Шелк и кровь. Королева гончих - Literary Yandere
Лавчайлд прижала холодные руки к щекам.
– Господи, да я только сейчас начала как следует понимать, что все это чертовски опасно!
До нее дошло, чего именно добивается от нее Квинн. Он сказал, что ей не придется быть ни убийцей, ни проституткой, но это означало – если ты придумаешь, как иначе все сделать. Не мог же он рассчитывать на то, что Лавчайлд даже за самые баснословные гонорары согласится выйти замуж (пусть и за такого милого парня, как Янг) и увезти его в трущобы или вовсе – на природу, чтобы он отступился от идеи занять пост президента компании? О нет. Она должна была соблазнить и убить. Как всегда. Утешало одно – деньги ей полагались немалые.
А еще… Лавчайлд мысленно удерживала перед внутренним взором лица Квинна и Гарольда Янга. И понимала, что если при взгляде вживую не замечала этого, то теперь могла кое-о-чем догадаться.
– О, коварный Эдмунд4, – девушка закрыла глаза, – с кем я связалась!
Ей стало тошно. В зеркале она поймала свое отражение – пусть и еще ненакрашенная, с плохо просушенными разметавшимися по плечам волосами, она показалась себе отвратительно пошлой, развратной. Девушка плюхнулась на стул, отчего грудь ее колыхнулась, и это движение пробудило в ней предельное отвращение к себе. Так противно ее тело еще никогда ей не было.
Впрочем, была ли виновата плоть? Не она несла на себе печать порока, а дух, вся натура.
Лавчайлд вынула мишку из коробки и повертела в руках. «О, Квинн, какая глупость…» – девушка покачала головой. Он дарит ей плюшевые игрушки, как своей девушке! Женатый человек – проститутке, которую он нанял, чтобы уничтожить врага!
– Это просто смешно, – пробормотала Лавчайлд, кусая губы. И в тот же момент ее накрыло ностальгической тоской по дому и потерянной чистоте. Ее вожделели – но не любили. Просто путали это чувство с любовью. После ночи с Лавчайлд мужчины не испытывали к ней отвращения и принимали это за знак чего-то большего, чем просто секс. А с теми, кто не верил в любовь, Лавчайлд, к своему удовольствию, редко спала.
Но Гарольд увидел в ней что-то, чего ему всегда недоставало – уверенности в завтрашнем дне, незыблемости. Весь вид Лавчайлд будто говорил: что бы ни случилось, какая бы казнь египетская меня ни постигла, я все выдержу и из всего выкарабкаюсь. Янг-младший (очень-очень младший, самый младший) тянулся именно к этой ее черте, словно мог подхватить ее, как венерическую болезнь. Они договорились с Лавчайлд о встрече в баре. Девушка нервничала, как будто явилась на первое свидание – и словно ей было лет пятнадцать, она еще не знала мужчин и верила в вечную любовь. Однако она до сих пор верила в любовь настоящую. И молилась, чтобы никогда ее не познать.
Она узнала шаги Гарольда из сотни прочих и вздрогнула всем телом, нежный ток прошил ее от затылка до пят. Это должно было ее насторожить – если бы сознание девушки не поплыло от ее собственных флюидов.
– Я не опоздал?
Он сел рядом с ней и смущенно потер запотевшие очки о рукав пиджака. В этом жесте было что-то такое, что в мгновение ока переменило желание Лавчайлд быть с этим мальчиком грубой и повелительной, как со всеми. Она потянулась вперед, налегая грудью на стол, и поцеловала Янга коротко и невинно.
Переспали они в тот же день – едва выпив по бокалу, поспешили в туалет, чтобы напиться уже друг другом. После Лавчайлд оставила Гарольду свою визитку: пластиковый белый прямоугольник с золотыми завитушками по краям. На нем значился только номер ее мобильного. Имени не было.
Они встречались еще несколько раз, немного говорили, сидя в ресторанчиках и парках, ели – обязательно ели… «В совместной трапезе непосредственно перед предполагающимся сексом всегда есть что-то порочное», – говорил Лавчайлд ее Учитель. И помогал использовать это также в своих целях. Лавчайлд обожала вкусную еду. Она не была полноватой или тем более толстой с медицинской точки зрения, но большинство знакомых женщин считали ее «уродливо нехудой». Те женщины, что истязали сами себя, не в силах поверить, что актрисы вроде Туры Сатаны когда-то действительно считались сексуальными. Лавчайлд же не собиралась сидеть на диетах: она знала, как внушить любовь к своему богатому телу, причем, даже на фотографии, не применяя запаха. Лавчайлд поражала той красотой, которая шла изнутри. Может быть, не совсем из души – но то ощущение полного здоровья и потрясающей жизнестойкости, которое она излучала каждой, пусть и не вполне идеальной, черточкой лица и тела, манило очень многих мужчин.
И Янга в том числе. Они ели неторопливо, но жадно, никогда не гуляли после – быстро мчались в какое-нибудь уединенное место и предавались любви. Лавчайлд не чувствовала ничего особенного – на физическом, земном уровне, и в то же время понимала, что полностью теряет разум от нового, неизвестного ощущения нежности и умиления. Она рассматривала нависшее над нею лицо Гарольда с закрытыми от удовольствия глазами, отмечала вздувшуюся на шее жилку… Несмотря на то, что их отношения не были целомудренными – больше того, подобное времяпровождение вовсе с трудом можно было так именовать, Лавчайлд верила, что между ними происходит что-то особенное, что-то чистое и светлое. То, что потом обернется страшным и темным, кровью и крахом всего.
Тихой ночью Лавчайлд задумчиво водила по губам прядью волос, глядя, как высвечивается на фоне окна силуэт Гарольда: ссутулившийся, рассеянно заведший руку на затылок, он что-то полушепотом объяснял кому-то по телефону, не зная, что его возлюбленная проснулась. Это была их первая ночь, в которую она осталась. Отчасти потому, что уже не могла уйти незаметно, отчасти потому, что не хотела. Лавчайлд вздохнула.
Да, в жизни каждой шпионки и проститутки случается этот момент – когда она влюбляется. И становится непригодна для дальнейшей работы.
