Беспредел - Александр Александрович Подольский
– В этих краях нет черта, – шепнул он на ушко. – И бога нет. Есть только я с Макаром да наш полоумный Батя. Он давно ничего не может, зато очень любит смотреть.
Оксана опустила руки и перестала сопротивляться. За спиной от удовольствия захрюкал Макар, взбивая кровавую пену в ее заднем проходе. Клим рывками проталкивал остатки грязи во влагалище. Оксану разрывали надвое. Мокрая футболка на лице загородила ее от леса, где стонали деревья. И где прятался тот, кто очень любит смотреть.
Рассвета Оксана так и не увидела.
Николай Романов
Мясной танк
…Старая слюнявая мразь, что ты пялишься? Меня трясет от твоих желтых больных глаз. Я чувствую вонь твоего мокрого языка, я чувствую вкус твоих соплей и засохшего пота, я чувствую немощь твоих грязных ног. Ты сплошная невыносимая мерзость. Ты полуживой трухлявый улей. Ты знаешь, что я о тебе думаю, и все равно пялишься на меня…
Старуха вцепилась узловатыми пальцами в редкие доски забора, словно мумия Анки в гашетку ржавого пулемета, и продолжала что-то дребезжать.
Эта сука жила через две трассы от моего участка. Постоянно выползала из своей засратой хибары, в которую не сунулся бы даже конченый вафлер, кое-как добиралась до калитки и лезла с расспросами к прохожим.
…Мразь, я не для того перебрался в вашу вонючую деревню, чтобы слушать твои бредни, чтобы видеть твои грязные ногти. Ненавижу. Ненавижу тебя. Всех вас ненавижу. Чего ради я, как дебил, остановился на полпути к дому и слушаю эту долбаную тортилу? Сука, погода ей не та. Сука, дорогу ей размыло. Сука, антенна не ловит. Сука, сука, сука…
Я стоял и слушал. Шею сводило от ее блеяния.
Сдохла бы ты прямо сейчас.
Я переложил тряпичную сумку из одной руки в другую.
Полупрозрачная сопля просочилась сквозь мокрое дно и дотянулась до моего грязного кроссовка. Лимфа с кровью, наверное. Ну или что там из отрезанной башки может течь. Их там в сумке целых две. Последние слюни или еще какая херня.
Солнце жарило, будто мартен. Лето – любимое время кретинов.
Старуха заткнулась, я воспользовался моментом.
– И вам не хворать, – сказал и развернулся.
Старая блевотина продолжала что-то пердеть у меня за спиной.
Чтоб ты обрыгалась до смерти.
До участка дошел без лишних встреч. Головы били по ноге, и сумка намочила брюки. Влага расползлась по светлой льняной штанине. Еще полчаса ходу, и можно будет подумать, что я обоссался, лежа на боку.
Вообще-то я материал в сумке не таскаю. Надеюсь, понятно почему. Очень проблематично разделывать человека в одном месте, а потом тащить в другое. Спалиться можно за милую душу – собака учует, или случайность какая приключится. Без транспорта – вообще беда. Неудобно. Части человеческих тел пиздец какие тяжелые, особенно когда свежие. Я себе работу стараюсь не усложнять: по кускам закидываю в багажник и подвожу через задние ворота. Жаль, все жидкое при этом вытекает. Но я нацедил впрок, как-нибудь переживу.
Сегодня удача – аж двое подвернулись. Правда, поначалу не хотел их брать – вроде и молодые, но рожи уже пропитые, прокуренные. Отмывать хорошенько придется. Зато теперь – полный боекомплект. И без этой парочки бы завтра выехал, но тут прям фартануло. Грех было оставлять.
Вокруг участка, как обычно, разносился легкий гул. Соседи бесились, но что поделать? Пусть терпят. Мне их тошнотные рожи тоже в болт не впились. Не ради себя же я, в конце концов, все это задумал. Ради себя, конечно, тоже, но есть вещи поважнее. Главное в жизни – миссия, врубаешься? Миссия – это когда все по уму и для дела. И тогда даже всякое ебанько не останется внакладе, всем польза и всем по заслугам. И мне, и тебе. Хотя тебе-то за что? Только и знаешь, что отмалчиваешься. Но ты тут, чую тебя…
Стальная калитка щелкнула и отворилась, пропуская на бетонную дорожку. Я обошел дом, отмахиваясь от мух, жирных, как прыщи на стероидном культуристе. К дому примыкал сарай. Двери плотно закрыты, но гул изнутри все равно слыхать. Еще бы, там же сразу четыре кондея херачат. И вентиляторов – штук пять-шесть. Запах никуда не денется, зато температурка – что надо.
Сумка с головами отправилась в эмалированное ведро. Задрала эта сумка капать. Я сменил кроссовки на кирзачи, натянул телогрейку: здесь внутри дубак, как в жопе у полярника.
Пожрать бы… но это потом.
Замок лязгнул, я зашел в сарай и ткнул локтем в кнопку выключателя. Дюжина ядреных люминесцентных ламп озарила просторную мастерскую, что твой боженька Вселенную в день творения. «И сказал он, что это хорошо. Сказал, что охуенно ваще». Внутри сарай походил на металлический ангар.
А вот и он – красавец… Покрытый мутной пленкой желатина. Сочный и бордовый, как свежеизвлеченная матка девственницы. Мощный и уверенный.
В центре ангара возвышался плод трудов моих – кроваво-красный танк.
Бледные переплетения сухожилий, пухлые мясные волокна, прослойки жира – покрытые толстыми аккуратными стежками, узлами проволоки и железными скобами. Двенадцать тонн великолепия, не меньше. Гладкий маслянистый борт нависал над тугими кожаными гусеницами. Из черных ведущих колес, обожженных газовой горелкой, топорщились острые ребра. Ствол торчал будто гигантский член. Словно мудак-великан так залупил свой хер, что к чертям содрал с него всю кожу.
У меня самого аж встал.
Полгода работы – и такой результат. Ай да я! Холода, конечно, мало. Кондеи надрывались, но последние пару недель из-под танка текла какая-то дрянь. И днище под охладителем провисло. Фигня, главное – ходовая не поплыла. Сохранения идеальной формы за все эти дни и недели ждать глупо.
Скольких же ублюдков я израсходовал? Надо утром в дневник глянуть, посчитать. Люди-человеки – ресурс возобновляемый. Материала за окном – жопой жри. Но все равно интересно. Когда последний раз аналитику подбивал, уже за три сотни перевалило.
Такие времена: дерево сложнее срубить, чем мясо достать. Елку спилишь – какой-нибудь «Зеленстрой» по судам затаскает. С людишками проще. Беспризорники присосались к пакетам с ацетоном – моя клиентура. Лохи, мигрирующие по стране в поисках счастья или работы, – добро пожаловать в сарай! Десятками можно забирать, прямо из их вонючих бытовок. Бухие никому не
