заставив на мгновение забыть о боли и в ужасе замереть.
— Погоди, Витюш, дай в себя прийти. Потом полечу, — от звуков ломающегося хриплого голоса Марины мороз пробрал меня до костей. — Оооохохо, грехи мои тяжкие. Давненько меня так не мотали. Оооооох. Пять минут, Витенька, и тобой займусь. Оооооох.
Марина тяжело заворочалась в луже крови, перевернулась на живот, кашлянула, и её вырвало сгустками крови, спермой, зубами и, кажется, осколками костей. Сплюнула тягучую чёрную слюну, судорожно отерлась ладонью.
— Ой, лютый ты Витька, чистый демон. Даже Микитка так не трепал. Хотя он, конечно, теленок был, хоть и здоровый, — ведьма говорила немного невнятно, но уже вполне уверенно, хоть иногда и сбивалась на старушечий говор. — Так и не сообразил ничего, дурачок деревенский, думал, его зазноба сама в речке утопла. И меня жалел, дубинушка. Ты не жалеешь. Виктор, как он есть. Хорошоооооо…
— Сука, — захрипел я, пытаясь подняться и взвыв от новых спазмов. — Убью, тварь!
— Убьешь, Витюш, обязательно убьешь, — Марина приподнялась, сладко выгнулась по-кошачьи, вызвав у меня новую горячую волну внизу живота. — Не раз ещё убьешь. И выебешь. Вот как сейчас. Ох, хорошо, — она с трудом встала, опираясь о стол, помотала головой, разбрасывая капли крови со слипшихся волос. Стояла она криво, завалившись на бок, многие кости были сломаны и торчали под тошнотворными углами. Неужели это я с ней сделал? Конечности девушки неестественно подергивались, влажно похрустывали, на глазах принимая более ровные, здоровые очертания.
— Ты полежи пока, родной, я в порядок себя приведу, — ведьма, пошатываясь и хромая, пошла в заднюю. Мерзко хрустнуло, вправляясь, колено, Марина качнулась и зашагала ровнее.
— Ох… Нам, девочкам, после хорошего секса нужно время, чтоб в себя прийти.
У порога она обернулась, держась за косяк. Спутанные, слипшиеся от крови и слизи волосы прятали лицо, но глаза в темных провалах глазниц мерцали зелёным огнем.
— Хорошо, что тебя встретила. Никуда теперь не отпущу. Мой ты, весь и навсегда.
Марина ушла в заднюю, и я услышал, как она жадно глотает мой остывший кофе, потом просто воду из-под крана, плещется, наверное, умывая лицо. Опять зашумел чайник на плите.
Крови много, потеря жидкости, почти равнодушно подумал я. Восполняет.
— Говорю же, умный, — весело крикнула Маринка из задней. — Тело-то хоть и меняется с веками, а все равно своего требует. Только, чур — сам бардак навел, сам и убирать будешь. Хотя нет, с обоев я помогу, тут обычной тряпки не хватит. Уууух, аж мурашки по коже. Ты просто огонь, Витька! Будто
