Галина Гончарова - Волшебникам не рекомендуется
Этого мне никогда уже не узнать. Никогда.
Щенок бросается защищать хозяйку, скаля маленькие зубки. Судя по позе – его отшвырнули и разрубили пополам. И точно также разрубили и ребенка.
Я никогда не думала, что мне может быть так больно.
Больно.
Больно!!!
Несколькими минутами раньше страдало только мое тело. Сейчас же в огне и судорогах корчилась моя душа. Сгорала до последней искорки веселая девочка Тина, для которой жизнь была увлекательным приключением. Выгорала до последнего. Неужели это я когда-то смеялась, отвечая на вопросы на выпускных экзаменах? Это я явилась в институт с бутылкой водки и заявила, что лучше всего сдавать экзамен под градусом? Это я когда-то занималась с мужем любовью прямо в лифте городской библиотеки? Я мечтала о ребенке? О маленькой девочке, которую можно будет воспитывать и наряжать, как принцессу?
Я?
Нет.
Я с криком упала на мостовую.
Я даже не помню, что со мной происходило в те несколько минут. Я кричала и выла, как раненый зверь? Как зверь, у которого на глазах убивают его детенышей? Возможно. Каталась по земле? Кажется, да. Била кулаками по булыжникам тротуара? Наверное.
Иначе откуда бы на костяшках пальцев взялись кровавые ссадины.
К счастью, силы человеческие небеспредельны.
Я должна была или сгореть, сойти с ума от того, что я увидела, или стать совершенно другим человеком.
И с земли поднялась – Я.
Теперь на вопрос о себе я могла ответить, ни капельки не кривя душой. «Я – Тина. Волшебница. Вэари».
Мало? Много? В самый раз?
Этого я пока не знала. В жизни этой новой женщины было очень много и черных и белых пятен. Много вопросов – и мало ответов. И только одно утверждение. Но зато – крепче гранита.
Те, кто виновен в смерти этого города, – умрут.
Умрут так же медленно и мучительно, как люди, лежащие на мостовой. А город…
Я развернулась – и направилась к воротам. Мне нужно было выйти отсюда. Потом я решу, с чего начинать месть. И еще…
Я вернулась к девочке. Положила руку ей на лицо и закрыла глаза. У меня могла бы быть такая дочка. У нас с Ники.
Теперь уже не будет.
Больно.
Пальцы испачкались в застывшей крови.
И в этот момент я твердо поняла, что именно я буду делать. Что, как, в какой последовательности и даже – какими учебниками мне для этого надо воспользоваться.
Я атеистка, но в такие минуты даже я начала думать о Боге. Где же ты был, милосердный?!
Где?!
Или это не твой мир? Не твоя епархия? Но для чего нужны боги – допускающие такое?
Разве мы не бросаемся на помощь людям, которых никогда и не видели? Разве мы сможем оставаться в стороне от чужого несчастья? Я бы не смогла. А боги? Этого я не знала. Но другое знала твердо. Пока я жива, рядом со мной ничего подобного происходить не будет. Жаль только, что мой родной мир теперь навсегда закрыт для моего вмешательства. Я могу жить там, я, наверное, так и сделаю. А может, и не сделаю. Кто сказал, что самое страшное – это бессилие? Неправда! Самое страшное – это когда ты знаешь, что надо сделать, понимаешь, как лучше для всех, можешь это сделать – и не можешь. Потому что рискуешь поплатиться жизнью. И даже больше, чем жизнью. Вот как Рон Джетлисс.
Который, кстати говоря, и станет моим первым делом.
Я вышла за ворота мертвого города.
Я так и не узнала, как он назывался. А может, и никогда не узнаю. И что? Его название теперь не важно. Рана уже нанесена. И болеть меньше не станет.
К воротам был привязан лоскуток ткани. Ярко-голубого цвета. Я никогда не видела еще цвета такой яркости. Даже у эльфов. Полное ощущение, что кто-то взял, оторвал кусок летнего неба и повязал на ворота. Хотя эта ткань была даже ярче неба.
Мелькнула мысль, что неплохо бы получить платье из этой ткани. Я сперва ужаснулась себе, но потом пожала плечами. Валентина, кандидат наук из института, не смогла бы так подумать. Но я ведь и не была уже Валентиной. Я стала Тиной. Вэари. И хотя еще сама не успела до конца познакомиться с этой дамой, но не сомневалась, что цинизма у нее на троих хватит. Мне это не нравилось. Но выбора мне не предоставили.
Я свернула лоскуток и сунула в карман.
Я хотела отойти подальше от города. Но не успела. Сразу от ворот начиналась узкая полоса выжженной земли. Да, именно так! Не дорога. Полоса тянулась и по дороге, но никакая, даже самая утоптанная дорога не сравнилась бы с ней чернотой. Я присела и попробовала коснуться полосы пальцем. Палец свободно погрузился в черную мелкую пыль. Земля? Нет. Прах земли.
