Орден надежды - Алекс Хай
Мы свернули в ближайший коридор и прошли мимо ряда одинаковых дверей. Я понял, что меня вели в самый дальний флигель. Наконец, после петляний и блужданий по зданию, что внутри было куда просторнее, чем казалось снаружи, мы оказались перед невзрачной двустворчатой дверью.
“УПРАВЛЕНИЕ ПО ВОСПИТАТЕЛЬНОЙ РАБОТЕ”, — прочитал я скромную табличку.
— Прошу, Михаил Николаевич, — Давыдов потянул на себя ручку и пропустил меня вперед.
Коридор, в котором я очутился, больше напоминал больничный. Стены выкрашены бледно-зеленой краской, на полу — кафель, на подоконниках редких окон — чахнущие цветы в горшках. Вид резко контрастировал с элегантной пафосностью остальной части корпуса.
Видимо, в управлении специально решили поиграть на контрастах и лишний раз напомнить провинившимся студентам, скольких благ они лишались, ступив на дорогу хулиганства.
Давыдов зашел в одну из дверей и через несколько секунд вышел в сопровождении высокой женщины с лицом доярки и комплекцией мастера спорта по академической гребле. И если на пузике Давыдова китель едва сходился по причине неуемного аппетита, но на этой даме форма была готова лопнуть потому, что не могла сдержать напора женской красоты. И мышц. Мышц там было очень много.
— Светлана Александровна, принимайте нового постояльца, — улыбнулся замсоветника и протянул ей бумагу с приказом. — Отдаю этого юношу в ваши нежные руки.
Я нервно сглотнул. Дама, поправив тщательно уложенные кудри, уставилась на меня.
— Фамилия! — рявкнула она так, что с одного из цветков свалился отсохший лист.
— Соколов… Михаил Николаевич. Первый курс.
— Провинность!
— Да это… В бумаге все написано.
Я даже немного растерялся.
— Читать я умею, — хриплым альтом ответила женщина. — Я требую, чтобы ты сам озвучил, за что отбываешь наказание.
Откуда она здесь вообще взялась-то? Что на вид, что по поведению — ну натуральная смотрительница женской тюрьмы. Но ладно, здесь меня не прибьют, так что можно немного и поразвлекаться.
— За приверженность традициям Аудиториума Магико! — осклабился я.
Видимо, мой ответ нарушил какой-то скрипт у нее в голове, потому как гром-баба зависла, молча моргая.
— Голову он стащил из Лабораториума, — пояснил Давыдов. — Зачинщик.
— Аааа… — протянула тюремщица. — Тогда понятно. Соколов, за мной!
Она направилась вперед по коридору, к массивной железной двери с огромным замком-воротом. Давыдов улыбнулся мне на прощание.
— Скука, Михаил Николаевич. Помните о скуке…
Тряхнув головой, я последовал за Светланой Александровной, мощный круп которой едва мог пройти в дверной проем. Впрочем, и головой она почти что задевала свисавшие с потолка лампы. Таких больших во всех отношениях женщин я никогда не встречал. А эта, казалось, могла разогнуть голыми руками подкову…
— Пошел!
Я осторожно протиснулся в полутемный коридор. Гром-баба тут же захлопнула металлическую дверь и сняла с пояса большую связку ключей.
— Сюда.
Я подошел к двери. Железная, с двумя окошками — смотровое, с решеткой, и для приема еды. Миленько. Прямо настоящая одиночная камера.
Женщина распахнула дверь и толкнула меня внутрь.
— Значит, так. Подъем в шесть, отбой в девять. Душ раз в три дня. Форму сними и повесь, роба на кровати. Постельное белье заправляешь и меняешь сам. Еда три раза в день: в семь, тринадцать и восемнадцать. Куришь?
— Нет.
— И славно. Потому что на перекуры не выпускаем. Вопросы?
— Читать можно?
— Только то, что найдешь в комнате.
Миленько. Очаровательнейшее место, однако. Спасибо, Мустафин, прямо-таки царский подгон. Но был во всем этом один жирный плюс — я наконец-то мог выспаться.
— Вопросов не имею, — сказал я.
— Вот и ладненько, — прогудела большая дама и захлопнула перед моим носом железную дверь. — Обед через полчаса.
Я услышал, как заворочался ключ в замке, а через пару секунд она постучала каблуками по коридору. А я оглядел свое временное пристанище.
Мда. Триумф аскезы. Смесь монастырской кельи и одиночной камеры в норвежской тюрьме. Из мебели только кровать, стол и стул, да пустая книжная полка. При входе — вешалка с плечиками — видимо, для кителя. В отсеке ванной комнаты обнаружились унитаз и раковина, а над ней — мутноватое зеркало. Вот и все. Нищенствующий Франциск Ассизский точно бы оценил.
Сняв китель, я подошел к кровати и осмотрел робу. Штаны и куртка грязно-серого цвета, даже заботливо положили нижнее белье и тапки. Тоже серые. Да и вообще все в этой комнате было серым и каким-то безжизненным. Утешало только небольшое окно в верхней трети стены. Естественно, застекленное и зарешеченное.
— Ну, прекрасно, — проворчал я и принялся переодеваться. Затем натянул постельное белье и заправил кровать, переоделся, умылся…
И сел, не понимая, что делать.
Вокруг царила полная тишина — непроницаемый купол, что накрывал отсек с камерами, не пропускал ни звука. Коридор пустовал, из соседних камер не доносилось ни звука.
И я ощутил… растерянность.
Обычно я вечно куда-то бежал, что-то делал, торопился, едва успевал, еле-еле балансировал, а сейчас… Ощутил себя белкой, выпавшей из колеса. Пустота, тишина, бездействие. Кажется, я начал понимать, о чем говорил Давыдов.
Скука.
Вздохнув, я встал, принялся разминаться. И когда наклонился, заметил выдвижной ящик под столешницей. Потянув его на себя, кисло ухмыльнулся.
Книги здесь все же были. Библия и Устав Аудиториума. Отличное развлечение.
Взяв обе, я завалился с ними на кровать. Ну, немного духовной пищи не помешает. В конце концов, нужно знать матчасть.
Но не успел я пролистнуть и нескольких страниц, как подпрыгнул от голоса, внезапно раздавшегося у меня в голове.
“Пюре не ешь, оно здесь отвратительное”.
“Аня?!” — ошарашенно спросил я.
Грасс расхохоталась в моей голове.
“Ну а кто еще?”
“Так. Стоп. Почему я тебя слышу? Здесь же купол”.
“Потому что я за стеной. Купол блокирует только внешние ментальные связи. Внутри купола можно общаться. Но лучше все-таки поосторожничать и не показывать надсмотрщикам, что мы разговариваем”.
Я едва не выронил книгу из рук.
“Погоди, Грасс. Так тебя тоже засунули в карцер? За что?”
“За то, что спрятала Голову, которую ты спер. И применила сложные заклинания без санкции Аудиториума в неподходящем месте. Но это повод. У меня была возможность тебя сдать, но я этого не сделала и тебе помогла. Так что поздравляю, когда выйдем из карцера, будем героями всего курса. Пусть эта мысль тебя утешает. А пюре здесь и правда блевотное”.
Так… Значит, Грасс тоже залезли в голову и подкорректировали воспоминания, раз она рассказывала, что ее посадили за сокрытие Головы. И воспоминания, судя по всему, интегрировались очень хорошо.
Хорошая новость — стало меньше шансов сойти с ума, ибо общение у меня все-таки будет. Плохая — из
