Северная страна - Алиса Гурбанов
Так со многим тут. Тут круто и позитивно заниматься спортом. Не спорю, что это хорошо, но люди здесь надевают «специальную одежду для спорта» похожую больше на водолазный костюм; обувают «кроссовки на шипах для велосипеда», на которых не могут ходить, а при ходьбе напоминают цаплю с растопыренными и не сгибающимися в коленках ногами. Они едут в фитнес зал на велосипеде по дороге с огромными дырами на каждом втором метре, но ничего – главное же на велике. Они приходят в зал, надевают «специальные часы для спорта» и начинают бегать на дорожке в миниатюрном зале лицом к стене. Смотрят иногда новости по телеку, который висит в центре, но не слушают их. Они слушают музыку в наушниках и пьют «специальный напиток для спорта» цвета фуксии с убойной дозой сахара. Знаешь, даже юпи (растворимый порошок из моего детства) выглядел менее устрашающим. А почему всё это именно так, спросишь ты?
– Да, почему?
– Да потому, что заниматься спортом надо с позитивом. Вот их девиз. Спорт – позитив. Позитив – это образ жизни. Позитивным быть надо и модно! Они позитивно сидят на диете, позитивно читают книги, позитивно растят детей. Невозможно уже слушать «позитивные» фразы местных жителей, словно заранее выученные стишки на утреннике в детском саду. Они на каждом шагу кричат, что жизнь здесь просто рай, улыбаются, так, что, а ж тянет лицо; призывают к толерантности и человеколюбию, но на самом деле, глаза их полны злобы и ненависти к здешней жизни, к их собственной жизни, и ко всему живому вокруг. Выдает их, проскальзывающая ненароком фраза «ехать-то отсюда больше некуда», словно вирус правды, попавший в главный компьютер и распространившийся по сети. Вот в этом то и заключается притянутый за уши отчаянный позитив, от которого меня так воротит!
Констанция замолчала не в силах больше произнести и слова. Ее трясло скорее внутри, чем снаружи. Эмма протянула воды, предложив успокоительные. Минут через пятнадцать стало легче. Сухо попрощавшись, Констанция направилась прямиком в кабинет доктора Швита.
Глава 3. Каждый непохожий человек очень похож на такого же непохожего человека
1
В четверг двадцать восьмого апреля на еженедельной встрече «А что у тебя» было не многолюдно. Присутствовали всего пять человек, не считая доктора Рубенштейн. Встречи проходили на третьем этаже в одном из самых больших залов пятого корпуса. Изначально этот корпус был студенческим, здесь проходили классы по клинической психиатрии, когда госпиталь еще был открытым и научно-исследовательским. Зал, в котором по кругу сидели Эмма, Констанция и Лиза, а также Том и Эрик, использовался обычно как склад. Размером восемьдесят квадратных метров он когда-то был просторным и светлым, но сейчас массивные бордовые шторы и нагромождённые друг на друга вещи делали его тёмным и душным. В самом углу у окна стояли винтажные стулья, использующиеся только для важных торжеств, устраиваемых директором, а в левом – коробки с новогодними игрушками, разобранными искусственными елками.
Группа во главе с доктором Рубенштейн занимала ближайшую к выходу часть зала. Настенное освещение включать не разрешалось, и ребята вышли из положения, поставив вокруг себя напольные лампы, светившие некоторым прямо в лицо.
– А что у тебя, Эмма? – спросила доктор Рубенштейн.
– У меня? У меня. Мне, как всегда, снятся плохие сны. В последнем я приехала на каторжные работы, – продолжила она после недолгого молчания. – Что-то знакомое и не знакомое одновременно: дома, дворы, дети. Я и несколько девочек зашли внутрь одного здания и встали в очередь у лестницы. Вдруг сверху послышались какие-то крики. Я поднялась на самый верхний этаж, хотя кто-то предупреждал этого не делать, посмотрела в окно. Группа детей смотрела на мужчину в телогрейке, который еле-еле стоял на ногах. Внезапно я начала пересматривать произошедшее в замедленном действии: мужчина едва успел подойти к детям, когда один из их проткнул его ножом, нанеся смертельный удар в живот. Он был педофилом. Мужчина сначала пошатнулся, потом согнулся по полам и медленно упал на покрытый снегом и льдом белый асфальт. Дети стали медленно окружать тело, а асфальт вокруг перекрашиваться в красный.
Эмма замолчала, посмотрев сначала на доктора Рубенштейн, потом на Констанцию.
– Может не надо было начинать эту тему, что бы потом не надо было расстраиваться, – заметил Том перехватив грустный взгляд Эммы. Вялые, потные пальцы складывали самолетик из небольшого клочка белой бумаги.
– А мне однажды приснился сон, я, конечно, его полностью не помню, но постараюсь. – начала тут же свой рассказ Констанция, желая поддержать подругу. – Все происходило на деревянном пирсе в форме буквы Т. Я стояла на самом краю, и смотрела на прозрачную бирюзовую воду. Вокруг была глухая тишина – не было слышно ни шума прибоя, ни ветра. Неожиданно возле меня возникла маленькая девочка. Лет семи. Смотря мне прямо в глаза, она начала прокалывать маленькими маникюрными ножницами (такими же, как и у меня, кстати) свой левый глаз. В следующее мгновение мы уже стоим в другой части пирса. Я пытаюсь оттолкнуть ее от себя, толкаю в воду. Она падает спиной, но в последний момент хватает меня за руку. Я начинаю падать вместе с ней и просыпаюсь.
* * *
Доктор Рубенштейн шумно открыла, стоявшую на комоде позади неё, бутылку воды. Выпив почти половину, она посмотрела на сидящих вокруг нее пациентов, перевела дыхание. Необычайно воспитанная и уравновешенная доктор Рубенштейн сегодня пыталась остановить встречу любым путем – ведь тема смертей касалась ее лично. Чтобы было бы с ней, если бы она тогда не испугалась стать матерью. Не оттолкнула бы мужа и свою, тогда еще живую дочь. Что было бы, если бы она просто доверилась. «Может надо было бежать за ним, спуститься по ступенькам! По серым бетонным ступенькам? Ведь все в