Мне уже говорили, что любопытство сгубило кошку. Я кошкой не была. И решительно отправилась по этой полосе, куда бы она ни шла. А вела она к какому-то темному пятну в отдалении. Интересно, что бы это могло быть? Хорошо бы шатер местного отшельника. Или не отшельника. Не важно. Главное, чтобы там нашелся кто-нибудь. Или что-нибудь. Человек или не человек. Да хоть черт с рогами! Лишь бы это было мыслящее существо. Тогда бы я смогла узнать, что именно произошло в этом милом городке. И произошло не так давно. Определенно, это сделали ночью. Этой ночью. Не прошлой. И не позапрошлой. Трупы успели бы протухнуть за такое время, а все мертвецы, хотя и выглядели не слишком аппетитно, были свежими.
Сделав примерно сто шагов, я увидела что-то вроде помоста. Вблизи это сооружение выглядело очень… серьезно. Метра три в высоту, не меньше десяти метров в ширину и длину. Можно было слевитировать – и посмотреть с высоты, но я чувствовала себя такой чертовски усталой. И даже не физически. Морально. Поэтому я просто обошла вокруг мерзкого сооружения, а потом полезла наверх по лесенке, приставленной к одной из сторон.
Кому потребовалось возводить здесь этот… подиум?
Ответы на свои вопросы я нашла на помосте. Даже последняя идиотка могла бы разобраться в этом, хотя бы и не вэари, а просто Валентина, преподаватель биологии из паршивого университета!
Помост был построен специально, чтобы принести на нем жертву. Всю его поверхность, кроме, возможно, метра от края, покрывали странные иероглифы. Кое-где их заливала кровь, но читались они вполне отчетливо. Тускло-зеленая краска, которой их нанесли, была видна даже в сумерках. Да, наступали сумерки. И мне становилось не по себе. С другой стороны, если я разберусь во всем этом бедламе до наступления ночи, то можно будет подумать и о втором пункте плана.
Итак! Что я вижу?!
Бледно-грязно-зеленой краской на помосте была нарисована октограмма. Но очень странная. Не обычный восьмиугольник, о нет! Один угол был почти сглажен, а второй, обращенный точно к городу, вытянут так, что нарушилась всякая симметрия фигуры. Многоугольник указывал острым концом на ворота. Основываясь на своем недолгом магическом опыте, а также библиотеке и видеотеке, богатых фантастикой и чертовщиной разного рода (муж увлекался), я могла сказать, для чего эту фигуру нарисовали именно такой. В октограмме концентрировали силу. А потом эту силу выпустили – и направили на город. Хотя это им удалось не на все сто процентов. Я очень живо представила, как сила, выпущенная из мерзкого рисунка, катилась к городу, прожигая под собой землю. А там приняла какую-то форму – и начала убивать. Какую форму? Как это могло произойти? Черт его знает! Я тоже узнаю, но позже. Непонятным оставалось, почему обряд проводили на помосте, а не на земле. Вроде бы на земле удобнее. Или это одно из условий? Жаль, что здесь не было никого из эльфов. Вот они-то все знают о деревьях. Все – и немножко больше. Лефроэль мигом объяснил бы мне, почему строили помост, какое дерево для него использовали и даже почему именно его. Но эльфов не было. А значит, вопрос останется открытым, пока я не поймаю того… ту, кто проводил этот обряд. Надо же будет дать человеку возможность исповедаться перед медленной и мучительной смертью! Недолго.
По семи углам октограммы лежали какие-то зверьки. Мне не хотелось ничего трогать пальцами, но, подойдя поближе и присев на корточки, я поняла, что это кошки. Черные. Способ убийства? Медленное потрошение. Судя по запаху – раскаленным ножом. Или что-то в этом роде. Подробнее мне знать не хотелось. Хотелось только кого-нибудь убить. Но кошки были еще мелочами по сравнению с тем, что я видела в центре мерзкой фигуры.
Там лежал мужчина. То есть полулежал на какой-то подпорке, лицом к земле. Руки ему связали за спиной. Я не могла видеть ни его лица, ни способа, которым его убивали, да и не хотела, но понимала, что это необходимо. Пальцы невольно сомкнулись на рукояти меча. Я достала его, переступила через линию октограммы – и вошла внутрь.
Мне показалось, что сталь едва-едва коснулась запястий человека, но веревки тут же упали. Ну да, Лефроэль наговорил мне немало приятных вещей о моем новом, первом и единственном мече. И среди прочих добавил, что на ноготь его остроту лучше не пробовать, если не желаешь сделать радикальный маникюр.
