Последний хартрум - Женя Юркина
– Нет, конечно! Это неприлично! – торопливо выпалил Саймон, оскорбленный таким обвинением. Вскинув подбородок, он заявил: – Я сам написал ему от своего имени. Вдруг он пытался сообщить тебе что-то важное? Вот я и ответил, что ты занят и за входящей корреспонденцией не следишь, но, если для тебя есть срочные новости, я передам.
Риз посмотрел в его хитрые глаза, чувствуя в нескладной истории подвох. Переживая за непрочитанные письма, Саймон мог напомнить о них или втихую вскрыть, однако предпочел лично связаться с Эверрайном и утаить, что тот собирается приехать в Делмар. Риз видел этому лишь одно объяснение:
– Ты пригласил его от моего имени.
Саймон мог бы не отвечать, за него это сделало лицо, на котором нарисовалась виноватая гримаса.
– Эверрайн – твой товарищ и коллега. Тебе нужен союзник, и я позвал его. Что плохого?
– Ты не обсудил это со мной!
Саймон, убежденный в своей правоте, и тут не стушевался:
– Последние недели ты был слишком занят. Я не стал обременять тебя лишними хлопотами и подготовил все сам, чтобы ты не беспокоился.
– Да как я могу не беспокоиться, если даже собственный дом мне не принадлежит? – взорвался Риз и ударил кулаком по столу, отчего посуда нервно звякнула.
Саймон не дрогнул и даже бровью не повел, являя собой образец гордого спокойствия.
– Можешь приказать мне выпроводить их, как только приедут.
– С друзьями так не поступают.
– Согласен. – Саймон кивнул и обиженно поджал губы. – Перед друзьями не закрывают дверь. И голос на них не повышают. И понимают, что они помогают из лучших побуждений…
Договорив, он многозначительно посмотрел на Риза, проверяя его реакцию.
– Где письма?
Через минуту перед ним лежали четыре зеленых конверта, запечатанных сургучом. Риз поочередно вскрыл каждый и пробежал глазами по строчкам. Вместо важных сведений там были просьбы: вначале тонкие намеки, затем скромные предложения и прямые вопросы. Судя по риторике, финальное письмо Эверрайн отправил уже после того, как получил приглашение от лица самого Риза. Убедившись в своем предположении, он метнул взгляд в сторону Саймона, но тот уже исчез вместе с белым костюмом. Хитрый лис ускользнул – и был таков.
Из-за внезапной новости Риз чувствовал себя совершенно разбитым, хотя и бодрился мыслью, что приезд давнего приятеля можно обернуть в свою пользу. Весь день в нем разгоралось волнение, и к вечеру, когда водитель подал машину, обратилось в смутное чувство тревоги. Слова Саймона о белом костюме, подходящем лишь для признания поражения, не прибавили уверенности. Он даже подумывал, не одеться ли во что-то менее символичное, но в итоге решил, что вряд ли в доме Брадена ему встретятся те, кто станет выискивать скрытые смыслы в нарядах. Они принимали и распознавали единственный символ вещей – их дороговизну. А молочно-белый костюм Риза был пошит в лучшем ателье Делмара, из натуральной ткани, привезенной с островов, и стоил огромных денег. В нем Риз чувствовал себя вылитым столичным богатеем, пусть и не принадлежал к их обществу по-настоящему. Фамильные дома, семейные предприятия, династии, наследники, союзы, заключенные как выгодные сделки, – все это не имело к нему никакого отношения. Свои дорогие костюмы Риз воспринимал не как подражательство богачам, но как способ соответствовать их среде. И во многом такая необходимость возникла по вине господина Брадена, к которому он направлялся.
Его роскошный особняк Риз знал так же хорошо, как собственный дом, поскольку лично занимался проектом: прокладывал на чертежах рельсы для передвижения мебели; разрабатывал механизм хартрума, чтобы все функционировало исправно; подбирал инженеров, способных работать с представленными схемами. Браден хотел полностью механизировать дом, поскольку не терпел присутствия слуг, но был достаточно ленив, чтобы отказаться от них даже в малейших бытовых вопросах, вроде подачи чая или положенной в постель грелки. Бездушные автоматоны, рассекающие по рельсам, нравились ему куда больше: они не могли подслушивать или сплетничать, не болели, не нуждались в отдыхе и не путались под ногами.
Механический дом был воплощением безграничных возможностей безлюдей и силы инженерной мысли. Браден так гордился им, что превратил его в центр светской жизни. Среди столичного бомонда он ввел моду на благотворительные вечера, не скрывая, что им двигали не только бескорыстные намерения. В первый раз он собрал друзей, знакомых и компаньонов хвастовства ради. Предлог выбрал достойный: от приглашения на благотворительный ужин никто не посмел отказаться. С тех пор здесь проводились роскошные вечера, заводились выгодные знакомства, заключались сделки, решались деловые вопросы. Приезжая в дом Брадена, гости поражались продуманной системе механизмов, управляемых не человеком, а самим безлюдем. Они спрашивали, кто автор проекта, потом хотели познакомиться с изобретателем лично и пожать ему руку. Так Риз стал завсегдатаем светских раутов, получил выгодные предложения и обзавелся влиятельными знакомыми из разных городов.
Благотворительные вечера, что устраивал Браден, состояли из двух частей: начиналось все с аукциона, а заканчивалось неформальным ужином. Как правило, на него тратили больше, чем собирали для помощи нуждающимся.
Сегодня Риз явился рано, еще до того, как дом заполнился гостями и всеобщей суетой. Он хотел воспользоваться этим, чтобы в спокойной обстановке переговорить с несколькими людьми, обычно прибывающими в числе первых.
Устроившись на скамье у окна, Риз наблюдал за дверьми, которыми управлял механизм, реагирующий на движение. Тяжелые деревянные створки распахивались перед гостями, и те из них, кто оказался здесь впервые, растерянно озирались по сторонам, пытаясь сообразить, где прячутся портье. Механический дом удивлял с порога: его «невидимые слуги» открывали двери, регулировали освещение, опускали шторы на окнах и следили за тем, чтобы в коридорах и комнатах поддерживалась приятная прохлада.
В холле гостей встречали механические столики, развозящие бокалы. Запотевший хрусталь зазывно позвякивал, напитки плескались внутри, но ни одной капли не проливалось. Один такой столик подкатил к Ризу и остановился, настойчиво предлагая выпить. Он взял бокал вина, хотя не собирался делать и глотка. Это скорее служило реквизитом, позволяющим занять руки и не выбиваться из толпы. На самом деле, Риз чувствовал себя как фужер на столике: нервно подрагивал, осознавая, что куда-то движется против своей воли, и едва сдерживал эмоции, готовые выплеснуться в любой момент. Пока механизм был отлажен, ему удавалось сохранять спокойствие, но один неосторожный шаг мог все испортить.
Вместо приглашенных музыкантов настроение задавал играющий граммофон с огромным позолоченном раструбом, отражающим свет ламп. В паузах между мелодиями было слышно, как они гудят.
Когда в дверях появился первый важный гость, Риз подскочил с места, за малым не пролив на себя вино, и отставил бокал. Его неуклюжести никто не заметил. Все, как и он, смотрели на господина
