Последнее желание повелителя - Анна Григорьевна Владимирова
– Простите. – И шагнула следом, стоило ему повести рукой в приглашающем жесте.
– Сегодня извиняюсь я, – жестко констатировал он.
– Боюсь, когда придется извиняться мне, будет поздно, – пробормотала, морщась. Вот же дипломатический конфуз. – У вас останутся шрамы.
Он усмехнулся:
– Это меньшее, что ты могла оставить мне на память, насколько я знаю.
Его шаги остались такими же уверенными, а вот я сбилась:
– Простите?
– Ну, учитывая, насколько бесцеремонно я себя повел, повезло, что ты мне вообще горло не перегрызла. – И эта его многозначительная усмешка вместо многоточия.
Чертов мужчина! Бежать мне от тебя или нет?! Я так и смотрела на него весь путь до прозрачной лестницы, ведущей, по всей видимости, к ресторану. И ни души вокруг. Мягкая пульсация восточной мелодии обволакивала и утаскивала в нутро иллюзии, в которой мы можем вот так просто провести вечер вместе. Интересно, а продолжение вечера он тоже себе видел классическим? Или оставит дистанцию. Хотя, после того, что произошло в ванной, о какой дистанции могла идти речь?
– Расскажи о себе, – попросил он, отодвигая мне стул у прозрачного столика. Будто кусок льда, он не разделял нас, когда мы сели напротив друг друга. Я почувствовала себя так, будто сижу у него на коленях.
– Вас интересует мое прошлое, связанное с теми событиями? – Деловые отношения между нами рушились с каждым ударом барабана в мелодии, так напоминавшего стук сердца. И я поддалась его уговорам. – Вы что, чувствуете вину?
Его напряженный взгляд исподлобья послужил лучшим ответом.
– Зачем? – не отказала себе в упрямстве и жестокости. – Хотите узнать, что несмотря ни на что, моя жизнь сложилась волшебно?
– Она сложилась дерьмово, – спокойно констатировал он. – Ты разве что капли крови не роняешь, расплачиваясь за чужое благодеяние.
– Эти капли чужие, – усмехнулась я, почти уверенная, что он знает ВСЕ. – Вы же знаете.
Он долго на меня смотрел, будто что-то позабыл в особенно темных закоулках моей души.
– Знаю. Но ты здесь на самом деле работаешь представителем компании твоего босса. И это вызывает любопытство. Я не верю в совпадения.
– Значит, я жива только из-за вашего любопытства и чувства вины.
Это была та самая точка, расставившая все по своим местам. Он выбрал меня не из-за проекта. Он задержал убийцу, которая по их законам должна быть предана казни. В горле стал горький ком, но отчаяние быстро сменилось жаждой жизни. Я ведь умела выживать… Поэтому одна единственная деталь удержала меня в равновесии и не дала качнуться к приборам, которые нам принесли. Он меня спас сегодня. Не дал утонуть. Да, чувство вины, но, видимо, слишком большое, чтобы отправить меня на суд сразу. Поэтому дальше нужно было решаться на стратегию – врать или стать настоящей. Проблема была в том, что настоящей он меня уже видел – легко отличит от подделки, которой я становилась на заданиях.
– Я не принимаю решений, и это – не мое дело, – вдруг серьезно заявил он, глядя мне в глаза. – Я не твоя цель, ты – мой нанятый по контракту специалист.
– И не выдадите? – усмехнулась, совсем забывая про субординацию.
– Ты сказала, что хочешь изменить жизнь. – Во взгляде Повелителя загорелся темный огонь. – Я так понимаю – это моя гарантия того, что выложишься на полную на моем проекте. Остальное меня не интересует.
В наступившей вдруг тишине я слышала удары собственного сердца. Или это все, что осталось от музыки?
– Я все равно уже не могу выбирать, – прошептала я.
– Не я загнал тебя в это стечение обстоятельств.
Хотел сказать, что я сама?
– Хорошо. Могу идти?
– Нет. Мы не поужинали.
– Не хочу. Отпустите меня… Я вас прощаю, что ворвались ко мне в ванную и спасли.
– А я спас?
– Вполне возможно… не помню… Но раз вы говорите…
Он покачал головой:
– Тогда запишу на твой счет. Иди.
Что именно, не стала выяснять. Поднялась и едва ли не бегом бросилась с этажа.
* * *
Ее шаги стихли вместе со стуком сердца и барабана в музыке, а я так и сидел, вслушиваясь во все, что осталось – шелест ее одежды, шорох дыхания, запах духов и отголоски слов… Я хотел знать о ней все. Где она была после того, как я развязал войну, кто сделал из нее охотницу и убийцу, от кого у нее ребенок и кто этот парень, с которым она разговаривала.
Я даже ходить не мог – отдался грани с легкостью и вышел в кабинете. Подхватив мобильный, набрал брата.
– Аршад, ты знаешь, который сейчас час?.. – донеслось усталое с того конца.
– Ко мне кошка приблудилась, – взглянул я на город. – А ты слишком засиделся в человеке…
– Попробуй как-нибудь, – проворчал Азул, – может, понравится…
Слышал, поднялся со вздохом. А я привычно представил, как он сейчас поправит на плечах Майрин покрывало, как оставит ей часть своего тепла, и в груди застыло пламя, скручиваясь жгучим льдом. Пустота… Я чувствовал пустоту при одной мысли о той, которую потерял…
– Так что за кошка?
Я моргнул, отгоняя видение. Губы непроизвольно искривила улыбка, стоило подумать о Дженне.
– Бездомная… и несчастная… А еще смертельно опасная…
Послышался смешок:
– Наверное, хорошенькая.
– Есть что-то в ней… А еще – я причина всех ее бед. Она была в пустыне с родителями, когда я развязал войну.
Азул замолчал на некоторое время, а я слушал тишину, повисшую между нами. Зачем я вообще ему звонил изначально? Узнать про Дженну. А теперь будто разрешения прошу на то, чтобы вообще с ней рядом находиться. Или… отпущения грехов.
– Чувство вины – плохое основание для начала, – тихо произнес он. Слышал – закурил. С чего бы?
– У тебя что-то случилось?
– Ты. Я вдруг захотел тебя увидеть с этой кошкой…
– Я не хочу, чтобы мое чувство вины и слабость использовали, Азул, – попытался вырулить разговор в рациональное русло.
– Давно ты западал на кошек? – не дал мне шанса брат. – Или вообще западал на кого-то…
– Совсем недавно. Помнишь Дашу?
– Брось. Тогда ничего не было, кроме того, что тебе идеально надавили на все слабости разом. Что о себе говорит кошка?
– Ее приютили какие-то твари… прости, веды, – не сдержал я желчи. – И сделали из нее охотницу на джиннов. Она умирает.
– Занятно… охотников готовят у нас только на Кавказе. Но мы закрыли все храмы. Я проверял лично.
– Как давно?
– Лет пять назад.
– Она у них с пятнадцати. Кто отдал ее им, Азул?
– Я не знаю, да и уже неважно.
